Чтение 4–й страницы книги ~Львиная грива~

надо мной. В меркнущем свете дня я смутно различал маленькие
следы собачьих лап на песке вокруг того самого камня, на
котором лежало тогда полотенце ее хозяина. Я долго стоял в
глубокой задумчивости, в то время как вокруг становилось все
темнее и темнее. В голове моей вихрем проносились мысли. Так
бывает в кошмарном сне, когда вы ищете какую-то страшно нужную
вещь и вы знаете, что она где-то здесь рядом, а она все-таки
остается неуловимой и недоступной. Именно такое чувство
охватило меня, когда я в тот вечер стоял в одиночестве на
роковом берегу. Потом я наконец повернулся и медленно пошел
домой.

Я как раз успел подняться по тропке на самый верх обрыва,
когда меня вдруг, как молния, пронзило воспоминание о том, что
я так страстно и тщетно искал1 Если только Уотсон писал не
понапрасну, вам должно быть известно, читатель, что я
располагаю большим запасом современных научных познаний,
приобретенных вполне бессистемно и вместе с тем служащих мне
большим подспорьем в работе. Память моя похожа на кладовку,
битком набитую таким количеством всяческих свертков и вещей,
что я и сам с трудом представляю себе ее содержимое. Я
чувствовал, что там должно быть что-то, касающееся этого дела.
Сначала это чувство было смутно, но в конце концов я начал
догадываться, чем оно подсказано. Это было невероятно,
чудовищно, и все-таки это открывало какие-то перспективы. И я
должен был окончательно проверить свои догадки.

В моем домике есть огромный чердак, заваленный книгами. В
этой-то завали я и барахтался и плавал целый час, пока не
вынырнул с небольшим томиком шоколадного цвета с серебряным
обрезом. Я быстро разыскал главу, содержание которой мне смутно
запомнилось. Да, что говорить, моя догадка была
неправдоподобной, фантастичной, но я уже не мог успокоиться,
пока не выясню, насколько она основательна. Было уже поздно,
когда я лег спать, с нетерпением предвкушая завтрашнюю работу.

Но работа эта наткнулась на досадное препятствие. Только я
проглотил утреннюю чашку чая и хотел отправиться на берег, как
ко мне пожаловал инспектор Бардл из Суссекского полицейского
управления -- коренастый мужчина с задумчивыми, как у вола,
глазами, которые сейчас смотрели на меня с самым недоуменным
выражением.

-- Мне известен ваш огромный опыт, сэр, -- начал он. -- Я,
конечно, пришел совершенно неофициально, и о моем визите никто
знать не обязан. Но я что-то запутался в деле с Макферсоном.
Просто не знаю, арестовать мне его или нет.

-- Вы имеете в виду мистера Яна Мэрдока?

-- Да, сэр. Ведь больше и подумать не на кого. Здешнее
безлюдье -- огромное преимущество. Мы имеем возможность
ограничить наши поиски. Если это сделал не он, то кто же еще?

-- Что вы имеете против него?

Бардл, как выяснилось, шел по моим стопам. Тут был и
характер Мэрдока и тайна, которая, казалось, окружала этого
человека. И его несдержанность, проявившаяся в случае с
собачонкой. И ссоры его с Макферсоном в прошлом, и вполне
основательные догадки об их соперничестве в отношении к мисс
Беллами. Он перебрал все мои аргументы, но ничего нового не
сказал, кроме того, что Мэрдок как будто готовится к отъезду.

-- Каково будет мое положение, если я дам ему улизнуть при
наличии всех этих улик? -- Флегматичный толстяк был глубоко
встревожен.

-- Подумайте-ка, инспектор, в чем основной промах ваших
рассуждений, -- сказал ему я. -- Он, конечно, сможет без труда
доказать свое алиби в утро убийства. Он был со своими учениками
вплоть до последней минуты и подошел к нам почти тотчас после
появления Макферсона. Потом имейте в виду, что он один, своими
руками, не мог бы так расправиться с человеком, не менее
сильным, чем он сам. И, наконец, вопрос упирается в орудие,
которым было совершено убийство.

-- Что же это могло быть. как не плеть или какой-то гибкий
кнут?

-- Вы видели раны?

-- Да, видел. И доктор тоже.

-- А я рассматривал их очень тщательно в лупу. И обнаружил
некоторые особенности.

-- Какие же, мистер Холмс?

Я подошел к своему письменному столу и достал увеличенный
снимок.

-- Вот мой метод в таких случаях, -- пояснил я.

-- Что говорить, мистер Холмс, вы вникаете в каждую
мелочь.

-- Я не был бы Холмсом, если бы работал иначе. А теперь
давайте посмотрим вот этот рубец, который опоясывает правое
плечо. Вам ничего не бросается в глаза?

-- Да нет.

-- А вместе с тем совершенно очевидно, что рубец неровный.
Вот тут -- более глубокое кровоизлияние, здесь вот -- вторая
такая же точка. Такие же места видны и на втором рубце, ниже.
Что это значит?

-- Понятия не имею. А вы догадываетесь?

-- Может быть, догадываюсь. А может быть, и нет. Скоро я
смогу подробнее высказаться по этому поводу. Разгадка причины
этих кровоизлияний должна кратчайшим путем подвести нас к
раскрытию виновника убийства.

-- Мои слова, конечно, могут показаться нелепыми, --
сказал полицейский, -- но если бы на спину Макферсона была
брошена докрасна раскаленная проволочная сетка, то эти более
глубоко пораженные точки появились бы в местах пересечения
проволок.

-- Сравнение необычайно меткое. Можно также предположить
применение жесткой плетки-девятихвостки с небольшими узлами на
каждом ремне.

-- Честное слово, мистер Холмс, мне кажется, вы близки к
истине.

-- А может быть, мистер Бардл, раны были нанесены еще
каким-нибудь способом. Как бы то ни было, всех ваших догадок
недостаточно для ареста. Кроме того, мы должны помнить о
последних словах покойника -- "львиная грива".

-- Я подумал, не хотел ли он назвать имя...

-- И я думал о том же. Если бы второе слово звучало хоть
сколько-нибудь похоже на "Мэрдок" -- но нет. Я уверен, что он
выкрикнул слово "грива".

-- Нет ли у вас других предположений, мистер Холмс?

-- Может, и есть. Но я не хочу их обсуждать, пока у меня
не будет более веских доказательств.

-- А когда они у вас будут?

-- Через час, возможно, и раньше.

Инспектор почесал подбородок, недоверчиво поглядев на
меня.

-- Хотел бы я разгадать ваши мысли, мистер Холмс. Может
быть, ваши догадки связаны с теми рыбачьими лодками?

-- О нет, они были слишком далеко.

-- Ну, тогда это, может быть, Беллами и его дылда-сын? Они
здорово недолюбливали Макферсона. Не могли они убить его?

-- Да нет же; вы ничего у меня не выпытаете, пока я не
готов, -- сказал я, улыбаясь.

-- А теперь, инспектор, нам обоим пора вернуться к нашим
обязанностям. Не могли бы вы зайти ко мне часов в двенадцать?..

Но тут нас прервали, и это было началом конца дела об
убийстве Макферсона.

Наружная дверь распахнулась, в передней послышались
спотыкающиеся шаги, и в комнату ввалился Ян Мэрдок. Он был
бледен, растрепан, костюм его был в страшнейшем беспорядке; он
целился костлявыми пальцами за стулья, чтобы только удержаться
на ногах!

-- Виски! Виски! -- прохрипел он и со стоном рухнул на
диван.

Он был не один. Вслед за ним вбежал Стэкхерст, без шляпы,
тяжелю дыша, почти в таком же состоянии невменяемости, как и
его спутник.

-- Скорее, скорее, виски! -- кричал он. -- Мэрдок чуть
жив. Я еле дотащил его сюда. По пути он дважды терял сознание.

Полкружки спиртного оказали поразительное действие. Мэрдок
приподнялся на локте и сбросил с плеч пиджак.

-- Ради Бога, -- прокричал он, -- масла, опиума, морфия!
Чего угодно, лишь бы прекратить эту адскую боль!

Мы с инспектором невольно вскрикнули от изумления. Плечо
Мэрдока было располосовано такими же красными, воспаленными,
перекрещивающимися рубцами, как и тело Фицроя Макферсона.

Невыносимые боли пронизывали, по-видимому, всю грудную
клетку несчастного; дыхание его то и дело прерывалось, лицо
чернело, и он судорожно хватался рукой за сердце, а со лба
скатывались крупные капли пота. Он мог в любую минуту умереть.