Чтение 3–й страницы книги ~История жилички под вуалью~

зубы зверя впились мне в лицо. Под его обжигающим смрадным дыханьем я уже
наполовину потеряла сознание и почти не чувствовала боли. Обеими руками я
пыталась оттолкнуть огромную, пышущую жаром окровавленную пасть и звала на
помощь. Я поняла, что весь лагерь всполошился, потом смутно помню, Леонардо,
Григс и другие мужчины тащили меня из-под лап зверя. Это было последнее мое
воспоминание на долгие, томительные месяцы, мистер Холмс. Когда я пришла в
себя и погляделась в зеркало, я прокляла этого льва -- о, как я его
проклинала! -- не за то, что он отнял мою красоту, но за то, что не отнял у
меня жизнь. У меня осталось одно желание, мистер Холмс, и хватало денег,
чтобы его исполнить. Желание скрыть мое несчастное лицо от всех взоров и
жить там, где ни одна душа из тех, кто знал меня прежде, меня не найдет.
Только это одно мне оставалось, так я и поступила. Жалкое раненое животное,
которое заползло в свою нору умирать, -- вот чем кончила Юджиния Рондер.

Когда несчастная женщина досказала свою повесть, все мы некоторое время
молчали. Потом Холмс протянул длинную руку и с глубоким сочувствием, какое
мне не часто случалось у него видеть, погладил руку миссис Рондер.

-- Бедняжка, -- сказал он, -- бедняжка! Поистине пути Судьбы
неисповедимы. Если она потом ничем не вознаграждает, тогда наша жизнь --
жестокая шутка. Но что же этот Леонардо?

-- Я никогда больше его не видела, и ни разу он не дал о себе знать.
Быть может, я неправа, что думаю о нем с такой горечью. Любить то, что
оставила от меня пасть льва, было бы все равно что полюбить какого-нибудь
уродца, каких мы возили в цирке на потеху всей стране. Но женщине не так-то
просто отбросить свою любовь. Он покинул меня под когтями зверя, предал в
час, когда я в нем больше всего нуждалась, и однако не могла я послать его
на виселицу. Что станет со мной, мне было все равно. Может ли быть
что-нибудь ужаснее моей теперешней жизни? Но я стояла между Леонардо и его
судьбой.

-- А теперь он умер?

-- Месяц назад он утонул, купаясь близ Маргейта. Я узнала о его смерти
из газеты.

-- А что он сделал с той дубинкой о пяти когтях? Это самая
поразительная и хитроумная часть вашей истории.

-- Не могу вам сказать, мистер Холмс. Возле того места, где
останавливался тогда наш цирк, есть глубокая меловая шахта, на дне ее стоит
зеленая от тины вода. Возможно, в глубине тех вод...

-- Что ж, сейчас это уже не имеет значения. Дело закончено.

-- Да, -- сказала миссис Рондер, -- дело закончено.

Мы встали, готовые уйти, но что-то в голосе женщины привлекло внимание
Холмса. Он круто повернулся к ней.

-- Ваша жизнь вам не принадлежит, -- сказал он. -- Не вздумайте
наложить на себя руки.

-- Кому нужна моя жизнь?

-- Откуда вам знать? Пример терпеливого страдания сам по себе --
драгоценнейший из уроков миру, не знающему терпения.

Ответ женщины был ужасен. Она подняла вуаль и выступила на свет.

-- Хотела бы я знать, могли бы вы такое вынести?

Это было страшно. Никакими словами не описать руины лица, когда лица не
осталось. Живые, прекрасные карие глаза скорбно смотрели с устрашающих
останков, и от этого взора зрелище казалось еще невыносимей. Холмс поднял
руку движеньем, полным жалости и протеста, и мы вышли.

Когда три дня спустя я навестил моего друга, он не без гордости показал
мне синий флакончик, стоящий на каминной полке. Я взял пузырек в руки.
Красная наклейка гласила: яд. Я откупорил его и вдохнул приятный запах
миндаля.

-- Синильная кислота? -- сказал я.

-- Совершенно верно. Я получил это по почте. В записке сказано:
"Посылаю вам мое искушение. Последую вашему совету". Думаю, Уотсон, нетрудно
угадать имя необыкновенной женщины, которая это прислала.

* Служители (фр.).