просторном плато, обрамленном густыми зарослями крымского древовидного
можжевельника. В воздухе стоял острый хвойный запах, дружно стрекотали
цикады, все вокруг дышало ленивым спокойствием.
дерево, под которым кто-то из наших сумасшедших предшественников-туристов
сложил из здоровенных плоских камней монументальный стол. Вокруг стола в
живописном беспорядке стояли валуны поменьше - стулья. Наши предшественники
явно ездили сюда не один год и любили комфорт. Они даже не поленились
сложить неподалеку от стола очаг и водрузить сверху гигантскую чугунную
решетку. Неужели притащили ее с собой?
палаток. Эрих с Алькой обнаружили в кустах зверька, похожего на тушканчика.
уставилось на своих мучителей огромными круглыми глазами.
мое хобби, одно время я даже подрабатывала их шитьем, потому что знала одно
местечко, где за пару бутылок водки можно было раздобыть нужное количество
парашютного шелка и стропы. Палатки получались чудесные - компактные,
удобные, практически невесомые. Мы с Лешей обеспечили ими всю компанию: я
шила, а он добывал необходимую фурнитуру.
сказать, но лишь невнятно булькнул.
меня Марк. - Ничего другого вы все равно делать не умеете. Если не пойдете
за водой, вообще превратитесь в бесполезный балласт.
не бывает. Она нас сюда пригнала, вот пусть сама и отправляется!
мире. Если она дама, то я - папа римский. И потом, я же не предлагаю ее одну
отправить. Пускай забирает с собой своего драгоценного Лешеньку.
воспрял:
доверить топор вам с Генрихом?
тебя, сходи, пожалуйста за водой!
дров.
шишек, разыскивая в этих зарослях подходящее сухое дерево, потом будешь
долго и задумчиво его созерцать, а в конце тяпнешь себя топором по ноге.
Прошка, безмерно уважающий Машеньку, перестал качать права. Мы с Лешей
начали расставлять палатку.
новоявленные мученики скрылись из виду, - как это они тебя до сих не
придушили, Варвара? Иной раз у меня у самой руки чешутся.
давно пропали бы, как пить дать. А твоя совершенно беспричинная
кровожадность крайне меня удивляет. Разве я тебя хоть раз в жизни чем-нибудь
обидела?
который бросила на него Машенька.
ради.
поверила я своим ушам. - Да я самый кроткий, самый уравновешенный и
терпеливый человек в этой компании!
выносить столько лет это скопище отъявленных скандалистов? По-моему, за
уживчивость и легкий нрав я давно заслужила Нобелевскую премию мира.
глаза.
узнать, что так развеселило мамочку. Я насупилась и поджала губы. Раз они
обо мне такого мнения, не скажу больше ни слова. Они еще раскаются!
чудо. Ты умная, добрая, великодушная и бесстрашная женщина. Но твою
самооценку трудно назвать трезвой.
палатке, но Лешино предательство потрясло меня до глубины души. Хорош друг,
нечего сказать! Сколько пудов соли мы с ним съели, - подумать страшно! - а
он так и не дал себе труда оценить мою незлобивость. Свинство, да и только!
и совершенно не обращал внимания на мое угрюмое молчание. Если у него и есть
серьезные недостатки, то один из них - толстокожесть. Ну как можно ничего не
замечать, если тебе так явно дают почувствовать, что тобой недовольны? В
конце концов, убедившись, что мои усилия пропадают втуне, я махнула рукой.
Не злиться же на него вечно, в самом деле!
застукает нас в море?
в самом деле застигли нас на месте преступления, но, против ожидания, взрыва
не последовало. Возле пансионата они набрели на аборигенов, торговавших
домашним вином, и порядком надегустировались. Генрих еще издалека принялся
размахивать пятилитровой канистрой; при этом он слегка покачивался на
длинных ногах, так что ни у кого не осталось сомнений относительно
содержимого сосуда.
Марк в пространство.
друг с другом, что дорожные передряги как-то совершенно выветрились из
памяти. Правда, то Машенькино замечание в мой адрес оставило в душе
маленький неприятный осадок, но я твердо решила доказать ей, что она
заблуждается. Если держаться в стороне и не вступать ни в какие перепалки,
она сама убедится, что отнюдь не я главный нарушитель спокойствия.
не укусит сколопендра и нас не разбудят предсмертные хрипы.
Генрих. - Здесь некоторых - не буду указывать пальцем - и береговая
артиллерия заставила бы лишь перевернуться с боку на бок. Вот разве что
назначить кого-нибудь дежурным... Жаль, нет Георгия... - Генрих
многозначительно умолк.
нашего курса ездила на военные сборы, он заступил в наряд дневальным. Ну,
днем-то майор Грин, которого все знают, поставить его к "тумбочке" не
рискнул - уж слишком мало Гогия напоминал курсанта - длинный, нескладный,
сутулый, гимнастерка со штанами сидят мешком. Да и стоять "смирно", не
говоря уже о строевом шаге, был не способен даже под угрозой трибунала. Очки
плюс шесть диоптрий молодецкой удали тоже не прибавляли. Так вот, целый день
Гогия наводил в помещении чистоту, а на "тумбочку" его поставили после
отбоя, когда вероятность появления в казарме посторонних офицеров
минимальна. Майор Грин коротко проэкзаменовал Георгия на предмет знания
устава и, покачав головой, ушел восвояси; народ, чуть-чуть поколобродив,
наконец улегся. Стоял, стоял Георгий и не заметил, как прислонился к стенке
и задремал. Дремлет он, и снится ему, что открывается дверь и в казарму
тихой сапой входит некто в зеленой рубашке с коротким рукавом. Подходит этот
человек к Георгию и замирает перед ним, сверля глазами. Георгий видит, что
рубашка у незнакомца по случаю теплой погоды без галстука, с расстегнутым
воротом, а на погонах две тусклые звездочки прапорщика, и пытается
вспомнить, как надлежит себя вести при появлении столь мелкого начальства.
только звездочки на погонах какие-то странные, крупные, вышитые... И... - он
лихорадочно нащупал на тумбочке невесть как попавшие туда очки - батюшки! На
штанах лампасы! Тут Гогия внезапно вспомнил, чтo должен делать дневальный,
и, набрав в грудь побольше воздуху, радостно, протяжно, во всю мощь своих
легких и луженой глотки возвестил: