попытке оказать сопротивление..." - продолжал монотонно увещевать голос
робота из громкоговорителя.
выручка не подоспела, выхватил из кобур оба "макара", сбросил "флажки"
предохранителей и ринулся из начальственного предбанничка собственно в
кабинет: благообразная псевдодубовая дверь от взрыва распахнулась настежь.
И, движимый даже не восьмым - девятым чувством, рыбкой ринулся на пол,
вытянув руки и паля из обоих стволов. Пули противника прошли выше едва на
дюйм, и выстрелы смолкли. Поднял голову: лысый крепкий усатый мужик стоял,
прислонившись к косяку, и медленно сползал на пол... Длинный пистолет
неизвестной мне конструкции дрожал в перебитой руке, по губам стекала
струйка крови, но глаза еще жили, воля еще пыталась удержать гаснущее
сознание, заставить руку поднять пистолет и выстрелить. Мы встретились
взглядами и - словно искра проскочила, а следом нечто неведомое подернуло
мутный от боли взгляд тенью... Глаза потухли, и мужчина неживым комом
свалился на пол. Делать контрольный я не стал - навидался убитых на веку.
Медленно, шажками, стал передвигаться к той самой двери. И тут на пороге
выросла худощавая фигура. Я направил пистолеты ему в лицо, но человек даже
не испугался: тонкие губы его искривила ухмылка, он медленно поднял обе руки
ко рту, вставил в рот-щель приготовленную сигарету, чиркнул кремнем
зажигалки, подержал пламя чуть на отлете, рассматривая меня и давая
рассмотреть себя... Потом разлепил губы, произнес тихо и хрипло:
встретились. Меня зовут Филин.
своему смеху зажженной сигаретой. Комната освещалась ленивым белым светом,
вертолет переместился во двор заводоуправления, и его заунывная канитель
слышалась теперь глухо, будто из преисподней: "Приказываю прекратить всякое
перемещение в здании... Сложить оружие... При попытке оказать сопротивление
будет открыт огонь на уничтожение... Две минуты..." А снаружи тем временем
завис другой вертолет, небольшой, маневренный. Спаренный крупнокалиберный
пулемет взирал на тонированные начальственные окна с молчаливой укоризной.
пару секунд - это даже не мастерство, это судьба. Впрочем... Воевать должны
молодые: только они уверены, что никогда не умрут.
партия, загляденье! Жаль, что эту партию сыграли не мы! Вот и проиграли!
рукой. - Ты серьезно думаешь, что остановил сделку? Которая стоит миллиарды?
Ха-ха! Ты просто расчистил путь тем, кто... Программа будет продана. Ибо на
нее есть покупатель. Вот и вся правда. И другой правды в этом мире нет. В
игре, именуемой жизнью, правит только один туз - козырной. Джокер же играет,
пока его не выбросили из колоды. - Мужчина усмехнулся невесело. - Мне нужна
была эта сделка. И мне нужны были деньги. Но не затем, чтобы... Для таких,
как я, паршивые зеленые бумажки никогда не станут целью. Средством, всего
лишь средством. Помнишь, как сказал Александр Великий? "Мне нужно лекарство
не для продления жизни, а для продолжения войны!" Ибо вне войны жизни нет,
есть тупое и гнусное прозябание. Не для меня. - Он замолчал, пристально
глядел мне в глаза, чуть склонив голову. - Да и не для тебя. Найди мужество
признаться себе в этом. Хотя... - Филин скривил губы в улыбке. - Поле битвы
всегда принадлежит мародерам. - Он помолчал, глядя куда-то внутрь себя: - Ты
спрашивал о Крузенштерне... Я скажу тебе правду. Сейчас, за минуту до
смерти, нет смысла лгать. Да и незачем. Крузенштерна взорвали не мы.
"Точприбор" и "Цех-К". Да и не был Крузенштерн для нас фигурой! Груздев -
да, его валили по моему приказу. Тебе бы следовало поискать в ближнем
окружении, а ты ринулся в Покровск! Мыто думали, что тебя выводит на
Покровск втемную неизвестный нам конкурент... - Филин вздохнул, только
теперь уже горько. - Подумать только, все, что я наворотил за три года,
накрылось из-за твоей глупости! Зорро - мститель из Техаса! - Он захохотал
было нервно, но тут же оборвал смех. Облокотился спиной о косяк двери: -
Опусти пистолет, Дронов. Некуда мне больше бежать. И тебе тоже. Вся трагедия
в том, что с каждым "свершением" человек не только не приближается к тому,
что хотел, но и теряет то, что имел. - Он снова замолчал, прикрыл глаза. -
Знаешь, когда-то я писал стихи. И считал это слабостью. Может быть, не нужно
было прекращать? Сейчас, стоит закрыть глаза, и я вижу огонь... Синеватый,
он бежит по листкам бумаги... Словно по моей душе... "Жизнь нежна, как осень
перед снегом..."
глаза на убитого:
Нам с тобой такого не предложат. Замолотят через минуту-другую, как
безымянную падаль. - Он оскалился в улыбке, повертел в пальцах сигарету и
быстрым щелчком отправил красную тлеющую точечку в полет...
среагировала на движение сама: кисть вскинула пистолет, палец надавил на
спусковой крючок, "Макаров" подпрыгнул в руке; в удушливом смоге выстрел
прозвучал дробно и глухо. Мужчина дернул головой, словно получив пощечину,
застыл на мгновение. Во лбу, над переносьем, зияла маленькая черная дырочка,
глаза остекленело таращились в пространство... Мне показалось, прошла
вечность, прежде чем его фигура отделилась от косяка и рухнула навзничь,
лицом вниз.
маленький двуствольный "дерринджер". Верхний ствол был горяч от выстрела.
Его пуля ушла в пустоту.
строчка популярной некогда песни: "Ведь жизнь кончается не завтра..." Это
правда. Моя закончится сегодня. Сейчас. Я подошел к столу, увидел на
приставном столике бутылку с коньяком. Посмотрел на просвет один из
стаканов: чистый. Налил, выпил, налил еще. Вставил в рот сигарету, сел за
стол, молча смотрел на темно-янтарную жидкость в бокале. Блики заливавшего
кабинет мертвенно-бледного света оживали в нем теплыми лучами последнего
августовского солнца. Ну да... "Ведь жизнь кончается не завтра..." Но никто
и не знает когда. И все, что не успел, уже не сделаешь. "Жизнь нежна, как
осень перед снегом..." Она могла бы быть такой. Могла. У всех нас.
бесшумно, как статист в немом кино. В руках у него на мгновение вспыхнуло
белое пламя, очертания комнаты разом исчезли и не осталось ничего, кроме
света. Слепящего, как тьма.
мы продолжаем функционировать, вольно или невольно вовлеченные в
коловращение окружающей суеты, но назвать это жизнью?.. Слишком мало и
слишком скудно. Нет ни красоты, ни величия, ни огня. У меня же, кроме снов,
не осталось ничего. Совсем. Даже суеты.
обученные люди в белых халатах снимали квалифицированный допрос. Куда более
изощренный и тонкий, чем тот, что сам я учинил некоему молодому человеку.
Судя по всему, эскулапы комбинировали препараты, то доводя мое сознание
вместе с подсознанием до состояния настоящего горячечного бреда, то
превращая меня в довольно осмысленное бревно, способное к тому же отвечать
на четко поставленные вопросы только "да" или "нет".
мною занимаются не высококвалифицированные наймиты какой-нибудь частной
конторы, а люди серьезные и государственные. Наркотиками меня кормили тем не
менее по схеме и плану. Понятно, что в масштабах государственных интересов
моя неделимая личность - полное недоразумение и не стоит и деноминированного
рубля! Но кто-то высоко сидящий и весьма дотошный настоял на осторожности, и
впоследствии я не обнаружил ни привыкания к психоделикам, ни комплекса
измененной психики, если бы надо мной провели стрессовое
нейролингвистическое программирование, - такие вещи профессионалы
худо-бедно, но обучены ощущать. Да и медики-эскулапы знают: химия
могущественна, но не всесильна. Она может влиять на волю, но не смеет
затронуть души. Это заметили еще средневековые инквизиторы: то, что создал
Бог, над тем лукавый не властен. Будь он с рожками, на копытцах и с хвостом
либо, наоборот, в белом халате и со змеей в петлице.
многомесячном? - странствии по "волнам моей памяти" и беспамятства, это
дурацкая детская песенка: "Ускакали деревянные лошадки, пароходики бумажные
уплыли, мы из детства убегаем без оглядки, все, что надо и не надо,
позабыли..."
белый потолок. Белый свет лился через плотно занавешенные окна. Огляделся по
сторонам: обстановка спартанская, но вполне приемлемая. Дверь, понятное
дело, была заперта с той стороны. Никакой обиды: служивые честно и по
инструкции отрабатывают фигуранта, учинившего тревогу по схеме "А". Их можно
понять. И простить.
сбрендил, вежливый молодой человек осведомился, не нужны ли мне книги.
Конечно нужны! И я заказал Шекспира, Пушкина, Бунина и Хемингуэя. Не неделя
была - сказка! Я ловил форель в быстрых реках неведомого Мичигана, купался в
Средиземном море, влюблялся в красавицу на пароходе, ревновал Сильвио к
смерти, вдыхал запах антоновских яблок, поражался уму и безжалостности
Шломо Вульф
Шилова Юлия
Шилова Юлия
Апраксина Татьяна
Суворов Виктор
Суворов Виктор