АНДРЕЙ КИВИНОВ
ПОЛНОЕ БЛЮДЦЕ СЕКРЕТОВ
Бешеная карусель не могла остановиться ни на секунду, и он не мог ухватить
ниточку, чтобы разобраться во всем происшедшем. Даже здесь, в спокойной,
если можно так сказать, обстановке.
Дверь, конечно, была. С иллюминатором-решеткой, снаружи прикрытой фанеркой,
периодически поднимающейся и открывающей деловито-настороженное лицо
сержанта-сторожа.
места. Два занято - он и какой-то пенсионер, без меры смоливший дешевые
сигареты, извлекаемые из всевозможных укромных мест гардероба: носков,
подкладки пиджака и даже ботинок. Прямо фокусник.
пребывания в этом изолированном местечке. Все происшедшее казалось глупым
сном, приснившимся после обильного запоя...
ничего. Где Анюта? Она сидела в кабинете, когда меня вели. Я не успел ей
ничего объяснить. Один взгляд. Больше не дали. А дальше? Сказали, трое
суток. Семьдесят два часа. А потом? Возможен арест. Какой арест? За что?
Слишком тяжкое преступление. Сто какая-то статья. Что я там подписывал? Я же
не читал, я просто не мог читать. Я не считаю себя в чем-то виноватым. Они
обещали разобраться. Почему тогда я здесь?
лампочка. Тоже тусклая и тоже единственная. И двор, как эта камера,- четыре
стены и черное небо-потолок.
всегда. У них опасный двор. Шпана. "Какая шпана, Анечка? Я никого не боюсь.
У меня есть ты..." "При чем здесь я, дурачок?" "Не знаю. Пока ты есть,
ничего не может случиться".
Для кого?
ждали меня во дворе. Конечно, нет. Они гуляли. Без цели. И увидели меня
случайно. Под этим единственным фонарем. Или с целью? Нет, нет. Какая, к
чертям, цель? Заводочка по пьяни. Выпить и не подраться? Сегодня ж праздник!
"День седьмого ноября - красный день календаря. Посмотри в свое окно, все на
улице красно..." Долговязый подошел первым. Что он хотел? Конечно,
стандартное "закурить". Ну, разумеется. И я, конечно, ответил, что нет.
Виноват, поспешил. В некоторых случаях нельзя говорить "нет". Раскинуть надо
было крылья, как аисту на гнезде: "Старый, какие проблемы? Щас найдем. А
может, лучше вмажем? Мне вот должок вернули, целый червонец!" Или что-нибудь
подобное. А то просто:
"нырка под руку" и отвечаю коротким снизу. Три года секции по дедушке-боксу.
Поэтому только шапка в грязь, а не я сам. Долговязый, раскидывая перья,
летит к стене. Координация нарушена "Московской" или "Столичной". Нарушена
сильно, но не до конца. На ножках удерживается...
Что там дальше? Темнота. Он зажмурился.
Скользящий, не прямой, но все равно неприятно. Был еще третий, Должен был
быть. Подсекли из темноты. Твердо и расчетливо. Сзади под ступни. Я упал на
бок, автоматически ударив рукой по асфальту - механизм страховки во всех
видах единоборств. Едино... Тут не прокатило, тут не едино. Трое... Или
больше.
Попади в ребро - нет ребра.
кто прошел, хоть бы выглянул в окно! Ведь фонарь! Ну, помогите, гады!
боль заставляет действовать. Человек наделен болью не для того, чтобы охать
и ахать, а для того, чтобы узнать: "Время пришло! Игра на секунды!"
полузамерзшую лужу. Армейский маневр: выстрелил - перебежал - откатился.
Должен доводиться до автоматизма. Спасибо старшине - довел.
нервных срывов. Они наверху.
преимущество - еще раз поймать окровавленными губами "лодочку", но теперь
уже с небольшого разбега ее владельца. К тому и шло. Я поднялся на колено.
Долговязый, похоже, левша. Опорная - правая. По футбольному замахивается.
Очень удачный момент - удар влет по мячу. Мяч - моя голова. Когда влет,
получается сильно. "Лодочка"- бутса летит в мяч. А я знал. (Ты знал, ты знал
- так нечестно!!! Тьфу, понты дешевые!) Достаточно еще раз "нырнуть". Как
можно ниже, сколько позволяет одноколенная стойка и глубина лужи. "Нырнул"!
"Лодочка" проходит по волосам. Опорная нога остается в одиночестве. На,
сучара! Получите, сэр! Сдачи не надо! Нож раскрывается уже в движении.
Хорошая конструкция, лезвие летит вперед. Армейский подарок. Делали перед
дембелем, полулегально и дарили друг другу. На память.
Вероятно, нож перебил сухожилие. Что, приятель, лужа? Понимаю, понимаю, не
хотел. Двое других замирают под фонарем. Когда кричат "Ой!", надо подумать,
не слишком ли мы торопимся. Однако у долговязого хорошая анестезия - пузыря
два "Столичной" внутрительно. То, что доктор прописал. Поэтому "Ой!" -
реакция на промах, а не на перерубленное сухожилие.
Обида? Сейчас хорошо прикидывать. А тогда как-то возможности не было.
("Подождите, ребята, я сейчас прикину, как тут с вами разобраться
поудобнее...") Тогда одно было - спастись! Они бы не ушли, пока не добили.
Они уже запустили движок, не остановишь.
оставшимся стоять.
Как резаный.
двора-колодца. Я не побежал. Я дурак. Я нагнулся над долговязым и зачем-то
начал извиняться. Возбуждение прошло так же резко, как и появилось, уступив
место мысли о том, что я спорол какую-то ерунду. Жар охватил башку, пульс
лупит по вискам паровым молотком.
попал ему в живот. Я швыряю нож в угол двора, в кучу мусора, сваленную прямо
на земле. От обиды, что так глупо влип. Потом опять пытаюсь помочь
долговязому. Он кричит:
грязно-красного цвета. Все на улице красно!
очень вовремя, когда я благородно обхаживал долговязого. Меня обхаживать не
стали. Еще один удар, теперь уже хромовым, начищенным до зеркала сапогом, и
я снова на земле. Я плююсь кровью и пытаюсь хоть что-то объяснить. Руки уже
за спиной, жесты невозможны. Говорить больно. Чувствую языком, что одним
верхним зубом стало меньше, а раздутая губа уже превратилась в пельмень,
доставая до носа. "Лодочник" вонючий...
дежурной части врач вызванной "скорой" брезгливо осмотрел его лицо, залил
губу зеленкой и клеем и прилепил пластырь. Для тебя сойдет, сойдет, радуйся,
что у нас бесплатная медицина. В камере Игорь сорвал пластырь, тот все время
намокал от влажного дыхания и неприятно раздражал.
больницей. "Похоже, я пробил ему печень. Черт, не сдох бы".
штатском. Оперуполномоченный. С какой-то хохлятской фамилией на "О". То ли
Фоменко, то ли Хоменко.