Вадим КОЖЕВНИКОВ

ЩИТ И МЕЧ

КНИГА ПЕРВАЯ

Летом 1940 года в Риге был убит советский гражданин, по
национальности немец.

Сотрудники латвийского уголовногшо розыска установили: убийство
совершено из огнестрельного оружия особого вида, заряжающегося ампулами
цианистого калия, при разрыве которых возникают концентрированные пары,
мгновенно и бесшумно убивающие жертву.

Хотя у погибшего были похищены различные ценности: обручальное
кольцо, часы, бумажник, - однако часть этих вещей удалось обнаружить в
свертке, брошенном в канализационный колодец, что исключило версию об
убийстве с целью грабежа.

Скорее можно было предполагать организованную террористическую акцию.

Убит был крупный специалист в области радиотехники - инженер Рудольф
Шварцкопф.

Его сын Генрих Шварцкопф, студент Рижского политехнического
института, потрясенный смертью отца, не дал никаких показаний.

В уголовный розыск был вызван Иоганн Вайс, слесарь-механик из
авторемонтной мастерской, принадлежащей Фридриху Кунцу.

По имеющимся сведениям, Иоганн Вайс в день убийства длительное время
находился в квартире Шварцкопфа, где монтировал какие-то приборы,
заказанные инженером. Кроме того, Вайс состоял в дружественных отношениях
с сыном Шварцкопфа, который увлекался мотоциклетными гонками, и Вайс,
будучи хорошим механиком, внес полезные усовершенствования в принадлежащий
Генриху Шварцкопфу мотоцикл фирмы "Цундап", чем помог тому выиграть
недавно состязания на кубок. Было известно, что Иоганн Вайс аккуратно
посещает собрания "Немецко-балтийского народного объединения" и бесплатно
отремонтировал автомашину крейслейтера (Районного руководителя (нем.).)
этого "объединения" адвоката Себастьяна Функа, у которого он ыв свободное
время работал шофером.

На допросе Иоганн Вайс вел себя крайне сдержанно, отвечал на вопросы
уклончиво. А когда молодой сотрудник латвийчского уголовного розыска в
раздражении упрекнул Вайса, что тот не желает помочь следствию, хотя убит
его соотечественник, Иоганн Вайс ответил, что не видит ничего
удивительного в том, что убит именно его соотечественник. Ведь латыши
относятся сейчас к немцам крайне недружелюбно.

Эти слова возмутили следователя. И он стал упрекать Вайса: как, мол,
ему, молодому рабочему, не стыдно говорить подобные вещи. Разве Вайс не
понимает, что именно теперь, как никогда, чувство пролетарской
солидарности должно объединять всех рабочих, независимо от их
национальности?

Вайс слушал серьезно, внимательно, но по его холодному, спокойному
лицу нельзя было понять, как он воспринимает то, что ему говорит
следователь - тоже молодой рабочий, только недавно ставший сотрудником
уголовного розыска. Сюда его направила партийная организация стекольного
завода, хотя к новой профессии он не имел ни призвания, ни способностей.
Об этом сотрудник вгорячах тоже сказал Вайсу, но не вызвал у того никакого
сочувствия.

Из уголовного розыска Вайс пошел в кафе, где заказал пиво, сосиски и
неторопливо позавтракал. И столь же неторопливо отправился на остановку,
пропустил один трамвай, сел только в следующий и всю дорогу меланхолично
глядел в окно. Не доезжая остановки до дома, где жил крейслейтер
"Немецко-балтийского народного объединения" адвокат Себастьян Функ, вышел
и поспешно, чуть ли не бегом устремился вперед.

Себастьян Функ, упитанный, широкоплечий, почти квадратный человек с
тугим животом и тяжело обвисшими щеками, неторопливо топтался возле
подъезда своего дома. Когда Вайс подал к парадному старомодный "адлер",
Функ с трудом влез на переднее сиденье и сердито спросил:

- Почему я должен ждать машину, а не машина меня?

Вайс кротко ответил:

- Извините, господин Функ, но у меня большие неприятности.

- Какие еще могут быть у тебя неприятности? - брезгливо буркнул Функ
и пообещал: - Это я тебе сегодня сделаю неприятность. - Но все-таки,
смилостивившись, осведомился: - Ну, что у тебя там такое?..

По мере того как Вайс подробно рассказывал, о чем его допрашивали в
уголовном розыске, лицо Функа приобретало все более благодушное выражение.
Он похлопал шофера по плечу:

- Это ничего, если тебя посадят. Им нужен преступник-немец. Ты немец.

- Но, господин Функ, вы ведь меня знаете. И я бы очень просил вас,
если понадобится, быть моим адвокатом.

- Ничего не понадобится, - небрежно сказал Функ. - Ты рабочий, а
рабочего они не станут подозревать.

- Ну какой же я рабочий? - горячо возразил Вайс. - Вы же знаете, я
рассчитывал стать фермером. Я не знал, что ферма уже не принадлежит моей
тетушке.

- Да, и потому, что ты этого не знал, ты несколько месяцев так
трогательно ухаживал за своей больной тетушкой, что вся община говорила о
тебе как об исключительно порядочном юноше. Не удивляйся. Я, как
крейслейтер, считал своим долгом знать о тебе все, чего даже ты о себе не
знаешь.

- Но я же любил свою тетушку, хотя, конечно, сильно огорчился, что не
получил наследства.

Функ покачал головой.

- Я полагаю, на кладбище ты плакал в равной мере и о тетушке и о
наследстве... - Спросил сухо: - Ты все еще колеблешься - ехать тебе на
родину или оставаться с большевиками?

- Господин Функ, - сказал Вайс, - теперь я решил: ехать, и как можно
скорее.

- Почему теперь, а не раньше?

- Сегодня а угрозыске я понял, как плохо здесь относятся к немцам.
Господин Кунц обещал оставить мне свою мастерскую, чтобы я стал ее
фиктивным владельцем. Я думал, что у меня здесь будет больше перспектив,
чем на родине. Но мне теперь ясно, мастерскую конфискуют. И я буду
вынужден пойти на завод простым рабочим. А я предпочитаю быть солдатом на
родине, чем рабочим здесь.

- Вот теперь я слышу голос немецкой крови! - одобрительно закивал
головой Функ.

Вечером, когда Вайс, вымыв машину, протирал стекла замшевым лоскутом,
в гараже неожиданно появился Функ (раньше он туда никогда не приходил) и
спросил:

- Ты собираешься сегодня к сыну Шварцкопфа, чтобы выразить ему
соболезнование?

- Его отец всегда хорошо ко мне относился.

- Это я знаю, - сердито сказал Функ, - но не могу понять, почему.

- Я всегда аккуратно выполнял его заказы.

- И еще?

- Я помогал ему в свободное время, ведь он был изобретатель.

- А над чем он рааботал?

- К сожалению, я недостаточно образован, чтобы понимать, над чем он
работал.

- Да, глупая у тебя голова, - изрек Функ. Понизил голос, сказал
твердо и веско: - А теперь слушай. Если ты решил уехать на родину, то это
вовсе не означает, что ты уедешь туда, потому что мы этого еще не решили.
Но мы решим, чтобы ты туда уехал, если уедет Генрих Шварцкопф. А чтобы он
уехал, ему надо знать, что так же собирался поступить его отец.

- А разве он этого не знает?

- До последнего дня не знал. Он не знал, что недавно Рудольф прислал
мне письмо... Ты скажешь Генриху, что у меня есть такое письмо.

- А может, лучше просто показать письмо Генриху, ведь он всегда делал
то, чего хотел его отец.

Функ поморщился, но тут же, смягчаясь, сказал:

- Я тебе доверяю, Иоганн, доверяю, как своему сыну. Это письмо у меня
пропало. И я думаю, его похитили агенты НКВД. И это они убили Рудольфа
Шварцкопфа. Он им был нужен как крупный инженер, понимающий толк в технике
военной связи. И когда они узнали, что Шварцкопф собирается уехать, убили
его. - И произнес высокопарно: - Теперь наш долг - вернуть родине сына
Шварцкопфа, дядя которого сейчас большой человек в Германии. Он мечтал
прижать к сердцу брата и племянника, и я обещал ему, что по возвращении в
Германию Шварцкопфы будут в исключительно привилегированном положении по
сравнению со всеми нами. - Спросил: - Ты все понял?

- Да, я скажу Генриху, что буду самым преданным ему человеком, если
он согласится в ближайшие дни уехать.

- Это так, но и мне ты тоже кое-чем обязан, - напомнил Функ. - Без
моего согласия тебе не выбраться отсюда.

Даже лучший специалист не смог придать умиротворенного выражения
искаженному ужасом лицу Рудольфа Шварцкопфа, - в гробу его прикрыли
крепом.

Немцы, жившие в Риге, недолюбливали Шварцкопфа за высокомерие,
проявляемое к влиятельным соотечественникам, и за слишком демонстративное