Чтение 177–й страницы книги ~Щит и меч~

- И она вам нравится?

- Я служу рейху.

- В таких случаях принято отвечать - фюреру.

- Так точно, мой бригаденфюрер!

- Ну что ж, вы, кажется, отлично разобрались в тонкостях нашей
службы, - многозначительно сказал Шелленберг. Спросил после паузы: - У вас
есть ко мне вопросы?

- Я счастлив увидеть вас, мой бригаденфюрер!

- Это все?

Вайс промолчал.

Шелленберг, пристально глядя в глаза Вайса, вдруг объявил:

- Запомните еще одну вашу кличку - "Фред". Она будет существовать
только для моих личных распоряжений. - Помедлил, протянул Вайсу заложенное
в пластмассовую обложку удостоверение, приказал: - Прочтите.

В удостоверении значилось:

"Предъявитель, 178 см роста, 72 кг веса, серые глаза. Имеет право
ездить по всем дорогам рейха, генерал-губернаторства, Франции, Бельгии,
Голландии, въезжать в запретные зоны, концлагеря, гарнизоны войск СС и
вермахта на любой машине в гражданской или военной одежде и с любым
пассажиром (или пассажирами). Удостоверение действительно лишь при наличии
фотографии.

Подпись: рейхсфюрер СС (Гиммлер), начальник гестапо (Мюллер),
начальник ОКВ (Кейтель), начальник СК (Кальтенбруннер)".

- Мощный документ, - сказал Вайс, почтительно возвращая удостоверение
Шелленбергу.

Тот небрежно бросил его на столик, приподнялся и, подавая Вайсу руку,
сказал:

- Надеюсь, если вы и впредь будете столь же исполнительны, ваша
фотография, возможно даже в ближайшее время, понадобится для этого
документа.

Вайс пожал протянутую ему руку, поклонился и направился к двери.

Внезапно он был остановлен.

- Почему вы не донесли партии о некоторых преступных действиях
капитана фон Дитриха? - спросил Шелленберг.

Вайс быстро обернулся и решительно ответил:

- А потому, что мой непосредственный начальник господин фон Лансдорф
не давал мне об этом никаких указаний.

- Вы не выполнили долга наци.

- Я руководствуюсь в первую очередь своим служебным долгом.

- Вы хотите сказать, что существует какое-то различие между долгом
перед партией и служебным долгом?

- Я этого не говорил, - сказал Вайс.

- Но я вас т а к понял.

- Вы хотите т а к меня понять? - спросил Вайс.

- А вы не хотите, чтобы я вас т а к понял?

Иоганн знал, что у Шелленберга отношения с Гиммлером отличные, а с
Борманом - почти враждебные. И решился на отчаянно смелый поступок.

Сделав шаг вперед, объявил:

- Да, вы меня правильно поняли, мой бригаденфюрер.

Шелленберг сжал губы, острые скулы еще резче выступили на его
желтоватом лице. Он долго молчал, не спуская испытующего взгляда с лица
Вайса, потом неожиданно улыбнулся, сказал дружелюбно:

- Господин фон Лансдорф - мой друг, и его благожелательный отзыв о
вас послужил дополнительной причиной того, что отныне вы будете числиться
в моем личном списке как "Фред". И я отвечу доверием на ваше доверие. Не
исключено, что в ближайшие дни фюрер, возможно, подчинит абвер
рейхсфюреру. Тем самым вы получите возможность вновь встретиться с
некоторыми своими прежними сослуживцами, в том числе и с капитаном фон
Дитрихом. - И Шелленберг снова, на этот раз многозначительно, тверже пожал
руку Вайсу.

Когда Иоганн разыскал в саду Густава, тот по его лицу сразу же
догадался о результатах встречи с "шефом" и тоже решительно, даже с
некоторой горячностью, пожал ему руку.

В ресторане "Золотой олень" Густав настоял, чтобы они распили в честь
успехов Вайса бутылку старого, коллекционного вина. И сам заплатил за нее,
хотя подобное расточительство не было принято даже среди закадычных
друзей: офицеры разведки привыкли в таких случаях расплачиваться каждый за
себя.

Очередную встречу профессор назначил Иоганну в укромном, заросшем
длинноветвистыми плакучими ивами местечке на берегу озера Хавель.

Когда Иоганн пришел, он уже ждал его в рыбачьем ялике.

Берясь сразу за весла, профессор сказал:

- Представьте, я пригласил вас только для того, чтобы, как говорится
у нас дома, провести вместе выходной день. - Усмехнулся: - Как вы думаете,
можем мы себе позволить такую роскошь?

- Не знаю, - сказал Вайс.

- Я предлагаю, - заявил профессор, - полностью отдаться фантазии:
представим себе, что мы с вами рыбачим где-нибудь, допустим, на Ладоге.

- Непохоже, - со вздохом возразил Вайс.

- Моя жена и дочь тоже считают, что непохоже, - согласился с ним
профессор.

- А откуда они могут это знать?

- Извините, - насмешливо сказал профессор, - но я человек семейный, и
этот факт укрепляет здесь мою репутацию.

- Вы женаты на немке?

- Что вы, голубчик! Карьеру семьянина я начал еще с рабфака.

- И ваши жена и дочь знают?..

- Безусловно, - сказал профессор. Улыбнулся. - И, верите, неплохое
получилось подразделение: жена - инженер на секретном заводе Юнкерса, дочь
- во вспомогательном женском батальоне службы наблюдения ПВО Берлина. - И
добавил с нежностью: - Весьма оказались толковые товарищи.

Иоганн жалостливо поглядел на профессора:

- И вам за них не страшно?!

- Видите ли, в данных обстоятельствах я предпочел бы, чтобы жена
безропотно подчинилась моей воле и покорно ожидала супруга дома. Но мы с
ней в один год и даже в один месяц вступили в партию. И в связи с этим она
считает, что у меня перед ней нет никаких преимуществ старшего. Очевидно,
она и дочь воспитала в подобных представлениях. Думаю, что Центр разрешил
мне эту семейственность на работе в порядке исключения.

- Я бы на такое никогда не решился, - сказал Вайс. - Рисковать своей
жизнью - это что ж, не так трудно... А вот рисковать жизнью тех, кого
любишь, у меня не хватило бы духа...

- У меня его тоже не хватало, - признался профессор. - Но у жены и
дочери мужества оказалось более чем достаточно. Мы помогаем друг другу
жить, исполнять свой долг. Если есть высшая близость между людьми, я
полагаю, что она добывается именно таким образом.

Вайс посмотрел на профессора с восхищением и нежностью.

- И вы жавгл чекист?

- Имею значительную выслугу лет.

- Вы действительно врач?

- Это мой второй диплом, - с достоинством сказал профессор. - Первый
я получил в тридцатом году, когда закончил истфак. Склонность к медицине
обнаружил в себе позже, а образование получил в Мюнхене. - И вдруг сразу
же, круто переменил тему разговора. - Кстати, как вы оценивали поражение
немцев под Сталинградом? - спросил он.

- Я боялся, что выдам себя, не смогу скрыть радость и провалюсь на
этом.

- Нет, с точки зрения немца.

- Ну что ж, - нерешительно сказал Иоганн, - как величайшее поражение
вермахта, полный провал плана "Барбаросса".

- А с политической стороны?

- Точно так же.

- А вот, представьте, гитлеровская пропагандистская машина
использовала катастрофу под Сталинградом в ином плане. Превратила ее в
пропагандистскую акцию, обращенную к реакционным правящим кругам
союзников.

Вы знаете, Гитлер, потрясенный поражением, не мог в эти дни
выступать, его речь прочел по радио Геринг. Слышали эту речь? Не пришлось?
Напрасно! Она вся была обращена к Уолл-стриту и Сити. Гитлер расписывал
себя как единственного спасителя западной цивилизации от большевитского
варварства. А Геббельс, в дальнейшем развивая эту мысль, объявил: "Ясно,
господа, что мы неверно оценивали военный потенциал Советского Союза!
Сейчас он впервые открылся нам во всей своей кошмарной величине.
Сталинград был и остается великим сигналом тревоги... Осталось лишь две
минуты до двенадцати", - то есть до полного поражения Германии.

А этот трехдневный траур после ликвидации окруженных под Сталинградом
войск? Вы понимаете, зачем это? Превратить гибель своих солдат в орудие
пропаганды, чтобы напугать правящие верхи союзников мощью Советской
страны. Помочь реакционным кругам Америки и Англии вызвать в своих странах
волну антикоммунизма и подготовить таким образом почву для вероломного
сепаратного мира. И, по нашим данным, действия гитлеровской пропаганды
оказались небезуспешными. Тайные дипломаты союзников чрезвычайно
оживились. Аллен Даллес перекочевал в Берн с целым разведывательным
штабом, и множество посланцев немецких разведслужб, с которыми у Даллеса
старые доверительные отношения, протоптало к нему тропы.

- Да, - сказал Вайс, - я это знаю.

- Учтите, - предупредил профессор, - союзники заслали в Германию
целую армию разведчиков. И знаете, чем они сейчас занимаются? Изучают
настроения германского народа, силы Сопротивления. Но вовсе не для того,
чтобы помочь движению Сопротивления хотя бы оружием. Нет. Хотят выяснить,