Чтение 30–й страницы книги ~Собака Баскервилей~

день. Примите мои горячие поздравления. Упорство и
наблюдательность, которые вы проявили в таком необычайно
трудном деле, выше всякой похвалы.

Я все еще никак не мог примириться с тем, что меня так
ловко провели, но теплые слова Холмса рассеяли мою досаду.
Кроме того, в глубине души я чувство вал правоту моего друга и
признавал, что в интересах дела мне не следовало знать о его
появлении в здешних местах.

-- Ну, то-то же! -- сказал он, глядя на мое просветлевшее
лицо. -- А теперь расскажите мне о своем визите к миссис Лауре
Лайонс. Я сразу догадался, к кому вы поехали, ибо теперь мне
уже ясно, что это единственный человек в Кумби-Треси, от
которого мы можем кое-чего добиться. Откровенно говоря, если б
вы не по бывали там сегодня, я, по всей вероятности, отправился
бы к ней завтра сам.

Солнце уже спряталось, над болотами сгустились сумерки. В
воздухе сразу похолодало, и мы перешли в пещеру. И там, сидя в
полутьме рядом с Холмсом, я рассказал ему о своем разговоре с
миссис Лайонс. Он так заинтересовался им, что многое мне
пришлось повторять по два раза.

-- Это все очень важно,-- сказал Холмс, когда я кончил. --
Дело чрезвычайно сложное, и в нем был один пробел, который до
сих пор мне никак не удавалось заполнить. Вы, вероятно, знаете,
что Стэплтон в большой дружбе с миссис Лайонс?

-- Нет, о дружбе я ничего не слыхал.

-- Это факт. Они встречаются, обмениваются письмами --
вообще между ними полное согласие, что дает нам крупный козырь
в руки. Если б пустить этот козырь в ход, чтобы воздействовать
на его жену...

-- Его жену?

-- Теперь я поделюсь кое-чем с вами в обмен на ваши
открытия. Женщина, которую он выдает здесь за мисс Стэплтон, на
самом деле его жена.

-- Боже мой, Холмс! Вы уверены в этом? Тогда как же он
допустил, чтобы сэр Генри влюбился в нее?

-- Романтические чувства сэра Генри грозят бедой только
самому сэру Генри. Как вы заметили, Стэплтон всячески оберегает
ее от ухаживаний баронета. Повторяю, эта леди не сестра, а жена
Стэплтона.

-- Но зачем понадобились такие хитросплетения?

-- А вот зачем: Стэплтон предвидел, что она будет гораздо
полезнее ему в роли свободной женщины.

Все мои неясные подозрения, вс° подсказанное чутьем вдруг
выплыло наружу и сомкнулось вокруг натуралиста. От этого
спокойного, бесцветного человека в соломенной шляпе и с сачком
для ловли бабочек веяло чем-то грозным. Выдержка и терпение,
сопряженное с хитростью, на губах улыбка, а в сердце черная
злоба...

-- Значит, это и есть наш противник? Значит, он и
выслеживал нас в Лондоне?

-- Да, так я разгадал эту загадку.

-- А предостережение... Его прислала она?

-- Совершенно верно.

Из мрака, в котором я так долго блуждал, выступили
наполовину увиденные, наполовину угаданные мною очертания
чудовищного злодейства.

-- Неужели это верно, Холмс? Откуда вы узнали, что она его
жена?

-- В первую свою встречу с вами Стэплтон настолько
увлекся, что поведал вам часть своей биографии, о чем,
вероятно, не перестает жалеть до сих пор. У него действительно
была школа на севере Англии. А ведь отыскать учителя -- самое
простое дело. На этот предмет существуют школьные агентства,
которые дадут вам сведения о любом лице, связанном с этой
профессией. Я навел справки и вскоре узнал, что действительно в
одной школе разыгрались очень неприятные события и что директор
ее -- фамилия у него была другая -- скрылся вместе с женой. Все
их приметы совпадали в точности. А когда мне стало известно его
увлечение энтомологией15, тут уж я совсем перестал сомневаться.

Тьма, окутывавшая меня, мало-помалу начинала редеть, но
многое еще оставалось в тени

-- Если эта женщина его жена, то при чем тут миссис Лаура
Лайонс? -- спросил я.

-- Это один из пунктов, на который вы сами пролили
некоторый свет. После вашей поездки в Кумби-Треси многое стало
ясным. Я, например, не знал, что миссис Лайонс хочет развестись
с мужем. Она, вероятно, рассчитывает на брак со Стэплтоном --
ведь ей невдомек, что он женат.

-- А когда она узнает правдуг

-- Тогда эта леди может оказаться весьма полезной для нас.
Нам обоим нужно завтра же повидать ее. А теперь, Уотсон, как вы
думаете, не пора ли вам вернуться к своим обязанностям? Ваше
место в Баскервиль-холле.

Последние красные отблески заката погасли на западе, и на
болота спустилась ночь. В лиловатом небе слабо мерцали редкие
звезды.

-- Еще один, последний, вопрос, Холмс, -- сказал я,
вставая. -- Нам нечего скрывать друг от друга. Что все это
значит? К чему он ведет?

Холмс ответил мне глухим голосом:

-- К убийству, Уотсон... хладнокровно обдуманному
убийству. Не допытывайтесь с подробностях. Стэплтон затягивает
в свои сети сэра Генри, а я затягиваю его самого. Он почти у
меня в руках, с вашей помощью. Теперь нам угрожает только одна
опасность --

он может нанести удар первым. Еще день, самое большее два,
и у меня все будет готово, а до тех пор берегите сэра Генри,
как любящая мать бережет больного ребенка. Ваше отсутствие
сегодня вполне простительно, и все же я бы, пожалуй, предпочел,
чтобы вы не оставляли его... Слышите?

Страшный протяжный вопль, полный ужаса и муки, пронесся
над безмолвными болотами. Я слушал его и чувствовал, как у меня
стынет кровь в жилах.

-- Боже мой! Что это? Что это такое?

Холмс вскочил с места, и его высокая фигура заслонила от
меня вход в пещеру. Он стал там, пригнувшись, вытянув шею,
напряженно вглядываясь в темноту, и только успел бросить мне
шепотом:

-- Тише! Тише!

Этот крик, поразивший нас своей пронзительностью, шел из
глубины беспросветно темных болот. Но вот он послышался ближе,
явственнее...

-- Где это? -- шепнул Холмс, и по тому, как дрогнул у него
голос -- у него, у человека с железными нервами! -- я понял,
что этот вопль проник ему в самую душу. -- Где кричат, Уотсон?

-- По-моему, в той стороне. -- Я протянул руку, показывая
в темноту.

-- Нет, вон там!

Мучительный крик снова пронесся в безмолвной ночи, но
теперь он был еще ближе, еще громче. И к нему примешивались
какие-то другие звуки -- глухое низкое рычание, напоминающее
чем-то непрестанный рокот моря.

-- Это собака! -- крикнул Холмс. -- Бежим, Уотсон, бежим!
Боже мой! Только бы не опоздать!

Он бросился в темноту, я следом за ним. И вдруг где-то
впереди, за валунами, раздался отчаянный вопль, потом глухой,
тяжелый стук. Мы остановились, прислушиваясь. Но больше ничто
не нарушало давящей тишины безветренной ночи.

Я увидел, как Холмс, словно обезумев, схватился за голову
и топнул ногой о землю:

-- Он опередил нас, Уотсон! Мы опоздали!

-- Нет, этого не может быть!

-- Чего я медлил, дурак! И вы тоже хороши, Уотсон!
Оставили Баскервиля одного, и вот чем все кончилось! Нет, если
поправить ничего нельзя, я все равно отомщу негодяю!

Не разбирая дороги, мы бросились туда, откуда донесся этот
страшный крик. Мы взбирались вверх по склонам, сбегали вниз,
натыкались в темноте на валуны, продирались сквозь заросли
дрока. С вершины каждого холма мой друг быстро оглядывался по
сторонам, но болота покрывал густой мрак, и на их угрюмой шири
нельзя было приметить ни малейшего движения.

-- Вы что-нибудь видите?

-- Ничего.

-- Подождите! Что это?

До нас донесся приглушенный стон. Он шел откуда-то слева.
Каменная гряда круто обрывалась там вниз, переходя в усеянный
валунами склон, и среди валунов лежало что- то темное. Мы
подбежали ближе, и темный предмет принял более ясные очертания.
Это был человек, лежащий на земле лицом вниз. Он словно
готовился сделать кульбит -- подвернутая под каким-то