Сергей с подветренного борта у мачты. Татьяна с наветренного. Подняли
паруса. Сергей удерживал плот от сноса, фактически исполняя функции
утраченного киля. Он уравновешивал силы парусов, направленные в сторону, но
не препятствовал движению вперед. Моей задачей было как можно выше задирать
корму, чтобы руль не цеплялся за дно. Согнувшись в три погибели, я тянул
тяжесть плота к груди, как тяжелоатлет штангу в жиме. От однообразия позы
ныла поясница. От чрезмерных нагрузок сводило мышцы рук. Болели порезанные
о донный ракушечник ноги. Теперь наученные горьким опытом, мы не снимали
обувь, но от боли это не избавляло. Морская вода разъедала старые ранки,
они беспрерывно саднили. Шаги у меня выходили маленькие, семенящие. Я как
бы мелко пританцовывал на месте. Иногда, не выдержав, на секунду опускал
корму. Руль углублялся в песок. Плот почти останавливался. Сергей
оборачивал ко мне недовольное лицо. Я делал глубокий вдох и вновь,
напрягаясь всеми мышцами тела, втаскивал кормовые трубы на живот. Голова
уже кружилась от перенапряжения. Если бы я был один, давно бросил бы это
занятие, предпочел бы тихо загнуться, чем так истязать себя.
если без перекуров - один и восемь десятых километра. А сколько их впереди?
заплетаются. Перед глазами бегают разноцветные круги.
Подходит Сергей, садится рядом.
центру плота. Ноги в коленках дрожат.
вперед. Он нехотя, скребя камерами дно, сдвигается с мертвой точки. Под
ногами у меня оживает песок. Он ползет вбок, лишая меня опоры. Плот
наваливается на меня всей тяжестью стоящих поперек ветрового потока
парусов. Я не успеваю справиться с неожиданными нагрузками, отступаю на
шаг. Плот правой скулой напирает на меня, я делаю еще шаг, и на мою правую,
выставленную вперед ногу, наползает камера. Она упруго вдавливает стопу в
песок, подламывает ногу вниз. Падаю спиной на воду. Пытаюсь, отталкиваясь
левой ногой, вытянуть правую. Но она зажата, как в капкане. Плот продолжает
вползать на меня, подминая под днище. Я скребусь хребтом о ракушечник, и
мне становится жутко. Сейчас плот влезет на меня своей массой и если не
раздавит, то утопит наверняка, несмотря на пятнадцатисантиметровую глубину.
Сергей бросает корму и, разбрызгивая воду, подбегает ко мне. Упирается
обеими руками в каркас.
ногу из-под камеры. Плот, предоставленный сам себе, на закрепленном руле
разворачивается носом к берегу. Приходится вновь возвращать его на место.
Теперь я иду, сильно наклонив корпус вперед, почти параллельно воде. Руками
упираюсь в основание мачты. Я никогда не мог предположить, какой мощью
обладает ветер. Сегодня он едва дотягивает до трех баллов, а я с трудом
удерживаю плот на месте. Мои ступни вдавливает в дно, словно оно не
песчаное, а состоит из пластилина. Руки, вытянутые на корме, теперь вжимает
обратно в плечи. Мне кажется, они становятся короче и толще от таких
специфических нагрузок. Не конечности, а трехрядная гармошка: то
растягивает меха во всю ширь, то сжимает до упора. По-настоящему неприятно
то, что такая работа выжимает из организма воду. Усталость - пустяк,
отдохнем - и вновь как огурчики. А выделенный пот обратно не вольешь.
Дудки!
прополаскиваю рот. Становится немного легче. Мельком смотрю на Татьяну. Она
идет с отрешенным лицом, откинувшись корпусом назад. Тянет плот на себя.
Интересно, каково приходится ей? Все-таки не мужик - так-то упираться! Но
избавить ее от атлетических занятий мы не можем. Тут о джентльменстве
приходится забыть.
Тупо слушаю боль в теле. Кровь гулко стучит в висках. И на каждый удар в
глазах, раздуваясь, лопается розовый блестящий пузырь. Иногда закрываю веки
и, кажется, даже задремываю на мгновение.
отдувается. Я встаю на дно коленями. Отдыхаем минуты три. Солнце уже в
зените и печет нещадно. Прислушиваюсь к своему пульсу. Больше ста тридцати
точно! Но это, может быть, от нагрузок.
подвести всех. Видно, придется распечатывать НЗ. Деваться некуда. Который
день уже сидим на морской воде. Как бы беды не вышло. Поймав салифановский
взгляд, я молча указываю глазами на бак с водой. Сергей недолго раздумывает
и согласно кивает. Достаем из аптечки стограммовую мензурку. Сергей
шоферским способом подсасывает из бака воду, сливает ее в кружку. Вскрываем
банку сгущенки. Из всех имеющихся у нас продуктов, молоко быстрее всего
перерабатывается организмом в энергию. Банку пускаем по кругу. Каждый
делает по глотку. Вылизывать банку досталось Войцевой, но она отказалась от
своего права в пользу Сергея. Татьяна не любит сгущенку, пить молоко ее
заставляют только чрезвычайные обстоятельства. Делим воду - каждому по
семьдесят пять граммов. Тонкой струйкой заполняем мензурку. Сергей
разбавляет свою долю наполовину морской водой. А я не могу удержаться от
желания выпить просто воды, без примесей.
невероятную вкусовую гамму. Вода, как пришлось убедиться здесь, тоже не
одинакова. Ее можно дегустировать, раскладывая на составные части, выделяя
десятки оттенков, и каждым наслаждаться особо. Дома это мешают делать
бездонные водопроводные краны. Количество - враг истинного удовольствия.
Объевшись, трудно оценить нюансы поданного кушанья. Наверное, поэтому
истинные гурманы редко страдают тучностью. Толстеют обжоры. Гурманы едят
долго, со вкусом, но немного. Я не могу себе позволить хлопнуть залпом свои
семьдесят пять граммов, я цежу их по капле, от каждой получая максимум
удовольствия. Я закрываю глаза, чтобы лучше ощущать воду. Конечно, я не
могу не заметить грубых привкусов металла и затхлости. Но кроме этого, я
улавливаю тонкий запах земли, сквозь которую прошла эта вода, пустынных
растений, корни которых она омывала, и что-то еще очень важное, что я не
могу выразить словами. Капля истончается, и я, боясь, что она затеряется
вовсе, сглатываю ее. Она уходит по пищеводу, смачивая его ссохшиеся стенки,
на которых, кажется, осела толстым шуршащим слоем морская соль. Теперь,
после первого глотка, мне приходится сдерживать себя. Меня обуяла жадность.
Я хочу пить много и разом. Если передо мной поставить ведро, я бы не отошел
от него, не осушив до дна. "Ну, давай скорее, пей!" - требует, торопит меня
желудок. Ему нужна вода как физиологическая потребность, а не удовольствие.
Но я сдерживаюсь, растягиваю мизерную свою пайку во времени бесконечно.
Последние капли задерживаю во рту особенно долго. Страшно их глотать - они
последние! Больше не будет! Все! Я плотоядно смотрю на бак, ведь там еще
много такой же воды, и если себя не ограничивать, то можно пить, пить и
пить и, наверное, напиться до бочкообразного состояния, если одному и если
ничего не оставлять на завтра.
организм почувствует смертельную угрозу своему существованию, я не знаю. Не
хочу себя бить в грудь кулаком и кричать: "Я не способен на это!" В памяти
десятки примеров, когда человек, считая себя непогрешимым, совершал самые
отвратительные поступки. Голословно отвергать что-то - значит приближать
неминуемую, нежелательную развязку. Это я тоже понял благодаря критическим
условиям, в которых оказался. Поэтому я не даю зароков, но говорю: "Я
сделаю все возможное, чтобы этого не случилось!" Мысль, допущенная мною, -
настораживающий признак. Необходимо удвоить бдительность! Организм,
настроившись на самосохранение, начинает искать лазейки в моей
нравственности. Скоро он начнет доказывать, почему именно я и именно в
данных ситуациях имею право на поступок, который ранее, в нормальной жизни,
бескомпромиссно осуждал.
не мое!" - одергиваю себя. Сергей, запрокинув голову, держит над открытым
ртом наклоненную кружку, ждет, когда ему на язык упадет последняя и потому
самая желанная капля. Но этой капли просто нет, она давно испарилась.
Сергей забавляется собственными иллюзиями.
Салифанов, как будто это не он первым предложил лимитировать воду и
продукты.
гужевую терминологию. Сергей с Татьяной - пристяжными. Не хватает только
оглобли и колокольчика с малиновым звоном.
Работаем мрачно, без энтузиазма, как крепостные на барщине. Не до веселья.
часов пошли долгожданные глубины. Как высокопарно - глубины! В жизни это
обозначало, что вода стала иногда дотягиваться до колена. Теперь работа с
кормы заметно облегчилась. Много труднее стало удерживать плот от сноса.
Его неудержимо разворачивало вокруг собственной оси. Приходилось упираться
в каркас вдвоем. Татьяна подруливала.
выдохе докончил, - не замечаешь?
низкий грязно-серый в лучах заходящего солнца берег. Те же мелкие частые
волны, тянущиеся рябью далеко в море.
Лондон Джек
Лондон Джек
Шилова Юлия
Плотников Александр
Пехов Алексей
Витковский Евгений