Чтение 94–й страницы книги ~Щит и меч~

было утратил, полагая, что нужды в таком оружии сейчас нет. А она есть. И
не будь у него собранности мысли, он мог бы безвозвратно потерять то, что
так долго и терпеливо, с невероятной гибкостью и чуткостью искал в
сближении с этими людьми.

Иоганн вздернул подбородок, глаза его блеснули, и он сдержанно и
равнодушно сказал главе следственной комиссии:

- Господин Штандартенфюрер! Я признаю, что вначале не располагал
отрицательными материалами о бывшем курсанте по кличке "Фаза", но капитан
Дитрих настойчиво приказывал следить за ним. Затем я получил донос на
курсанта Фазу от курсанта Хряща и направил его господину обер-лейтенанту
Герлаху, но тот оставил информацию без внимания. - Оглянулся на Герлаха. -
Ведь вы, обер-лейтенант, стояли на точке зрения, прямо противоположной
взглядам капитана Дитриха, и я вынужден был соглашаться с вами как ваш
непосредственный подчиненный. - Глядя в глаза штандартенфюреру, сообщил: -
Донос с датой и моей визой находится в папке рапортов обер-лейтенанту
Герлаху.

Эсэсман по приказанию штандартенфюрера вышел из клмнаты и принес
папку. Донос Хряща пошел по рукам членов комиссии.

Иоганну сказали, что пока он может быть свободен.

И больше его не вызывали.

Герлах отбыл из школы под охраной эсэсовцев.

Но только один Штейнглиц нашел возможным откровенно оценить поступок
Вайса. Встретив его в коридоре, он подмигнул, похлопал по плечу, сказал
дружески, тронув пальцем его лоб:

- А у тебя тут кое-что есть!

Ротмистр Герд стал вести себя с Вайсом с особой вежливостью, за
которой скрывалась настороженность.

Лансдорф заметил как-то с усмешкой:

- Низший чин спасает жизнь офицера. Ты, оказывается, хитрый,
прусачок. Я думал, ты простодушней.

Что же касается фон Дитриха, то тот стал избегать Вайса, а при
встречах так пытливо-внимательно, неприязненно и подозрительно поглядывал
на него холодными глазами, словно хотел дать Иоганну почувствовать: что бы
там не было, он, капитан Оскар фон Дитрих, контрразведчик и ни в какие
благородные человеческие побуждения не верит.

Иоганн немало размышлял о том, чем грозит ему эта неожиданная
неприязнь Дитриха, и пытался установить ее причины.

Возможно, высокомерному, брезгливому аристократу Дитриху претит, что
он обязан низшему чину своим спасением. Не исключено и другое: прибегнув
ко лжи, он тяготится тем, что Вайс, так же как Лансдорф и Штейнглиц, стал
свидетелем его унижения. Можно допустить и иной вариант: Дитрих, как-то
связав теперь с Вайсом свою судьбу, с отвращением ждет, что тот напомнит о
своей услуге и даже больше того - нагло потребует награды.

Но ведь, в сущности, ВАйс ничего такого не сделал, он только сказал
членам следственной комиссии, что Дитрих занимал позицию, противоположную
точке зрения Герлаха. А то, что Дитрих при несомненной поддержке Лансдорфа
и Штейнглица сумел потом энергично выскочить через открытую для него
лазейку, это Вайса уже не касается, это - дело самого Дитриха.

Как же поступить? Дать Дитриху почувствовать, будто он, Иоганн, не
придает своему поступку никакого значения и даже не понимает, сколь круто
могла покатиться вниз карьера капитана?

Нет, спасительное простодушие теперь уже исключено из арсенала
Иоганна. Он настолько утвердил за собой репутацию смышленого, неглупого
человека, что притворная наивность в данном случае может только повредить,
предать его.

Значит, лучше всего терпеливо ждать и, оставаясь все время настороже,
хладнокровным равнодушием умиротворить раздражение Дитриха.

Через несколько дней Иоганн обнаружил в тайнике, указанном Эльзой,
долгожданное письмо, о котором он запрашивал Центр, - письмо от жены
курсанта Гвоздя своему мужу.

Рекомендации Туза и непосредственные наблюдения за Гвоздем укрепили
уверенность Вайса, что с этим человеком можно начать работу.

Вызвав Гвоздя на очередное политическое собеседование, он начал
издалека:

- Как заявил маршал Геринг, в интересах долговременной экономической
политики все вновь оккупированные территории на Востоке будут
эксплуатироваться как колонии и при помощи колониальных методов. Поэтому
отдельные представители восточных народов, отдавшие себя служению великой
Германии, могут рассчитывать на некоторые привилегии по спавнению со
своими соплеменниками.

- Понятно, - сказал Гвоздь. - Спасибо за разъяснение, а то некоторые
глупые полагают: немцы только против большевизма. А выходит, вы умные,
по-хозяйски мыслите. Колония - и точка.

- За освобождение народов Востока от большевистского ига, за такую
услугу Германия должна получить экономическую компенсацию, и это
справедливо, - заметил Иоганн и внезапно спросил сурово и резко: - Вы
сдались в плен добровольно?

Гвоздь настороженно посмотрел Иоганну в глаза. С лица его исчезла
ухмылка, скулы напряглись.

- Находясь в состоянии беспамятства, в силу контузии, вел себя очень
деликатно, вполне как живой покойник.

Вайс сказал пренебрежительно:

- Значит, как трус, сдались. - Повторил злобно: - Как трус!

Гвоздь сделал движение, чтобы приподняться. Опомнился, расслабил
сжавшиеся кулаки.

- Правильно. - Наклонился и спросил: - А вам что, желательно, чтобы я
храбрецом оказался?

- Желательно!

- Это в каком же смысле? Чтобы, значит, я на фронте ваших бил, а
потом таким же манером своих? Этого же не бывает! Кто ваших на фронте
старательно бил, тот своих не тронет. Разорви его на части - не тронет!

- Значит, вы считаете, что здесь все только трусы?

- Нет, зачем же? Герои! Куда же дальше! Дальше ехать некуда.

- Некуда?

- Нет, почему же, есть адресок на виселицу.

- Где?

- И тут и там.

- И где вы предпочитаете?

- Да вы меня не ловите, не надо, - снисходительно попросил Гвоздь.

- Вы коммунист?

- Здрасте. Хотите все сызнова мотать?

- А Туз - коммунист?

- Это кто такой?

- Член комитета Союза военнопленных.

- Никого и ничего я не знаю.

- Ладно, поговорим иначе.

- Бить желаете? Это ничего, это можно. После лагеря я маленько отвык,
конечно. Но, выходит, зря отвык.

Вайс продолжал, будто не расслышал:

- Туз дал показания, что вы согласитесь выполнить его задание.

Гвоздь угрюмо поглядел себе под ноги, предложил:

- Ты вот что, ефрейтор, брось пылить. Хватит мне глотку словами
цапать, я на такое неподатливый!

- Ах, так! - Иоганн расстегнул кобуру.

Гвоздь усмехнулся.

- Зачем же в помещении пол марать? Ваше начальство будет потом
недовольно.

- Пошли! - приказал Иоганн.

Он привел Гвоздя к забору за складским помещением. Поставил лицом к
бревенчатой стене, бережно потыкал стволдом пистолета ему в затылок и
сказал:

- Ну, в последний раз спрашиваю?

- Валяй, - ответил Гвоздь. - Валяй, фриц, не канителься.

- Наклонись, - сказал Вайс.

- Да ты что, гад, желаешь, чтобы для удобства я тебе еще кланялся? -
Гвоздь резко повернулся и, яростно глядя Иоганну в глаза, потребовал: -
Пали в рожу! Ну!

Вайс положил пистолет в кобуру.

- Я был вынужден к этому прибегнуть. - Указав на бревно неподалеку,
предложил: - Присядем? - Вынул свернутое в сигаретный цилиндрик письмо на
папиросной бумаге, протянул Гвоздю. - Это от вашей жены. - Объяснил: -
Надеюсь, теперь не будет никаких сомнений.

Гвоздь недоверчиво взял бумажный цилиндрик, развернул, стал читать, и
постепенно лицо его утрачивало жесткость, ослабевало, а потом начало
дрожать, и вдруг Иоганн услышал не то кашель, не то хриплое рыдание.

Он встал и отошел в сторону.

По небу медленно волоклись серые, дряблые от снега лиловые тучи. В
просветах светились звезды. От земли, покрытой жидким, нечистым снегом,
пахло кислой грязью.

Высокий тюремный забор с навесным дощатым козырьком, оплетенным
колючей проволокой, ронял черную тень, будто возле заборов зиял
бесконечный ров. Было тихо, как в яме.

Подошел Гвоздь. Лицо его за эти несколько минут осунулось, но глаза
блестели. Спросил шепотом:

- Вы мне дозволите сказать вам "товарищ"? Это допустимо? Или еще
нельзя, пока не докажу чем-нибудь?

Иоганн протянул ему руку. Объяснил:

- По понятным вам причинам, остаюсь для вас ефрейтором Вайсом.

Гвоздь жадно пожал ему руку.

- Механик-водитель, сержант Тихон Лукин.