Чтение 3–й страницы книги ~Государственные игры~

Столл.

- Я ведь из Филадельфии, штат Миссисипи, а у нас там нет этих ваших
хайвэев. У нас там - только грунтовые дороги, которые размывает каждую
весну, и нам всем сообща приходится приводить их в порядок.

Предупреждающие табло погасли, и все кроме Херберта выбрались из кресел.
Пока люди собирали свой ручной багаж, он, откинув затылок на подголовник,
уставился поверх голов пассажиров в конец салона. Прошло уже больше десяти
лет с тех пор, как он потерял способность двигать ногами после бомбардировки
американского посольства в Бейруте, но Херберт по-прежнему, и Худ знал это,
стеснялся того, что не может ходить. Несмотря на то что никому из тех, кто с
ним работали, не приходило в голову обращать на его увечье какое-то особое
внимание, Херберт не любил встречаться взглядом с незнакомыми людьми. Из
всего того, чего он не любил в этой жизни, жалость к себе возглавляла
список.

- Знаете, - с тоской в голосе заговорил Херберт, - в моих краях каждый
начинал с одного и того же конца дороги. Дальше все работали в общей
упряжке, а различия во взглядах старались не замечать. Если что-то не
получалось одним способом, пробовали другой, и так, пока работа не будет
сделана. Здесь же, стоит с кем-то не согласиться, как тебя тут же начинают
обвинять в неприязни к любому мыслимому меньшинству, к которому этот кто-то
только мог бы принадлежать.

- В наши двери стучится оппортунизм, - заметил Столл. - Всеобщая
терпимость - новая "американская мечта".

- У некоторых, - уточнил Худ. - Только у некоторых. После того, как
открыли двери и проход опустел, к ним приблизилась служащая аэропорта. Она
толкала перед собой казенное кресло-каталку. Личное кресло Херберта с
сотовым телефоном и встроенным компьютером следовало вместе с багажом.

Молодая немка развернула кресло и поставила его рядом с сидящим
пассажиром. Наклонившись к Херберту, она протянула руку и предложила ему
помочь, однако он отказался.

- Не надо, - буркнул он ей. - Я начал делать это сам, когда вы были еще
школьницей.

С помощью сильных рук он приподнялся над подлокотниками и перебросил свое
тело на кожаное сиденье между колесами.

Худ и Столл замешкались, собирая ручную кладь, и Херберт возглавил
процессию, самостоятельно покатив кресло к выходу из салона.

Жара гамбургского лета проникала и в переход между самолетом и
терминалом, но она им показалась терпимой по сравнению с той, что стояла в
Вашингтоне. Они вошли в шумный зал, где благодаря кондиционерам было заметно
прохладней. Сопровождающая подвела их к правительственному чиновнику,
присланному Лангом, чтобы помочь им пройти через таможню.

Женщина собралась было уходить, но Херберт придержал ее за запястье.

- Простите за то, что набросился на вас, - извинился он, - но мы с этой
штукой, - он пришлепнул рукой по подлокотнику, - старинные друзья.

- Понимаю, - ответила та. - И простите, если как-то вас задела.

- Нет, что вы, никоим образом, - заверил Херберт. После того как женщина,
улыбнувшись, удалилась, чиновник представился и сообщил, что, как только они
пройдут таможню, ожидающий снаружи лимузин отвезет их на озеро в отель
"Альстер-Хоф".

- Да уж, - посетовал Херберт. - Думаю, это и есть та самая чертова ирония
судьбы.

- Что ты имеешь в виду? - поинтересовался Худ.

- Я и со своими-то никак толком не могу найти общий язык, а тут вам,
пожалуйста, аэропорт, который был напрочь разбомблен союзниками с половиной
Гамбурга в придачу. Вдруг оказывается, что я могу прекрасно ладить с
немецкими служащими и собираюсь работать в одной упряжке с ребятами, которые
стреляли по моему отцу в Арденнах. Тут нужно время, чтобы как-то
приспособиться.

- Вы же сами сказали: это - новый мир, - напомнил ему Худ.

- Да, новый, - согласился Херберт, - и требующий от меня храбрости, чтобы
как-то к нему приноравливаться. Но я это сделаю, Пол. Бог свидетель, сделаю!

Закончив на этой ноте, Херберт тронулся с места. Он стремглав объезжал
американцев, европейцев, японцев, каждый из которых, Худ был в этом уверен,
шел по-своему, но путь у всех у них был один.

Глава 3

Четверг, 9 часов 59 минут, Гарбсен, Германия

Обогнув холм, Вернер Даговер при виде одинокой женщины, которая сидела
неподалеку от дерева, недовольно скривил губы.

Вот они, нынешние работники, подумал шестидесятичетырехлетний, но все еще
крепкий охранник о группе дорожного оцепления, позволившей постороннему лицу
попасть на съемочную площадку. Бывали времена, когда в Германии из-за
подобных оплошностей напрочь рушились чьи-то карьеры.

Направляясь к нарушительнице, он живо вспомнил себя семилетним
мальчишкой, когда к ним приехал жить его дядя Фриц. Старший шорник армейской
школы верховой езды Фриц Даговер был ответственным дежурным, когда пьяный
военный спортинструктор увел из стойла генерал-майорскую лошадь. Он устроил
ночные скачки, и животное сломало ногу. Несмотря на то что инструктор
совершил проступок без ведома Фрица, и тот и другой пошли под трибунал и с
позором вылетели из армии. В военное время мужские руки стали большим
дефицитом, а дядя был отменным специалистом по коже, однако устроиться хоть
на какую-то работу он так и не смог. Через семь месяцев после этого дядя
Фриц покончил с собой, хлебнув из фляжки пива с растворенным в нем мышьяком.

Это верно, что за двадцать лет существования Рейха было совершено много
зла, размышлял Вернер. Однако же верно и то, что тогда личная
ответственность дорогого стоила. Пытаясь очиститься от прошлых грехов, люди
заодно теряют такие понятия, как дисциплина, рабочая совесть, и слишком
много иных добродетелей.

Сегодня далеко не каждый охранник желает рисковать своей жизнью за
почасовую оплату. И если на съемочной площадке, фабрике или в универмаге его
присутствие само по себе не становилось хотя бы сдерживающим фактором, что
ж, тем хуже было для нанимателя. То, что люди соглашались на эту работу, для
большинства из них еще не значило, что они будут ее выполнять.

Однако для Вернера Даговера из фирмы "Зихерн" сам факт, что он взялся за
какое-то дело, означало его выполнение. Название этой гамбургской охранной
компании означало по-немецки "безопасность". И будь то одинокая женщина,
случайно помешавшая съемкам, или банда головорезов, отмечающих день рождения
Гитлера в рамках предстоящих на этой неделе "дней хаоса", уж он-то
проследит, чтобы на охраняемом им участке соблюдался полный порядок.

Предупредив диспетчера о том, что в лесу находится женщина, по-видимому
одинокая, Вернер отключил свой радиотелефон. Развернув плечи пошире и
убедившись, что бляха на груди не перекосилась, он поправил выбившуюся
из-под кепи непослушную прядь. За тридцать лет пребывания в должности
офицера полиции Гамбурга он убедился, что, не обладая солидной наружностью,
внушить авторитет бывает достаточно сложно.

В фирме Вернера назначили старшим по охране съемочной группы, и обычно он
сидел в командном трейлере, который ставился на шоссе, ведущем из небольшого
городка Гарбсен. После звонка Бернарда Бубы Даговер проехал с четверть мили
до съемочной площадки на мотоцикле и оставил его возле вспомогательного
фургона. Затем, не привлекая внимания киношников, он обогнул площадку и
направился мимо холма к занимавшему акров двадцать небольшому лесу. За
деревьями проходила еще одна дорога, вдоль которой охранники из "Зихерн"
должны были приглядывать за любителями пикников, орнитологами или кем там
еще, кем могла быть эта женщина.

Когда Вернер, держась спиной к солнцу, приблизился к дереву, под ногой
его хрустнула шишка. Стройная молодая женщина резко вскочила на ноги и
повернулась в его сторону. Она была высокого роста, с правильными,
прямо-таки аристократическими чертами лица, а в свете прямых солнечных лучей
ее глаза походили на расплавленное золото. На ней была белая просторная
блузка, джинсы и черные сапоги.

- Привет! - поздоровалась она несколько напряженно.

- Доброе утро, - ответил Вернер. Охранник остановился в двух шагах от
женщины и поднес руку к кепи.

- Фройлен, - обратился Даговер, - прямо за этим холмом снимается фильм, и
здесь не должно быть посторонних. - Он указал назад. - Пройдемте со мной, я
провожу вас до шоссе.

- Ну конечно, - согласилась женщина. - Простите, но мне стало интересно,
чем заняты эти люди на дороге. Я подумала, может, несчастный случай.

- Вы, вероятно, услышали бы тогда сирену "скорой", - заметил Вернер.

- Ах, ну да, я как-то не сообразила. - Она сунула руку за ствол дерева. -
Сейчас, дайте только возьму свою сумку.

Даговер связался с диспетчером и сообщил, что проводит женщину обратно к
шоссе.

- Значит, кино, - произнесла она, забрасывая сумку за левое плечо. - А
кто-нибудь из "звезд" снимается?

Вернер уже хотел было сказать ей, что не очень-то разбирается в актерах,
но тут услышал шорох листвы прямо над собой. Не успел он поднять голову, как
с нижних ветвей дерева спрыгнули двое мужчин. Они были в зеленом камуфляже и
вязаных шлемах-масках с прорезями для глаз. Тот, что был меньше ростом,
приземлился прямо перед охранником, сжимая в руке "вальтер" П38. Второго,
более рослого, Вернер видеть не мог, так как тот спрыгнул у него за спиной.

- Ни звука, - приказал мужчина с пистолетом. - Просто отдай нам свою
форму.

Вернер перевел взгляд на женщину, которая извлекла из сумки автомат "узи"
со складным прикладом. Теперь выражение ее лица стало холодным и осталось
непроницаемым в ответ на презрительный взгляд, которым одарил ее охранник.
Встав рядом с мужчиной, девушка бедром отодвинула его в сторону. Уперев дуло
автомата в подбородок Вернера, она глянула на нашивку на его нагрудном