часы. Она вязала, покуривала и сидела так близко ко мне, что я могла,
чуть-чуть нагнув голову, увидеть в зеркале и ее, и свое лицо.
другим показывала мне кадры, которые так ничего и не воскрешали в моей
памяти, и даже не доставляли мне удовольствия, как в первые минуты, когда,
казалось, я вот-вот припомню, что было потом, после сцены, запечатленной
на куске глянцевитой бумаги размером 9 х 13.
я, - и теперь она нравилась мне меньше, чем девушка с короткими волосами,
поселившаяся в ногах моей кровати.
была моя тетя Мидоля. Она никогда не улыбалась, носила вязаный платок на
плечах и всегда снималась сидя в кресле.
тетке, а последние шесть-семь лет не разлучалась со мной и поехала вслед
за мною в Париж, когда меня перевезли сюда после операции в Ницце. А
пересадка кожи? Ведь квадратный лоскут кожи - двадцать пять сантиметров на
двадцать пять - я получила от нее. И свежие цветы ежедневно, и ночные
рубашки (правда, я пока только любовалась ими), и всякая косметика (ею мне
еще не разрешили пользоваться), и бутылки шампанского, стоявшие в ряд у
стены, и сладости, которые сестра Раймонда раздавала в коридоре своим
товаркам, - всем этим я тоже обязана Жанне Мюрно.
меня перерыв на завтрак.
чем-то вроде компаньонки, а может - секретаршей или экономкой. Она и о вас
заботилась в Италии. Тетка ваша уже почти не двигалась.
элегантная и довольно-таки строгая дама. Есть только одна карточка, где
Жанна снята со мной. Мы стоим на снегу. На нас лыжные костюмы с узкими
брюками, вязаные шапочки с помпонами. Но от снимка не оставалось
впечатления, что мы были беспечны и дружны.
видом кивнула:
глупости.
Дулен, сохранивший номера газет, в которых рассказывалось обо мне и той,
другой девушке, пока не хотел их мне показывать.
в коробке: большие и маленькие, привлекательные и не привлекательные, и
все мне незнакомые, с застывшей на лице улыбкой, от которой мне уже
становилось тошно.
выздоровления. Мы-де живем в постоянной тревоге за тебя. Мне, мол, жизнь
не в жизнь. Рвусь к тебе, мечтаю обнять. Дорогая Ми! Мики моя! Любимая моя
Ми! Радость моя! Бедная моя деточка!
Два каких-то молодых человека написали мне по-итальянски. А третий,
подписавшийся "Франсуа", заявил, что я принадлежу ему навеки, что с ним я
забуду весь этот ад.
меня сняли мою маску. Записку мне дали потом, вместе с письмами от других.
Вероятно, она была приложена к коробке с засахаренными фруктами, либо к
шелковому белью, либо к часикам, которые я носила на руке. В ней было
всего и написано: "Моя Ми, светик мой, птенчик ты мой, клянусь тебе, ты не
одинока. Не тревожься. Не горюй. Целую. Жанна".
них белые нитяные перчатки, мягкие и легкие, не дав мне даже посмотреть на
свои пальцы.
при движении вы будете ощущать только несколько дней. Вам-то ведь не
придется пользоваться пальцами, чтобы выполнять тонкую работу, например,
часы разбирать, перчатки не помешают вам делать обычные движения. На худой
конец перестанете играть в теннис.
прислал в мою палату. Очевидно, они отвечали так резко, чтобы помочь мне с
собой справиться, чтобы я не разнюнилась.
пожимать каждому из них поочередно руку. Затем они ушли, велев мне явиться
через две недели на проверочный рентген.
затем доктор Дулен. Я слонялась по комнате, уставленной цветами, в синей
суконной юбке и помятой белой блузке. Блузка пострадала, когда кардиолог
выслушивал мое сердце, по его словам - "вполне доброкачественное". Я
думала о своих руках, которые скоро увижу без перчаток, когда останусь
одна. Я думала о том, что хожу на высоких каблуках и что сейчас это
кажется мне естественным; а ведь если не все начисто стерлось из моей
памяти, если я как бы превратилась в пятилетнюю девочку, то разве не
должны были бы удивлять меня мои туфли на высоких каблуках, цветы, губная
помада?
что нечего вам приходить в восторг по поводу всякой такой дребедени. Если
я вас сейчас приглашу со мной пообедать и вы будете правильно держать
вилку в руке, то что это доказывает? Что ваши руки лучше помнят, чем вы?
ну, а если я даже посажу вас за баранку в мою машину и мотор будет у вас
сначала немного барахлить при переводе скоростей, поскольку вы не привыкли
к "403", а потом вы все же поведете машину более или менее сносно, то, как
вы думаете, нам с вами это даст что-нибудь новое?
больнице. К несчастью, вас непременно хотят забрать. У меня нет никаких
законных оснований задерживать вас здесь, если только вы сами этого не
захотите. И я даже не знаю, вправе ли я вас об этом просить.
сестра Раймонда укладывала мою одежду, другая сиделка выносила бутылки с
шампанским, стопки книг, которые мне так и не успели прочесть.
сердечком, с руками, которые будут вас слушаться, ваша третья левая лобная
извилина, по всей видимости, чувствует себя прелестно, но я-то надеялся,
что вы уедете, увозя с собой и восстановленную память.
первое кровотечение. Потеря речи, которую я наблюдал в начале болезни,
должна была проистекать оттуда. Ко всему прочему это не имеет никакого
отношения.
во время пожара. Или шок. Когда дом загорелся вы бросились бежать в сад.
вас нашли на нижних ступеньках лестницы с проломом черепа, сантиметров
десять с лишком. И все же амнезия, которой вы страдаете, не связана с
каким-либо повреждением черепа. Сначала я считал, что она с этим связана,
но тут что-то другое.
коленях. Я сказала ему, что хочу уехать отсюда, что уж мне-то тем более
"невмоготу". Когда я увижу Жанну Мюрно, поговорю с ней, тогда все и
восстановится.
Шилова Юлия
Лукин Евгений
Лондон Джек
Володихин Дмитрий
Шилова Юлия
Шилова Юлия