Артур Конан-Дойль

Алое кольцо

-- По-моему, миссис Уоррен, у вас нет серьезных причин
беспокоиться, -- сказал Шерлок Холмс, -- а мне, человеку, чье
время в какой-то степени ценно, нет смысла ввязываться в эту
историю. Право же, у меня достаточно других занятий. -- И он
снова взялся за свой огромный альбом с газетными вырезками,
намереваясь вклеить в него и вписать в указатель какие-то новые
материалы.

Но миссис Уоррен, упрямая и лукавая, как всякая женщина,
твердо стояла на своем.

-- В прошлом году вы распутали дело одного моего жильца,
-- сказала она. -- Мистера Фэрдела Хоббса.

-- О да, пустяковое дело.

-- Но он, не переставая, говорил об этом -- про вашу
доброту, сэр, про то, как вы сумели раскрыть тайну. Я вспомнила
его слова теперь, когда сама брожу в потемках и окружена
тайной. Я уверена, вы найдете время, если только захотите.

Холмс поддавался на лесть и, надо отдать ему
справедливость, был человеком отзывчивым. Эти две силы побудили
его, вздохнув, безропотно положить на место кисточку для клея и
отодвинуться от стола вместе со своим креслом.

-- Ну что ж, миссис Уоррен, рассказывайте. Вам не
помешает, если я закурю? Спасибо. Уотсон, -- спички! Насколько
я понимаю, вы обеспокоены тем, что ваш новый жилец не выходит
из своих комнат и вы никогда его не видите? Простите, миссис
Уоррен, но будь я вашим постояльцем, вы частенько не видели бы
меня неделями.

-- Вы правы, сэр, только тут совсем другое. Мне страшно,
мистер Холмс. Я не сплю по ночам от страха. Слушать, как он
ходит там взад и вперед, с раннего утра и до позднего вечера, и
никогда его не видеть -- такого мне не вынести. Мой муж
нервничает, как и я, но он весь день на службе, а мне куда
деваться? Почему он прячется? Что он натворил? Кроме служанки,
я одна с ним в доме, и мои нервы больше не выдерживают.

Холмс наклонился к женщине и положил ей на плечо свои
длинные, тонкие пальцы. Он, когда хотел, проявлял чуть ли не
гипнотическую способность успокаивать. Взгляд женщины утратил
выражение испуга, а черты ее взбудораженного лица обрели
присущую им обыденность. Она села в указанное Холмсом кресло.

-- Если я берусь распутать загадку, я должен знать
мельчайшие подробности, -- сказал он. -- Соберитесь с мыслями.
Самая незначительная деталь может оказаться самой существенной.
Вы говорите, этот человек явился десять дней назад и заплатил
вам за квартиру и стол вперед за две недели?

-- Он спросил, какие будут мои условия, сэр. Я ответила --
пятьдесят шиллингов в неделю. На верхнем этаже у меня небольшая
гостиная и спальня -- обособленная квартирка.

-- Дальше?

-- Он сказал: "Я буду платить вам вдвое больше -- пять
фунтов в неделю, если вы согласитесь на мои условия". Я женщина
небогатая, сэр, мистер Уоррен зарабатывает мало, и такие деньги
для меня большое подспорье. Он тут же достал десятифунтовый
кредитный билет. "Вы будете получать столько же каждые две
недели в течение долгого времени, если согласитесь, -- сказал
он, -- а нет -- так я с вами никаких дел больше не имею".

-- И какие же он поставил условия?

-- Так вот, сэр, он хотел иметь ключ от дома. В этом
ничего удивительного нет. Жильцы нередко имеют свой ключ. А
также, чтоб его предоставили самому себе, и никогда, ни при
каких обстоятельствах не тревожили.

-- Но ведь и в этом нет ничего особенного.

-- Так-то оно так, сэр, да надо меру знать. А тут какая уж
мера. Он у нас десять дней, и ни я, ни мистер Уоррен, ни
служанка ни разу его не видели. Мы слышим, как он там ходит и
ходит -- ночью, утром, днем, но из дому он выходил только в
первый вечер.

-- О, значит, в первый вечер он выходил?

-- Да, сэр, и вернулся очень поздно -- мы все уже легли
спать. Он предупредил, что придет поздно, и просил не запирать
дверь на задвижку. Я слышала, как он поднимался по лестнице,
это было уже после полуночи.

-- А как насчет еды?

-- Он особо наказал, чтоб еду ставили на стул за его
дверью после того, как он позвонит. Когда поест, он звонит
опять, и мы забираем поднос с того же стула. А если ему надо
что-нибудь еще, он оставляет клочок бумаги, на котором написано
печатными буквами.

-- Печатными буквами?

-- Да, сэр, карандашом. Только одно слово и ничего больше.
Я принесла вам показать, вот: МЫЛО. А вот еще: СПИЧКА. Эту
записку -- "ДЕЙЛИ ГАЗЕТТ" -- он положил в первое утро. Я
оставляю ему эту газету на стуле каждое утро вместе с
завтраком.

-- Вот как! -- сказал Холмс, с любопытством разглядывая
клочки бумаги, протянутые ему миссис Уоррен. -- Это
действительно не совсем обычно. Желание отгородиться от людей
мне понятно, но зачем печатные буквы? Писать печатными буквами
-- утомительное занятие. Почему он не пишет просто? Как вы это
объясните, Уотсон?

-- Он хочет скрыть свой почерк?

-- Но зачем? Что ему до того, если квартирная хозяйка
получит бумажку, написанную его рукой? Впрочем, может, вы и
правы... Ну, а почему такие лаконичные записки?

-- Понятия не имею.

-- Это открывает перед нами интересные возможности для
умозаключений. Написано плохо отточенным, фиолетового света
карандашом весьма обычного образца. Обратите внимание, у
записки оборвали уголок после того, как она была напечатана,
недостает кусочка буквы "м" в слове "мыло". Наводит на
размышления, Уотсон, а?

-- Он чего-то опасается?

-- Безусловно. На бумажке, по-видимому, остался след,
отпечаток пальца или что-нибудь еще, по чему его могли бы
опознать. Так вы говорите, миссисУоррен, что человек этот
среднего роста, брюнет и носит бороду. А сколько ему лет?

-- Молодой, сэр, не больше тридцати.

-- На что вы еще обратили внимание?

-- Он правильно говорил по-английски, сэр, и все-таки,
судя по произношению, я подумала, что он иностранец.

-- И он был хорошо одет?

-- Очень хорошо, сэр, настоящий джентльмен. Черный костюм
-- ничего такого, что бросалось бы в глаза.

-- Он не назвался?

-- Нет, сэр.

-- Не получал писем, и никто не навещал его?

-- Нет.

-- Но вы или служанка, разумеется, входите по утрам в его
комнату?

-- Нет, сэр, он сам себя обслуживает.

-- Неужели! Поистине удивительно. Ну, а какой у него был
багаж?

-- Один большой коричневый чемодан -- и только.

-- М-да, не сказал бы, что у нас много данных. Так вы
говорите, что из комнаты ничего не выносили, совсем ничего?

Миссис Уоррен извлекла из сумочки конверт и вытряхнула из
него на стол две использованные спички и окурок сигареты,

-- Это было нынче утром на подносе. Я принесла, так как
слышала, что даже из мелочей вы умеете делать серьезные выводы.

Холмс пожал плечами.

-- Из этого никаких серьезных выводов не сделаешь.
Спичками, разумеется, зажигали сигареты, судя по тому, что
обгорел только кончик. Когда зажигают сигару или трубку,
сгорает половина спички. Э, а вот окурок действительно
представляет интерес. Вы говорите, у этого джентльмена усы и
борода?

-- Да, сэр.

-- Тогда не понимаю. Эту сигарету, по-моему, мог курить
только гладко выбритый человек. Ведь даже ваши скромные усы,
Уотсон, нельзя было бы не опалить.

-- Мундштук? -- предположил я.

-- Ни в коем случае: примят кончик. А может быть, у вас в
доме живут два человека, миссис Уоррен?

-- Нет, сэр. Он ест так мало, что я порой удивляюсь, как
одному-то хватает.

-- Что ж, придется ждать еще материала. В конце концов вам
не на что жаловаться. Квартирную плату вы получили, и он