и хлеб зачерствел.
беззащитному кадыку. Успевайте.
наружной и внутренней, дверями. Я шагнул в миг, который решал все. Наружная
дверь закрылась.
на левую сторону рукава. На голову нацепил парик, на подбородок налепил
жиденького вида бороденку. Глаза занавесил плюсовыми, расколотыми в одном
месте очками.
Ту самую, только что захлопнувшуюся, еще подрагивающую пружиной, еще гудящую
от удара. - Никакой внимательности. Все спешат, бегут под ноги не глядят. А
под ногами, может, живые люди...
только обещало!) спасение. Несколько секунд, хотя нет, вру, не несколько, а
ровно пять секунд, потребовалось мне, чтобы превратиться из среднего роста,
среднего возраста, невнятного вида мужчины в ниже среднего, преклонных лет,
характерного, а точнее характерного облика, пенсионера. Чудо свершилось.
Зашедший в проем дверей Резидент исчез. Испарился в мгновение ока, не
оставив даже следа. Даже характерного запаха серы и паленого козлиного
волоса.
тренировок. Пауза свыше пяти секунд приравнивалась к провалу. Шестая секунда
разделяла вхождение в дверь одного человека и выход из нее другого на два
самостоятельных события. Один зашел - захлопнул дверь, другой спустя
некоторое время открыл - вышел. Последующее сопоставление очередности
событий могло натолкнуть моих преследователей на ненужные мысли. Слишком
рано натолкнуть. Опасно рано.
когда другой вышел! У наблюдавших за дверью должно было создаться
впечатление, что они, эти два (настаиваю, два!) прохожих столкнулись в узком
проеме входного тамбура. И один, тот, что послабее, проиграл силовое
единоборство, по поводу чего и возмущался, потирая ушибленное плечо, на
крыльце магазина. Наблюдатели, докладывая наверх, должны были побожиться,
что видели одновременно двух человек: отброшенного к косяку старика и
мелькнувшую в полумраке тамбура тень убегающего Резидента.
реальность. Иногда оно идет вслед воображению. Кто из нас не "узнавал" в
каждой второй проходящей мимо прохожей ожидаемую возлюбленную только оттого,
что очень хотел ее увидеть! А любимая меж тем была совсем в другом месте и
совсем с другим. Точно так же сыскари, увидевшие начальное действие, не
могли не продолжить его в своем воображении. Они заметили быстро шагнувший в
дверь объект - и тут же вышедшего ему навстречу старика. Остальное они не
увидели. Остальное - что объект прошел внутрь, наверное, даже наверняка,
стремясь к запасному или грузовому выходу, - они придумали. И ничего другого
они придумать не могли! Они были устремлены вперед и думали о том, что там,
за дверями, а не о том, что рядом. Поэтому даже не рассматривали внимательно
человека, вышедшего им навстречу.
пытаясь хватать шпиков за рукава, чтобы посетовать им на современные нравы.
- Это как же так может быть! Здоровый лоб бежит, ни на кого не глядя, и чуть
не топчет годящегося ему в деды инвалида. Это зачем это я клал за таких
жизнь и здоровье на огневых и трудовых фронтах? Вот вы бы не спешили, а
послушали, что вам скажет поживший на свете человек...
содержанию отговорками вроде: "Бывает дед. Извини, дед, не до тебя".
вышел конфуз, надумай торопящиеся к магазину топтуны посочувствовать
зашибленному дверями дедушке.
сострадания, раз всем было на меня наплевать, мне пришлось шаркать дальше, к
ближайшей арке, за которой был мой двор и мой подъезд.
приучили к уважительному отношению к пусть даже напяленным на скорую руку
сединам. Ведь сколько раз и дома, и в школе внушали - не проходите мимо
стариков, обращайте на них внимание. Так нет, все как об стенку горох! Вот
теперь пусть на себя пеняют.
парике, не в очках, не в гриме, не в вывернутом, поменявшем свой фасон, цвет
и человеческий облик плаще. Дело в перевоплощении. В актерском, если хотите,
мастерстве. В том, как я, согнувшись в три погибели и сразу потеряв четверть
роста, шел. Как, специфически поджевывая губами, проговаривал слова. Как
наклонял голову. Как смотрел. Как дышал. Как поправлял очки.
облику, а по манере поведения, движениям, жестикуляции. Вот их-то, а не цвет
волос я сменил в корне. Я мог оставаться в своих волосах, со своим лицом, я
мог быть голым, и все равно я стал бы другим. Этому, в долю секунды
преображению из одного человека в другого, нас учили. Не так, как студентов
театральных училищ. Так, как разведчиков. То есть много доходчивей. И совсем
с другими мотивациями. Мы не премьеры, нам всеобщее поклонение,
аплодисменты, переходящие в овации и обмороки поклонниц в первыл рядах, не
нужны. Нам нужен тихий, незаметный - вот именно незаметный - успех. На
звание народных мы не претендуем. Нам хотя бы на звание живых наиграть.
подольше ехать, этаж, второй раз сменил облик. Личину деда я сбросил.
Оставаться в ней дольше было небезопасно. Еще десяток-другой минут, и
спохватившиеся топтуны, не нашедшие растворившийся в воздухе объект,
вспомнят о неприметном, буквально вывалившемся им под ноги старичке.
Вспомнят и перероют все окрестности в его поиске. Пора старичку на покой.
Для его же и заодно моей пользы.
ноги колготки. Женские. И еще надевал туфли. На высоком каблуке. А что же
мне, на низком, как какой-нибудь беспородной Золушке-замарашке, ходить?
Извините. В моем, не хочу вдаваться в излишние подробности, возрасте женщина
должна следить за собой вдвое тщательнее, чем в молодости. В моем без
уточнения, возрасте в каких-нибудь там рваных кроссовках на голую ногу не
походишь. Только каблуки, только первоклассная, индивидуального пошива
одежда. Никакой вульгарщины, никакого псевдомолодежного стиля. Вкус,
изысканность, самоуважение, граничащие с самовлюбленностью. Такой должна
быть моего - и хватит об этом! - возраста женщина.
это со всей возможной ответственностью. Хотя бы потому, что кремов, тушей,
помад и прочей косметики я в свое курсантское время извел поболе, чем самая
фанатичная модница. И платьев, и обуви перемерил, что другой в самых смелых
мечтах не пригрезится. И у зеркала повертелся. И задом под присмотром
специальных инструкторов по пластике повилял.
не может. Например, в колготках через колючую проволоку переползал, да так
умеючи, чтобы не дай Бог их не разодрать, в вечернем наряде, под шею юбку
скатав, с идущего полным ходом поезда прыгал, каблуками-гвоздиками глаза
условного противника вышибал. При всем при этом сохраняя истинно женский
шарм и очарование.
женских штучках-дрючках много больше, чем самые утонченные дамы полусвета.
Потому что мне иначе нельзя. Потому что у нас с женским полом цели разные.
Диаметрально. Женщине, пусть она даже трижды дурнушка, интересно обратить на
себя внимание - что ползадачи. А нам, под женщин работающих, это более чем
ни к чему. Что уже целая задача. Для нас чрезмерная заинтересованность тем,
что скрывается за отворотом платья, может обернугься провалом, к примеру,
надумай туда настойчивый ухажер руку запустить.
женственностью, без чего любой мужик, напяливший дамскую одежду, будет
выглядеть не более чем костюмированным гомосексуалистом, и отваживающей
потенциальных поклонников неприступностью.
без соответствующего макияжа, и без походки, и без психологически точно
рассчитанного кокетства, и без черт знает еще чего.
других. Не верите? Тогда подойдите к зеркалу и попробуйте за полторы минуты,
пока лифт несколько раз с первого на двенадцатый этаж поднимается, такой
рисунок на лице навести, чтобы оно и милым было, и женственным, и
недоступным одновременно. И чтобы полета профессионально-внимательных
мужских да и женских тоже глаз не заподозрили в вас подмену пола. Способны
осилить такую задачку? Ну тогда и не беритесь судить о нюансах женской
красоты! Оставьте эту тему людям, в том толк понимающим.
Разведчик, напяливший женскую личину, и внутри себя должен воспринимать
женщиной. Иначе проколется на первом встреченном дворового масштаба
донжуане. Если в юбке и на каблуках, но вышЕЛ - то, значит, далеко не ушел.
Перевоплощения не может быть только снаружи. Держать роль отдельными частями
тела невозможно. Так что вышла. ВЫШЛА! И ничего здесь не попишешь.
подъезд зашел, навек в нем потерявшись. Заинтересованно, но немножко
отрешенно поглядывая по сторонам, я вывернула из арки на улицу. Мне не надо
было раздельно контролировать свои ноги, плечи, губы, бюст. За меня это
делало мое новое, поверившее в преображение "я". У меня перестраивалась не