газонах, пололи и перекапывали грядки, пилили, приколачивали, строгали,
красили - и платили за такую жизнь огромные суммы. Возникли и проблемы, ибо
работу, которую раньше выполняла деревня, теперь делали постояльцы, которые
при этом улыбались, смеялись, напевали, дурачились, горланили и визжали. Для
деревни это было трагедией, ведь прежде пансионат и деревня составляли
единое экономическое целое. Учение Моисея Мелькера, которое он
пропагандировал каждодневно при утренней и вечерней молитве, принесло
счастье не деревне, а пансионату. Постояльцы занимались делом, а деревенские
потеряли работу. Увлечение бедностью, предполагающее простую пищу, разорило
деревенские кондитерские: вместо булочек и кексов им приходилось выпекать
лишь простой хлеб. Кондитерские опустели. Пользование такси застопорилось,
поездки гостей на знаменитые курорты кантона прекратились. Никто уже не
покупал крестьянских шкафов, комодов и столов со стульями, а также больших и
маленьких оленей. Кто хочет жить в бедности, не швыряет деньги на ветер.
закрылся.
вдоволь насладились, и вновь взвалили на себя груз своего богатства. Но и
зимой деревне нечего было делать в пансионате. Если раньше сторожа нанимали
в деревне, крестьянские дети играли в вестибюле и бегали по коридорам, а
мужчины рыскали по винному погребу, теперь место сторожа занял здоровенный
детина с каким-то странно застывшим лицом, который говорил по-немецки на
цюрихском диалекте и гнал в три шеи всех, кто появлялся поблизости, ибо
синдикат не без задней мысли приобрел пансионат при посредничестве
"Швейцарского общества морали". Среди членов синдиката всегда находились
люди, которым надо было на время исчезнуть. Раньше это не было проблемой:
устранить: разве отыщут его на дне Гудзонова залива, реки Ист-ривер, озера
Мичиган, а тем более Тихого океана? Синдикат действовал наверняка, там не
терпели халтуры, но его методы отпугивали, первоклассные асы преступного
мира, работающие без сучка без задоринки, стали редкостью, а иметь дело с
дилетантами повредило бы реноме синдиката и снизило его годовой оборот. Так
что пансионат был для синдиката находкой. Выжидали лишь начала зимнего
сезона. Когда пансионат закрылся, туда сплавили профессионалов, находившихся
в розыске ФБР. Асы-киллеры и звезды киднэппинга разместились в комнатах и
роскошных апартаментах, где летом жили богачи. Благостное веселье нищеты
сменилось томительной скукой, хотя прежний уют и роскошь обстановки были
восстановлены. Синдикат знал, чем он обязан обеспечить своих, но не принял в
расчет фон Кюксена. Тот хоть и был в курсе дела, но, живя в окружении
шедевров искусства и литераторов из Санкт-Галлена и даже из Цюриха, которых
он заманивал к себе всегда роскошно накрытым столом в замке у подножия Трех
Сестер, прислал в пансионат книги по искусству и сочинения классиков.
"Божественную комедию", "Песнь о Роланде" или "Обрученные" Алессандро
Мандзони. Ирландские гангстеры гасили сигары о переплет романа Джойса
"Поминки по Финнигану", уголовники с Западного побережья пытались читать по
слогам Шекспира и "Потерянный рай". Завзятые гангстеры, сидя в глубоких
креслах, мрачно взирали друг на друга и швырялись фолиантами. Покидать стены
пансионата им запрещено, их никто не должен видеть, официально пансионат был
закрыт. Скука одолевала крутых парней. Телевидения в этом ущелье еще не
было. Лишь завывание холодного ветра, за которым следовала метель,
сменявшаяся мертвой тишиной последующих ночей, потом опять снегопад и опять
мертвая тишина. За плотными шторами резались в карты, пили, курили, - в
общем, зверея от безделья, мрачно убивали время. Летом пансионат вновь
заполнился богачами, на этот раз еще более богатыми, а когда снова наступила
зима, синдикат послал сюда двух специалистов высокой пробы, которые сделали
катастрофу неизбежной. Натуры, высоко одаренные в своей области, особенно
сильно разлагаются от скуки. Жертвой ее пала Эльзи, пятнадцатилетняя дочка
деревенского старосты, в красной шапочке, красном пуловере и голубых
джинсах, как-то ноябрьским холодным и бесснежным утром появившаяся перед
дверью в кухню, стоя на тележке с бидоном молока, которую тащил огромный
пес.
Североамериканского континента. Оба высокие и худощавые, но если первый
пользовался известностью, то второй - дурной славой, первый был моралист, а
второй - эстет. Джо-Марихуана был обязан своим прозвищем манере засовывать в
мертвые уста каждой своей жертвы самокрутку с марихуаной, - не потому, что
сам курил марихуану, а потому, что хотел дать знать всем: покойник был
плохой человек. Кроме того, он прикреплял к груди своих жертв записку, в
которой сообщал, на каком основании их прикончил. Однако никогда не указывал
истинную причину, известную только синдикату, а называл ту, которой - при
его репутации - было достаточно, чтобы брать кого-то в перекрестье нитей
оптического прицела: изменял жене, не чтил мать, атеист, скупердяй,
педераст, коммунист и т. д. Из-за этого журнал "Тайм", объявивший
Джо-Марихуану человеком года, написал, что тот по своим моральным принципам,
в сущности, мог бы пристрелить всех, живущих в Соединенных Штатах.
После очередного убийства он вел себя крайне легкомысленно, хотя в то же
время и остроумно. И шел на все, чтобы оставить на трупе свой знак, даже
если для этого надо было пробраться в дом скорби, в морг судебных медиков
или еще куда-нибудь. Никто из его "клиентов" не был защищен от него и после
смерти.
жены, утверждавшей, что ее муж не покончил с собой, и гроб открыли, то
обнаружили в зубах у Пепе самокрутку, а на груди - записку: "Хозяин
борделя". В противоположность Джо Большой Джимми не был популярен, более
того, полиция долгое время сомневалась, что такой вообще существует,
считала, что речь идет о нескольких преступниках. Для Джимми жертвы были
безразличны, его интересовала сложность задачи. Его жертвы находили в
запертых изнутри кабинках общественных туалетов, в охраняемых полицией
больничных палатах, якобы спящими в салонах первого класса самолетов или же
сникшими в своих креслах сената или конгресса. Исполнив свою задачу, он
укрывался в каком-нибудь борделе и сидел там часто неделями, время от
времени отпуская какое-нибудь замечание или проговариваясь во сне, так что
полиция мало-помалу утвердилась во мнении, что Большой Джимми действительно
существует. Узнав об этом, синдикат предпочел на зиму укрыть его вместе с
Джо в пансионате. Заточение далось моралисту легко, а эстету тяжко. Джо
стремился к духовной концентрации, Джимми - к эмоциональной разрядке, первый
жаждал медитации, второй - женщин. Джо время от времени исчезал ночью, чего
никто не замечал, сидел на стропилах полуразвалившейся церкви или в одной из
комнат пустого дома священника. Большой Джимми подкарауливал девочку, дважды
в неделю доставлявшую в пансионат молоко, - короткие темные, небрежно
причесанные волосы, голубые глазки, простодушная и свежая, не подозревающая,
что сквозь щели закрытых ставней за ней следят закоренелые преступники,
изнывающие от похоти и приговоренные к противоестественному воздержанию.
x x x
опередить других, а Джо только пытался ему помешать, поэтому, когда все
стали чесать об Эльзи языки, он и пригрозил, что свернет шею любому, кто
станет приставать к девочке. Но оба они не приняли в расчет пса. А тот,
стараясь защитить хозяйку, перевернул тележку с бидоном и вцепился зубами в
зад Джо, пытавшегося спасти девочку, в то время как Большой Джимми валялся с
ней в луже молока, а в лесу над пансионатом кто-то пьяным голосом громко
декламировал:
вопил
убежала вниз по склону. Пес же не отпускал Джо, он с такой силой вгрызся ему
в зад, что даже сторож Ванценрид не смог оторвать. Только бандит по кличке
Алый Цветочек освободил Джо от озверевшего пса, разрядив в него свой кольт
Магнум фирмы "Смит и Вессон", хотя в самого пса и не попал: тот пастью
схватил пистолет и помчался вниз по склону, таща за собой перевернутую
тележку.
обрели недавно новый оттенок. Став членом синдиката, он начал продавать
наряду с подделками, про которые туманно намекал, что они, вероятно, могут
оказаться подлинниками, также и настоящие подлинники, утверждая, что они
поддельные. Продавал он их только тем, кто навел справки в синдикате и знал,
что картины эти подлинные, но краденые, зачастую из вилл тех, кто летом
приезжал сюда утешаться от тоски богатства весельем нищеты.
Минерваштрассе, затем решил действовать самостоятельно. Около полудня к
пансионату подкатил "эстон мартин" и два "кадиллака". Из "эстона" вышел фон
Кюксен, из "кадиллаков" два его приемных сына. Барон - светловолосый
господин с моноклем, поблескивающим в глазу, в белых перчатках, с сукой
породы доберман на поводке - впервые прибыл в пансионат. Ванценрид провел
его в вестибюль.
Посняков Андрей
Каменистый Артем
Березин Федор
Посняков Андрей
Шилова Юлия
Маккэфри Энн