Чтение 57–й страницы книги ~Беглый огонь~

меня, потом проговорил в том же ритме, чуть снизив тон: - Багажник откроешь.

Ну да, голос его если и изменился, то самую чуточку. Вряд ли сержанта
испугал мой избитый вид: в любом случае такой фейс насторожил бы всякого
мента" но... Стоит ждать худшего: раз уж исполнилась первая часть пословицы
"с тобой заберут...", то и исполнение второй не за горами.

То, что мой побег из домзака, усиленный прощальным "оревуаром" по морде
чиновному полкашу из управы, не остался незамеченным, это точно.
Подсуетились ребятки, и, поди, уже и ориентировочка во всей красе подошла по
частям и соединениям доблестной краснознаменной; даже если не учитывать
столичные грешки, на вышку хватит: убивец, хам и террорист, свинтивший рука
об руку с известным рецидивистом Козырем, да еще и морду набивший
полковнику-администратору качественно и в рекордно короткие сроки! Одного я
не знаю и знать не могу: меня вязать указано или мочить на месте? Впрочем,
последнее распоряжение может исходить и от гаишного сержанта: кто в этом
тихом омуте с кем повязан - тайна, покрытая мраком. Что-то сержантик стал
неестественно прям, строг и немногословен, будто трехлинейку проглотил.
Вместе со штыком.

И чары прелестной Ольги на него не действуют: пусть у нее и побито лицо,
но, во-первых, заметить это с маху, непредвзятым взглядом сложно, а
во-вторых, ноги-то на месте остались! И - какие ноги!

Багажник я раскрыл, как и просили. Вынув ключ зажигания. А не так глупо,
батенька, не так глупо с вашей стороны... Впрочем, "батенька"-сержант стоял
теперь, глубокомысленно вперившись в багажник, заполненный на треть всяким
водительским хламом, лежащим здесь без движений, дополнений и перетрясок,
видно, с самого последнего техосмотра машины. На затылке выступила испарина,
а в покрытой полевой кепочкой голове вертелся, надо полагать, лишь один
вопрос, зато гамлетовский: быть или не быть?

Напарник сержантский оплошал: вместо того чтобы бдить и отслеживать,
водитель безмятежно откинулся на спинку и, прикрыв глазенки, внимал орущему
магнитофону; в песне большой Филя, муж Аллы, экспрессивно сообщал, что он
кому-то что-то даст: то ли "чику", то ли "шику", то ли вовсе уж неприличный,
но для бальзаковских женщин вполне вожделенный предмет.

Солдатики тоже не походили на эсэсовцев, даже киношных; они-то как раз на
девушку отреагировали штатно: откровенно пялили глаза. И хотя Оленька была
старше срочников годков на десять, а то и на все пятнадцать, ребятишки
вожделели, да и посмотреть было на что. Нет, они бы отреагировали, если бы
ситуация не вписывалась в рамки; пока же, по их разумению, все происходило в
обычном режиме: богатая тетка с телохранилой, а может, и с гребарем из ее же
обслуги, катится куда-то в лесок оттянуться на природе под шелест родных
осин, а сержант по уму пытается скачать с хозяйки богатой тачки денюжку, да
побольше; дама точно раскошелится, если прихватили с хахалем, вот морда у
сержанта и закаменела, как при запоре: сколько бы спросить, чтоб не
продешевить, да политес какой-никакой соблюсти притом.

Сержант был явно не Рембой: наметившийся животик, бегающие глазки... Нет,
крутилась у меня мыслишка: может, ряженый от соседской конторы? Но потом
ушла, потонула в недрах подсознания: дряблая ряшка служивого, казалось, на
веки вечные пропахла малиновым тещиным борщом, тестевой самогоночкой на
пользительной траве зверобое, жениными байковыми трусами, кислой капустой,
пельмешками, "жигуленком" за полцены, ученическими причиндалами
сына-троечника и прочими радостями сытого и долгого существования среднего
провинциального россиянина со скромным достатком в виде поборов на дорогах.
Но и у сержантов проскакивают шальные честолюбивые мыслишки...
Действительно: плох тот сержант, который не мечтает стать старшим сержантом!
Поэтому бдить за ним я старался деликатно, но зорко.

А лицо сержанта-семьянина все каменело. Он еще раз окинул меня
рассеянным, даже слишком рассеянным взглядом... Служивый задумчиво мял
водительские корочки Ольги Фроловой, а я пытался постичь ход его мыслей.
Кусочек лакомый, нечего сказать! Сеструха известного бизнесмена-авторитета,
сидящего в домзаке в Германии, рядом с бежавшим из местного узилища убийцей!
Красиво, добротно, хорошо!

В том, что меня он признал, сомнений уже не было: проскользнуло в глазах
нечто, пусть на мгновение, словно он увидел вживе Евгения Петросяна, готов
был расплыться в улыбке, да врожденная аристократическая деликатность не
позволила лезть к любимцу публики с возгласами и слюнявыми поцелуями.

- Возьмите. - Сержант протянул ксиву милой Ольге, даже забыв для
достоверности попросить взятку. - Можете ехать. - И застыл столбом с
непроницаемой мордой лица, вместо того чтобы, как следует по неписаному
протоколу, вразвалочку заперемещаться к автоматчикам на обочину.

Ага! Поворачиваться спиной ко мне он просто-напросто боится; а это
означает, и чваниться не станет, постарается отправить восвояси, надеясь,
что клиенты ничего не заподозрили. Скажем, позволит нам загрузиться в
дорогущий иноземный драндулет и - велит бойцам-ореликам шмальнуть
навскидочку по отъезжающим особо опасным супостатам! Нет, понятно, по
колесам, но "Калашников" машинка хотя и простая, а все же требующая в
обращении опыта, сноровки и пристрелки. А в том, что пятнистым паренькам
удалось вдоволь натешиться с автоматами на полигоне, я что-то здорово
сомневаюсь. Куда ни кинь, всюду клин.

Мыслишки мои скакали бестолково, аки беспородные горбунки по дорожкам
аристократического ипподрома, да и думать я более не хотел. Ребятишки с
автоматами - в пяти шагах от меня. Смертоносные машинки болтаются у одного
на плече, у другого на пузе, но стволом вниз. Скорее всего патронов в
стволах нет. Хотя на "скорее всего" рассчитывать глупо, но надеяться можно.

Сержант отошел-таки на шажок и собрался все же развернуться и, зажав
страх в кулак, мирно и неспешно потопать к автоматчикам на обочине. Пора.

Удар снизу в подбородок! Не дожидаясь, пока гаишник завалится на спину,
как щелчком сбитый с веточки жук, прыжком рванул к солдатикам. Наличие
оружия их подвело: вместо того чтобы лезть в рукопашку, один бестолково
вытягивал автомат из-за спины, другой неловко дернул ремень так, что ствол
уперся в белый свет, и нервически задергал затвор...

Я ударил коряво, но сильно: ближайшего кулаком в переносицу, того, что
чуть поодаль, ногой в бедро. Выхватил из кармана пистолет, мигом наклонился,
приставил ствол к черепу, чтобы не вздумал геройствовать, и, сдернув автомат
с плеча, зажал в своей пролетарской руке, эффектно щелкнув затвором.
Наставил ствол пистолета на водителя в машине; тот вскинулся было, да,
разглядев направленное на него оружие, послушно уложил руки на баранку:
дескать, мое дело шоферское. Глянул на нечто лежащее на сиденье, лицо его
малость обмякло, но особливо не обеспокоился. Понятное дело, с поправкой на
то, что абсолютно спокойных людей под направленным на них оружием я не видел
никогда. И сам к ним не отношусь.

Я тем временем упер ствол трофейного "калаша" в спину получившего по носу
солдатика:

- Аккуратно, за ремень, снял оружие и положил на землю. И пять шагов
назад. В темпе.

Ни о каком сопротивлении он не помышлял: только поднялся на четвереньки,
зажимая кровящий нос обеими руками; автомат бесполезной железкой так и
остался болтаться на шее. Парень все выполнил в точности:

никому неохота класть голову на срочной службе да на чужой войне! И не
важно, что война мечется на просторах родной страны уже который год, - для
этих пацанчиков, что в школу пошли с введением антиалкогольного указа, и эта
война - чужая! Почти как страна, держащая их то ли за нелюбимых пасынков, то
ли - за пушечное мясо... А другой они и не знали.

Получивший первым "по бороде" сержант замычал нечто нечленораздельное,
перевернулся на пузо и попытался привстать на четвереньки; я добавил ногой,
и он упал ничком.

- Ты сошел с ума! - взвизгнула тут Ольга, глядя на меня расширенными от
ужаса зрачками.

Пояснять ей весь ход моих мыслей, приведших к столь неприятным действиям,
не было ни времени, ни желания.

- В машину, за руль, живо! - командным голосом рявкнул я.

Вприпрыжку (раненая нога пульсировала острой болью) дотрусил до
служебного "жигуленка", ударом автомата вывел из строя рацию, с мясом
выдернул блок зажигания. Гаркнул на водителя:

- Оружие!

Он кивнул на кобуру.

- Вытаскивай. Деликатно, двумя пальчиками! Водитель передал мне ствол. На
его лице не было страха. Только сожаление. Действительно, кто я для него?
Явно раненый и оттого нервный обормот. Который хочет слинять, но вовсе не
желает городить себе пьедестал из четырех милицейских трупов: ежу понятно,
что даже при самом мораторном моратории на смертную казнь такому придурку
светит шальная пуля при задержании, даже если он придет сдаваться с повинной
в кандалах и с чудом уцелевшими в буре перестройки народными дружинниками.

Бросив взгляд на сиденье, я увидел знакомую мордашку. Ну да, Дронов Олег
Владимирович, собственной персоной. Фото с паспорта Десятилетней давности.
Молод и отчаянно хорош собой Правоверный взгляд, плотно сжатые губы. В этом
молодом волчонке узнать нынешнего небритого, избитого и отчаянного отморозка
мудрено. Но сержант узнал. На свою беду. Впрочем, беда ли это?..

- В машину! - скомандовал я солдатикам. - И сержанта туда же!

Кое-как они затолкали полубеспамятного гаишника в салон. Разместились
сами. Один из солдат хотел что-то спросить, но сдержался.

- Не боись, моряк мальчишку не обидит! - весело произнес я и начал быстро
совершать действие, известное даже школьникам под названием: "Неполная
разборка автомата". Отдельные детали я с видом сеятеля разбрасывал по
кустам. Туда же отправил и магазины, надеясь, что улетят они далеко. Потом
подобным варварским образом поступил и с пистолетами: сержантским и
водительским.

Ольга тем временем выскочила из машины как ошпаренная, на ее лицо легла
предгрозовая тень скорой истерики.

- Идиот! Козел! Придурок! Никуда не поеду, понял! Пешком пойду! Или -
здесь останусь! Мочи меня с ними! Ты хоть соображаешь, что делаешь?!

Резко, дважды, наотмашь хлестанул ей по щекам, Ольга сразу осеклась, а я