отрешившегося от жизни и продолжающего существование помимо своей воли и
сознания.
пистолетного дула. Патроны кончились, но у человека теплится тайная
надежда, что остался еще один, последний, и он колеблется: сохранить его в
последнее мгновение для себя или выстрелить во врага?..
взгляд, взгляд равнодушного домашнего животного.
бредом, когда утрачиваеися представление о времени, о себе и правда так
сплетается с вымыслом, что все, даже собственное существование, кажется
недостоверным, лживым.
спокойствие. И казалось, будто эти глаза созданы не из живой человеческой
плоти, а из стекла и, подобно искусственным, служат только для того, чтобы
не страшить людей пустыми темными впадинами глазниц.
снайпера в засаде, хорошо знающего, что каждый его выстрел - это не только
урон врагу, но одновременно и демаскировка: ведь этим выстрелом он вызовет
на себя огонь противника, и надо неторопливо все взвесить, прежде чем
нажать на спусковой крючок.
средти тех, кто проходил перед ним, можно обнаружить людей с тайными
помыслами. Людей, не утративших окончательно человеческих черт дажже после
самых жесточайших испытаний.
установить их физическую пригодность, а с единственной целью - оборонить
немецкий персонал от возможной инфекции. Кроме того, если на теле имелись
следы множественных боевых ранений, это вызывало подозрения, и
завербованного подвергали дополнительному допросу, чтобы установить, при
каких обстоятельствах он был ранен, не следствие ли это некогда
проявленного героизма, не служат ли эти ранения уликами против него. И все
подозрительные улики заносились в карточку завербованного.
можно было прочесть, какими орудиями, средствами пыток доведен человек до
той степени отчаяния, которая привела его сюда.
поглощали втайне, поспешно и жадно, страшась быть уличенными в этой
жратве, ибо она была неотвратимым доказательством их предательства. А
предателями они становились ради этой жоатвы, ради освобождения от
каторжных работ и скрывались в одиночном карцере от всех, как звери в норе
- в норе, пахнущей кровью тех, кого бросали сюда обессиленными после
экзекуций.
вылавливая и классифицируя приметы, но не будучи уверенным, что ему
удалось обнаружить хотя бы одну точку, на которую можно опереться. Ничего
обнадеживающего пока не было.
оказавшись лицом к лицу с бесконечной вереницей этих так низко павших
людей, он пришел в отчаяние, стал сомневаться, сумеет ли все преодолеть,
подняться над опустошающим дущу сознанием, что среди его соотечественников
незримо и мирно жили, работали, существовали и такие, как они.
есть только классовые враги, с ассортиментом очевидных примет, не однажды
распознанных в борьбе, - примет, столь же явственных, как родимые пятна.
Да, тут были и такие, с этими отчетливо обозначенными приметами. И с ними
все было просто и очевидно, и сознание этой очевидности освобождало от
мучительной необходимости объяснить себе их измену. Но были и иные - те,
кого не подведешь под облегчающую сознание привычную рубрику.
черт, которые воплощаются в особенностях характера. Железо убежденности не
срастается с душевным жиром себялюбия. Покорность обстоятельствам лишает
человека воли, он не в состоянии ополчиться против них и не совершить
измены.
оказавшемуся в тупике человеку позорный и жалкий выход, и человек не
думает о том, что выход, который он нашел для себя, толкает его в бездну.
отчаяние, утрачивает силу сопротивления и, ступив в гниль трясины, все
глубже и глубже опускается на дно.
борьбы, в сколь ужасающих условиях она бы ни происходила, то неведомы до
конца все отравляющие его душу яды, бессильные против одного человеческого
характера и смертельные для другого.
Родины, и сами они, скрепив это решение собственноручной подписью, как бы
подписали себе приговор неоспоримый.
средства, чтобы привести в исполнение приговор, который сами себе
подписали изменники, и чем скорее это совершится, тем вернее он обезопасит
советских людей от преступлений, орудиями которых стали в руках врагов эти
отступники.
перед ним, огульный приговор? Нет, необходимо провести предварительное
"следствие", выводы которого будут опираться на изучение душ, ибо других
материалов, более достоверных в таких условиях, у него нет и не будет. И
он должен решиться на это, повинуясь своей убежденности: какой бы
мертвящей судорогой ни была сведена душа этих людей, если она не утратила
живую частицу отчизны, есть еще надежда, что эта маленькая частица сумеет
победить все черное, омертвевшее в человеке.
союзников. Он знал, что это потребует такого напряжения всех его духовных
сил, какого требует истинный подвиг.
упроямо отыскивая опорную точку, иногда даже обманчивую, мниную. Если
такая точка обнаружится, необходимо расширить ее, как предмостный плацдарм
для завоевания человека. Решившись на подвиг, такой человек обретет право
стать его, Иоганна, соратником.
то тут все проще - тут все дело в технике: Иоганн тщательно продумал,
какие технические средства следует ему применять. Он был достаточно хорошо
профессионально оснащен, достаточно знаком с оперативным искусством, с
методами организации разведывательной работы, наиболее целесообразно
применимыми в данных условиях, и знал, что здесь он не будет одинок: после
того, как дома получат его предложения, специалисты в этой области
посвятят немало кропотливого труда их плановой разработке.
сослуживцы по "штабу Вали" благосклонно оценили его служебное усердие, как
вместе с тем, не вызывая ревнивой зависти, внушить им, что их молодой
сотрудник обладает некоторыми способностями и главная сфера их проявления
- неутомимое трудолюбие. Это, с одной стороны, вызовет расположение
сослуживцев, а с доугой - сэкономит его время и силы, направленные на
решение главной задачи. Но без такой защитной брони он не может выйти на
арену битвы. Надо ли говорить, какое безмерное душевное и физическое
напряжение требовалось от Иоганна?
офицеров абвера на службе и вне ее особой разницы не было. Не было
какой-либо подчеркнутоф подтянутости и официальности на службе, а тем паче
за пределами ее, Солаты в большинстве рекрутировались из интеллигенции и
знали границу между почтительностью и полуфамильярностью.
другу по имени и на "ты". К высшим чинам, начиная с генерала, а ингда и с
полковника, если он занимал генеральскую должность, обращались по званию,
прибавляя слово "господин", а по делам службы - в третьем лице, особенно
если видели начальника не в первый раз и разговор не был подчеркнуто
официальным. Агенты обращались ко всем офицерам только по званию, не
упоминая фамилии и не прибавляя слова "господин". Приветствие было военным
- абверовцы козыряли друг другу, - а не партийным, как в СД, СС, гестапо,
где салютовали поднятой рукой.
мозолями на задах от долговременного пребывания на подобного рода службе.
Те из них, кто попрытче, перекинулись в свое время в СД, в гестапо или,
став доверенными подручными Канариса, прочно обосновались в Берлине.
Некоторые еще в юности прошли практику в тайной полиции, другие - их было
большинство - приобрели фундаментальный опыт в годы первой мировой войны
на агентурной работе в разведке и контрразведке.
том, что служба абвера всегда почитаема правителями Германии, они считали
себя людьми особой касты, и эта кастовая общность создавала между ними
атмосферу обоюдного доверия и уважения.
скептическое недоверие, порожденное не столько политической
подозрительностью, сколько вопросами этики. Кроме кодекса офицерской
воспитанности здесь существовал кодекс профессиональной этики. Он
Прозоров Александр
Конан-Дойль Артур
Доценко Виктор
Пехов Алексей
Влодавец Леонид
Грабб Джеф