Чтение 35–й страницы книги ~Смерть прокурора~

Слушая резкий, возбужденный голос приятеля, Алексей
заподозрил неладное.

-- Ты один?

-- Да. Приходи. Правда, я жду еще гостя, но... не уверен.

-- Кто такой?

-- Покойник, по сути,-- в трубке раздался короткий смех.
Затем последовали короткие гудки.

15

Спустя полчаса Алексей постучал в дверь гостиничного
номера.

-- Открыто, входи,-- услышал он за спиной голос Игоря
Бортникова. Приятель поднимался следом по скрипучей, деревянной
лестнице.-- Рассчитался за постой,-- пояснил он. -- Знаешь,
сколько я здесь торчу, в этом гадюшнике? С небольшими
перерывами уже два месяца. Приехал в марте еще по снегу. Можно
сказать, по сугробам. Потом запахло весной, солнышко стало
припекать, птички чирикают...

-- Если чирикают, это воробьи.

-- А что воробей -- не птичка?

-- Я просто уточнил.

-- Так вот... из-под снега по всему городу, в окрестностях
начали вытаивать трупы. Утопленники и удавленники. С колотыми,
резаными ранами, изнасилованные. Просто замерзшие по пьянке.
Застреленные. Расчлененные. Мужчины и женшины, дети, старики.
Милиция работала, как похоронная команда во время чумы, день и
ночь. И тогда, Леша, я понял: здесь идет необъявленная война
всех против всех. Правда, неизвестно во имя чего.

-- Наверное, как всегда во имя чего-то благородного.

Бортников коротко хохотнул.

-- Ты унылый ортодокс, Леша. Настоящая жизнь поэтому
проходит мимо тебя.

-- Очень унылый?

-- Однова живем! Ты оглянись вокруг со вниманием -- народ
развлекается. До упора. Ты пробовал когда-нибудь у себя на
кухне или в ванной ночью расчленить труп любимой женщины?
Обливаясь при этом горькими слезами? Это тебе, брат, не партия
в шахматы. Это потрясает! Ты остро переживаешь могучий всплеск
разнообразнейших ощущений -- ужас, запах крови, животную
радость палача, сладострастие, боль по поводу тяжелой утраты,
чувство опасности, сознание собственной исключительности и
вседозволенности,-- все вместе, все разом! Короче, это и есть
жизнь. Все остальное лишь слабая ее тень.

Алексей усмехнулся.

-- Ну и, сколько любимых женщин ты расчленил за эти два
месяца?

-- Увы! Я только завидую, глядя со стороны.

Бортников прошел к столу, на котором возвышалась гора
свертков и начатая бутылка армянского коньяку. Налил в стаканы.

-- Леша, давай выпьем с тобой. Знаешь, за что?..

-- За самоуничтожение,-- подсказал Алексей.

-- Вот! Ты отлично меня понял.

Он ударил стаканам о стакан и залпом опрокинул коньяк в
рот. Потом подвинул всю гору свертков на столе гостю.

-- Не обращай внимания, ешь. Это все местные мерзавцы
натащили в номер, пока меня не было. Подорожники. Ты даже
названий таких не знаешь. Взятка, разумеется. Оставлю тете
Маше, здешней горничной. Такая чудесная тетечка! Зато сын у
тетечки дважды убийца, даже оторопь берет. Теперь яблочко от
яблони далеко катится.

Он снова налил в стаканы.

-- Когда я приехал сюда впервые и осмотрелся, мне
показалось, что единственный выход из ситуации -- оцепить этот
гадюшник по периметру колючей проволокой, поставить на вышках
пулеметы и... та-та-та-та! На поражение. Праведника в этом
городе нет ни одного, патронов поэтому не жалеть...

Он замолчал и вдруг с усмешкой воззрился на гостя.

-- А ты оказался пророком, Леша.

-- В чем?

-- Относительно меня. Помнишь каламбур? "Быть Бортникову
за бортом".

-- Мой, ты уверен?

Бортников не ответил. Они были одногодки. Но когда после
армии Алексей стал студентом юрфака, Бортников учился на
третьем курсе и слыл в университете звездой первой величины.
Всегда элегантный, даже несколько англизированный, с
превосходной памятью Бортников уже тогда прилично владел тремя
языками. Одновременно учился в финансово-экономическом и год
спустя получил второй диплом о высшем образовании. Лекции он
всегда записывал с помощью стенографии. Превосходно боксировал,
был исключительно точен, исполнителен и в то же время обладал
мертвой организаторской хваткой. Он выстроил себя сам и как
специалист суперкласса был безупречен. Но не безупречна и во
многом порочна оказалась система правоохранения, в которой ему
предстояло работать. Она вся, словно метастазами, была повязана
родственными связями и пронизана коррупцией, лжива,
необязательна и унизительно зависела от реальной власти. Ошибка
Игоря Бортникова состояла в том, что до сих пор он не принял
правил, по которым система функционировала. И, кажется, не
собирался их принимать.

После университета прошло семь лет. Алексей отметил, что
Бортников сделался несколько раздражителен, болтлив, но прежний
европейский лоск сохранил вполне. Даже сейчас во время
дружеского застолья в обшарпанном номере захолустной гостиницы
он сидел в элегантном галстуке, лишь слегка ослабив узел,
безукоризненно причесанный, и благоухал приличным одеколоном.

На столе напротив Алексея стоял еще стакан, чистый. И
третий стул, явно не из комплекта, положенного в одноместном
номере.

-- Для покойника?

Вместо ответа Бортников молча опрокинул коньяк в рот.
Потом выкатил из объемистого пакета на стол с десяток
золотисто-ярких, промаркированных апелельсинов. На одном ловко
срезал верхушку и круговым движением снял всю кожуру разом.

-- Со мной был случай два года назад, третьего августа.
Договорились с хорошим знакомым, он работал в НИИлеспроме,
выбраться в выходной за грибами. До этого мы не виделись около
месяца, а тут смотрю -- что-то в нем переменилось. То ли налет
на лице... какое-то стало чужое? То ли запах -- как в
заброшенном доме? Или отстраненность? Не могу взять в толк, да
и не пытался, если быть точным. Вернее, не продал значения.
Мало ли какое лицо бывает у человека с похмелья. Не говоря уже
о запахе или о поведении. Но внимание обратил. И наутро, когда
он подкатил к подъезду на мотоцикле, я заметил это еще раз.

Выехали мы с ним за город, он за рулем, я сел сзади -- все
благополучно. Но скорость такая, что в ушах стоит рев. Я прошу
придержать -- он не слышит. Хлопаю по плечу раз, другой,
бесполезно. Только головой покачал. И вылетаем мы с ним на этой
скорости к Вишере, к мосту. Вижу, перед въездом полосатый
шлагбаум, и мужичонка при нем. Поднять -- опустить. Думаю, ну
сейчас обязательно притормозит. Но нет, летим... "Стой!" -- ору
в ухо, и в сторону, Пригнулся... Потом глухой удар, и меня
выбросило с сиденья, будто вырвало. Очнулся я, Леша, в воде. Не
то, чтобы очнулся, а просто начал соображать. Вижу -- плыву к
берегу. Вышел. Поднялся на мост. Мотоцикл проломил ограждение,
но завис на самом краю и даже не заглох. Заднее колесо
крутится. А хозяин под шлагбаумам, посреди дороги лежит, без
головы. Голова в синем шлеме скатилась за обочину. Я ее по
следу нашел. Разумеется, лица не было, не осталось. В тот
момент я сразу все вспомнил: странный налет на его лице, запах
заброшенного дома... затхлость, чужесть в чертах, в выражении.
Ощущение отсутствия у присутствущего рядом с тобой человека. И
я понял тогда -- это была печать смерти. Запах заброшенного
дома был запахом смерти. Она проявилась также в цвете лица,
проступипа в чертах. По сути, я ехал на мотоцикле с мертвепом.
Где-то там, на небесах, он был уже приговорен к смерти. Не
знаю, за какую провинность, но смертный приговор был ужасен, а
казнь -- я видел собственными глазами.

Бортников плеснул в оба стакана.

-- Давай помянем, что ли?

Они молча выпили.

-- После этого случая со мной что-то произошло: на улице,
в толпе я стал различать этих... приговоренных. Даже со спины.
Даже не глядя на них, по одному запаху. Кажется, пока не
ошибался.

Алексей взглянул на третий, чистый стакан, перевернул его
и поставил вверх дном.

-- Хочешь предупредить?

-- Попробую. Если придет.