по углам, тьфу... Так их вышибли мигом, да еще сами мужики и накостыляли!
Вот такой вот парадокс получается: правит бал у нас баба, и все начальство
наше бабы, как есть, потому и мужик в цене. Наша Трофимовна бает, когдась
так на земле было - бабы верховодили, - так ни войн, ни катаклизмов каких...
Потому как баба знает: мужика родить и вырастить трудно, а убить - раз
плюнуть. Вот и берегут. Называлась даже держава та как-то, вроде что и
матерщинно...
враскосяк и пошло.
какие работать не хочут или умные шибко, в смысле водки пожрать, - тех,
говорю, вышибают в два счета. С подзаборья вышел, под забор подыхать и
пойдешь. Такое дело.
важностью, будто был единственным наследным отпрыском Рюрика. - Ты кто по
профессии будешь?
не собираются. На шахрайстве только вахлаки жить могут да жиреть. Народу на
воровстве не прокормиться, детей не поднять. Как поймут это те, верхние, так
и дело пойдет. Власть, что с воровства кормится, захиреет; вот они
верховодят, как в чужой стране, а пройдет еще годков десять такой вот
разрухи, что останется? Сиро и зябко им будет где хошь: хоть в Москве той,
хоть в губернии. Какие вы цари да бояре, коли по миру с протянутой рукой?
То-то. И нам - хоть смертью помирай. Беда. - Парень вздохнул: - Нич",
солдат. Не пропадем. И тебя к делу пристроим. Токо ты не дерись и старайся.
был здесь когда-то колхоз "Победа", потом по новым веяниям его взялись
превращать в фермерские хозяйства, да чуть не доконали вовсе. Собрались бабы
и избрали председателем теперь уже АО Марью Трофимовну Прохорову; она
подумала, да и решила: без мужских рук хозяйства не поднять, а беж мужской
ласки и баба не работник, так, функция одна. И взялась приручать беспутных
бобылей, незадачливых мужей, сорванных с места переселенцев. Бомжей тоже не
чуралась; и пусть из них оставался один из десяти, а большинство с
наступлением тепла подавались к югу, за. миражом вольного счастья, но дело
пошло: кто-то из баб и замуж повыходил: из истосковавшихся по делу да
домашнему уюту шатунов мужья нежданно получались добрые.
одежка, крыша над головой. Поди лучше, чем на помойке рыться да под
теплоцентралью ночевать.
нас - сыт, одет-обут. Живи.
хунвейбином я не стал, но физически окреп совершенно.
пятидесяти, всегда одетая в плотно пригнанную кожаную куртку, напоминала
суровостью комиссара двадцатых, но взгляд светлых глаз на полном русском
лице был добр, строг и мягок одновременно; она не ломала людей и даже вроде
не стремилась подчинить, но требовала, и делала это так, что ее требования
не могли быть не выполнены. По вверенному ей разбросанному хозяйству она
моталась на средних размеров внедорожнике-джипе, сама за рулем, наводя своим
появлением даже не трепет, а тоскливое беспокойство на всех возможных
тунеядцев и хулиганов.
утягощало совершенно. Еще при знакомстве Трофимовна лишь справилась, не
убивец ли я беглый, и, получив отрицательный ответ, сначала пристально
глянула мне в глаза, сказала что-то вроде "ну-ну" и произнесла напоследок:
"Старайся. А документик мы тебе выправим, коли дело на лад пойдет". С тем и
уехала.
паутиной, а я все никак не мог отделаться от ощущения, будто время сделало
какой-то жуткий скачок, или... Или вообще минувшее десятилетие нам
приснилось? И не было ничего?.. Да и... Когда вторую неделю идет дождь,
кажется, он идет по всей земле, и потоки воды давно затопили и Париж, и
пагоды Поднебесной, и тихие городки Сицилии, и великие американские
равнины... И только статуя Свободы продолжает тупо сжимать потухший факел
торчащей из-под воды пролетарской рукой.
вписываюсь не только во время, но и в возраст - мои "слегка за тридцать"
затянулись. В этакие года мужики уже набирают "вес". Юношеский запал
иссякает, а проблемы остаются и множатся. Теряется гибкость, но
приобретается жесткость. А потому мужики после сорока - это бойцы даже не
средней весовой категории: полутяжи и тяжеловесы И проблемы свои и выросших
уже детей они решают не мордобоем и не стволами - связями, общественным
положением, авторитетом. Авторитет, как ни кинь, вовсе не исключительная
принадлежность преступных сообществ. Как мудро замечал Ильич Первый "Человек
не может жить в обществе и быть свободным от общества".
руля и ветрил. Кто я? Одинокий волк или служебная собака, оставшаяся без.
хозяина? Или птица, обреченная летать? Когда я был, маленьким, у меня над
столом висела простенькая гравюра: ветви стелются над морем, заходит солнце,
и одинокая птица мечется в раннем предвечерий, расчерчивая своим
беспокойством пространство... А может, так лучше? Если есть еще силы летать?
и побитого бомжа меня определили сначала в поля, затем - скотником при
молочной ферме: навоз выгребать. Тяжелый физический труд на свежем воздухе
при полном отсутствии тяжких мыслей быстро привел меня в норму: вскоре я
забыл, что такое апатия или фрустрация, и, намахавшись лопатой да потаскав
мешки с картошкой, комбикормом, цементом и прочими нужными в хозяйстве
вещами часов эдак шестнадцать, валился в койку и засыпал сном усталого
рабочего коня.
пяти-семикилометровые пробежки по пересеченной местности, понятно, ни в
каком не "адидасе", а как был, в сапогах-бахилах, гимнастерке и телогрейке.
В тихих лесных чащобах скакал, аки макака перед случкой, отрабатывая
полузабытые приемы рукопашки; в жизни и гвоздик пригодится, а в такой, как
моя... Как показала практика, она же - критерий истины, чтобы быть всегда
готовым, нужно готовиться всегда. После пробежек полоскал гимнастерку в
ключевом ручейке, сам - обливался в саду за домом, где нас поселили,
двумя-тремя шайками слегка подогретой в казане воды... Соседи на мои
художества смотрели с ленивой укоризной, но не цеплялись: у каждого в голове
свои стаи мух, и все хотят в теплые края, и не как-нибудь, а клином, и ни
когда-нибудь, а ближе к зиме. Зима же, судя по обилию рябины, обещала быть
студеной.
деревянного, давешним летом срубленного дома. За перегородкой, уже в пяти
комнатах, устроилась семья: бывший шатун-бедолага, женившийся на местной с
пригулянным пацанчиком, теперь же они ждали уже своего. Для живущих на
"общежитской половине" сие должно было служить вроде как предметом зависти и
примером одновременно. А уж служило или нет - судить не берусь. Народ у нас
здесь собрался нелюдимый; каждый копался в погремушках собственной души,
угрюмо перебирая тягостные воспоминания, но ревниво пресекая любую попытку
влезть в эту самую душу, пусть с сочувствием или состраданием; к тому же
бригадирша Анна Ивановна старалась загрузить нас работой по самую маковку,
абы не бедокурили.
Петрович Буркун. На работы он не привлекался, был в доме за кашевара;
вернее, в его обязанности входила готовка завтрака и ужина, но и тот и
другой ни разносолами, ни гастрономическими изысками не отличались: Владлен
Петрович был скорее за домового. Зато чаек готовил исключительной крепости,
густоты и совершенства. Исключительность же его собственного положения
обуславливалась тем, что он был настоящий доктор наук; в Покровске у него
осталась разведенная жена и двое подсевших на наркоту выросших детей. От
тоски и бессилия он запил было надолго и влютую, пока не прибился в колхоз.
Ему как-то негласно разрешалось "принимать", что он и делал с завидным
постоянством, находясь почти круглосуточно подшофе; свекольным самогоном его
пользовала тетка Евдокия, что жила в трех домах от нас. Для остальных запрет
на винопитие был строгий, и никому из бродяг не хотелось глядя на лютую зиму
вылететь на свободу да и замерзнуть там до смерти.
линзами очков смотрели всегда весело и чуть насмешливо, и только очень
внимательный человек мог бы заметить за их живым блеском тяжкую, неизбывную
тоску и горе, которого никто не мог исправить. Приходя с работ, я часто
заставал Петровича в грустной задумчивости; увидев меня, он словно оживал: я
был хорошим слушателем, а большего ему было и не нужно. После ужина мы
частенько засиживались за чайком.
раздумчиво произносил он, и тут - словно взрывался: начинал говорить быстро,
глотая слова, словно опасаясь, что не успеет сказать: - Да, это кладбище
талантов. Но еще - и прибежище бездари! А бездарь - энергична, упряма,
злословна, целеустремленна и завистлива! Именно бездарь, обвешиваясь чинами
Шилова Юлия
Лондон Джек
Зыков Виталий
Прозоров Александр
Шилова Юлия
Жюль Верн