моем. К тому же, если я не выйду за Фрэнка, все очень усложнится. Ник
страшно расстроится. Даже Фрэнк расстроится.
выходишь замуж лишь затем, чтобы не испортить настроение честной компании?
старается что-то объяснить не только ему, но и себе самой. Ее голова была на
уровне его плеча, взгляд устремлен куда-то вдаль, но никогда прежде не
ощущал он ее близость столь остро.
чтобы не испортить настроение честной компании. Впрочем, не важно. Хью, тебе
следует кое-что знать. Я понимаю: ты считаешь меня взбалмошной дурой. И если
бы ты был похож на Ника, - она обвела взглядом гостиную доктора Николаев
Янга, которого в данный момент здесь не было, - то принялся бы рассуждать о
комплексах, депрессии, неврозах и посоветовал бы мне обратиться к
психоаналитику. Странно, но сейчас я ощущаю в себе нечто подобное. Не могу
от этого избавиться, не могу. Тебе обо мне что-нибудь известно?
ты не произносишь слов типа "Известно все, что мне надо знать" - или других,
столь же приятных и бессмысленных. Терпеть не могу эти фальшивые любезности.
Во всяком случае, когда они неуместны. Я их вдоволь наслушалась.
не относится. Я имею в виду, что видела фальшь практически во всех, с кем
встречалась начиная с шестилетнего возраста. Так ты ничего про меня не
знаешь?
ожидая, пока зазвонят свадебные колокола.
мать умерла в пансионе в Борнмуте, перебиваясь на тридцать шиллингов в
неделю. Нет, нет, подожди, теперь это уже не важно. Я вовсе не хочу, чтобы
ты думал, будто я делаю из всего этого трагедию. Я хотела рассказать о их
жизни. Все их друзья были похожи на них. Ну, знаешь - Красавец Джек и
Прелестница Салли. - Продолжай.
по всему миру, когда мне еще не было и семи. Мои самые ранние воспоминания -
оглушительный гам и ослепительное сияние континентальных отелей и липкие от
косметики лица, которые мелькают вокруг. Меня либо баловали напропалую, либо
вовсе не замечали. Я слишком многое слышала, слишком много размышляла,
слишком много видела. Страшнее всего было лежать без сна в темной комнате,
когда все думали, будто я сплю, и слышать, как отец оправдывается в соседней
спальне, а мать кричит на него, как рыночная торговка.
похожи на нас. Люди с мизерными доходами и безграничными запросами; и все
думают, что хоть они и бедны как церковные мыши, но имеют право на все
лучшее. Либо проводить сезон в самых фешенебельных местах, либо умереть. Они
развлекаются, залезая в долги и придумывая бесконечные оправдания, но по
сути своей они лживы, ничтожны, лицемерны и, оставаясь наедине с себе
подобными, изливают друг на друга накопившуюся желчь. И все потому, что
снаружи они "очаровательны". О, как я ненавижу это слово! А мужчины, которые
ухаживают за матерью.., я вдруг узнаю, что "дядя Джо" пришел лишь затем,
чтобы подарить мне игрушечного медвежонка, но не перестаю гадать, о чем они
разговаривают в соседней комнате, пытаюсь хоть что-то понять, но только
запутываюсь и пугаюсь, сама не зная почему.
словно останавливая себя. Когда она снова заговорила, голос ее звучал, как
обычно, холодно и бесстрастно:
меня оставили наедине с человеком, с которым так легко разговаривать, то
ничего не поделаешь. - Она улыбнулась:
Сбрось его.
своего парня, разве не так? Делала вид, будто на уме у меня один теннис.
Фрэнк очень бы удивился. Но, право, больше рассказывать не о чем. - Она
помедлила, слегка сжав губы. - Но одна вещь настолько запала мне в душу, что
я долгие годы не могла забыть о ней. Это продолжалось до тех пор, пока я не
повзрослела и не поняла.
всяком случае, я никогда не была уверена, что это сон. Я находилась в том
неопределенном состоянии, когда не знаешь, спишь ты или бодрствуешь. Я
лежала в моей комнате, дверь в соседнюю освещенную спальню была открыта, и
до меня вдруг начинал доноситься разговор родителей. Я просыпалась от их
голосов. Из ночи в ночь я слышала эти тонкие, призрачные голоса. Всякий раз
я знала, что услышу что-то новое и очень страшное для ребенка, но всегда об
одном и том же. "Что с нами будет? Что с нами будет?" Всегда про деньги,
деньги, деньги, деньги - и в конце концов я возненавидела само слово
"деньги". Она вновь овладела собой.
сейчас иногда... Ну да ладно, оставим это. Какова же мораль моей истории,
Хью? Ты говоришь о любви...
чувства, которое ты называешь любовью, питали друг к другу мои родители? Или
все эти Красавцы Джеки и Прелестницы Салли? Предположим, когда-то они любили
друг друга. Но кончили тем, что возненавидели и умерли от жалости к самим
себе. А почему? Из-за денег, денег, денег, денег, которые я считаю отравой,
но не осмеливаюсь пренебрегать ими. Я выхожу за Фрэнка Дорранса по той же
причине, по какой он женится на мне: чтобы получить деньги старика Нокса и
навсегда избавиться от опасности. Теперь тебе все известно. Ты меня
осуждаешь?
из окон и остановилась, глядя на пламенеющий в лучах солнца сад. К востоку,
в стороне Хампстед-Хит, прокатились глухие раскаты грома. Казалось, Бренда
хочет сменить тему. Но не может - разговор слишком волнует ее.
нужные слова, - сказал он. - Если твои родители были именно такими, какими
ты их описала, деньги были для них превыше всего. Для тебя же деньги не
главное. И ты это знаешь.
над собой, убедила себя в том, что должна выйти за Фрэнка. Я много бы дал,
чтобы узнать почему. Неужели ты не понимаешь, что, выйдя за Фрэнка Дорранса,
ты станешь женой очередного Красавца Джека?
всего?
поступить, Бренда. Клянусь Богом, это недостойно!
задребезжал. Бренда по-прежнему стояла у окна спиной к Хью; яркое солнце
освещало ее волосы и гладкую перламутровую кожу. С каждой секундой они
приближались к неизбежному.
Николае Янг не вышел к чаю и почему их оставили наедине в столь опасное
время. В любую минуту в гостиную мог приковылять старый Ник и разразиться
потоком полушутливых обвинений в том, что Хью пытается разрушить счастливый
брак. И Ник был бы вправе так говорить, поскольку лелеял Фрэнка Дорранса как
зеницу ока. Старый Ник вообще любил окружать себя молодежью. Гордился, что
его дом всегда полон молодых людей, а стол ломится от блюд, которых не
съесть и в три года, - но при этом каждый должен был подчиняться его
прихотям, в противном случае рисковал подвергнуться суровому наказанию.
"Торопись, - мелькнуло в голове Хью Роуленда, - торопись, торопись, надо
спешить".
сарабанду, а призрак Нокса благословит вас, даже если шафером буду я.
на его шее вдруг сделался слишком тугим и горячим.
всяком случае, у нас будет на что жить, если тебя это беспокоит. Я люблю
тебя уже четыре месяца и восемнадцать дней. Полагаю, тебе это известно?
приговора, - продолжал Хью, и шелковый шарф горячим жгутом жег его шею, -