пока что снесет вниз мои вещи. Позови его, Уиггинс.
сказал ни слова! В комнате стоял небольшой чемодан; Холмс
вытащил его на середину и, став на колени, начал возиться с
ремнями.
головы, сказал он вошедшему кэбмену.
протянул руки к ремню. Послышался резкий щелчок, металлическое
звяканье, и Шерлок Холмс быстро поднялся на ноги. Глаза его
блестели.
вам мистера Джефферсона Хоупа, убийцу Еноха Дреббера и Джозефа
Стэнджерсона!
сообразить, в чем дело. Но в память мою навсегда врезалась эта
минута -- торжествующая улыбка Холмса и его звенящий голос и
дикое, изумленное выражение на лице кэбмена при виде блестящих
наручников, словно по волшебству сковавших его руки.
Секунду-другую мы, оцепенев, стояли, словно каменные идолы.
Вдруг пленник с яростным ревом вырвался из рук Холмса и кинулся
к окну. Он вышиб раму и стекло, но выскочить не успел: Грегсон,
Лестрейд и Холмс набросились на него, как ищейки, и оттащили от
окна. Началась жестокая схватка. Рассвирепевший преступник
обладал недюжинной силой: как мы ни старались навалиться на
него, он то и дело раскидывал нас в разные стороны. Такая
сверхъестественная сила бывает разве только у человека,
бьющегося в эпилептическом припадке. Лицо его и руки были
изрезаны осколками стекла, но, несмотря на потерю крови, он
сопротивлялся с ничуть не ослабевавшей яростью. И только когда
Лестрейд изловчился просунуть руку под его шарф, схватил его за
горло и чуть не задушил, он понял, что бороться бесполезно; все
же мы не чувствовали себя в безопасности, пока не связали ему
ноги. Наконец, еле переводя дух, мы поднялись с пола.
доставим его в Скотленд-Ярд. Ну что же, джентльмены, -- приятно
улыбнулся он, -- нашей маленькой тайны уже не существует. Прошу
вас, задавайте любые вопросы и не опасайтесь, что я откажусь
отвечать.
лежит унылая, бесплодная пустыня, с давних времен служившая
преградой на пути цивилизации. От Сьерра-Невады до Небраски, от
реки Иеллоустон на севере до Колорадо на юге простирается
страна безлюдья и мертвой тишины. Но природа и в этом унылом
запустении показала свой прихотливый нрав. Здесь есть и высокие
горы, увенчанные снежными шапками, и темные, мрачные долины.
Здесь есть скалистые ущелья, где пробегают быстрые потоки, и
огромные равнины, зимою белые от снега, а летом покрытые серой
солончаковой пылью. Но всюду одинаково голо, неприютно и
печально.
поисках новых мест для охоты туда забредают индейцы из племени
поуни или черноногих, но даже самые отчаянные храбрецы
стремятся поскорее покинуть эти зловещие равнины и вернуться в
родные прерии. Здесь по кустарникам рыщут койоты, порой в
воздухе захлопает крыльями сарыч, и, грузно переваливаясь,
пройдет по темной лощине серый медведь, стараясь найти
пропитание среди голых скал. Вот, пожалуй, и все обитатели этой
глухомани.
открывается с северного склона Сьерра-Бланка. Кругом, насколько
хватает глаз, простирается бесконечная плоская равнина, сплошь
покрытая солончаковой пылью; лишь кое-где на ней темнеют
карликовые кусты чаппараля. Далеко на горизонте высится длинная
цепь гор с зубчатыми вершинами, на которых белеет снег. На всем
этом огромном пространстве нет ни признаков жизни, ни следов,
оставленных живыми существами. В голубовато-стальном небе не
видно птиц, и ничто не шевельнется на тусклой серой земле --
все обволакивает полная тишина. Сколько ни напрягать слух, в
этой великой пустыне не услышишь ни малейшего звука, здесь
царит безмолвие -- нерушимое, гнетущее безмолвие.
жизни; пожалуй, это не совсем верно. С высоты Сьерра-Бланка
видна извилистая дорога, которая тянется через пустыню и
исчезает где-то вдали. Она изборождена колесами и истоптана
ногами многих искателей счастья. Вдоль дороги, поблескивая под
солнцем, ярко белеют на сером солончаке какие-то предметы.
Подойдите ближе и приглядитесь! Это кости -- одни крупные и
массивные, другие помельче и потоньше. Крупные кости бычьи,
другие же -- человеческие. На полторы тысячи миль можно
проследить страшный караванным путь по этим вехам -- останкам
тех, кто погиб в соляной пустыне.
путник. По виду он мог бы сойти за духа или за демона тех мест.
С первого взгляда трудно было определить, сколько ему лет --
под сорок или под шестьдесят. Желтая пергаментная кожа туго
обтягивала кости его худого, изможденного лица, в длинных
темных волосах и бороде серебрилась сильная проседь, запавшие
глаза горели неестественным блеском, а рука, сжимавшая ружье,
напоминала кисть скелета. Чтобы устоять на ногах, ему
приходилось опираться на ружье, хотя, судя по высокому росту и
могучему сложению, он должен был обладать крепким, выносливым
организмом; впрочем, его заострившееся лицо и одежда, мешком
висевшая на его иссохшем теле, ясно говорили, почему он
выглядит немощным стариком. Он умирал -- умирал от голода и
жажды.
одолел подъем в тщетной надежде найти здесь, на равнине, хоть
каплю влаги, но увидел перси собой лишь соляную пустыню и цепь
неприступных гор вдали. И нигде ни дерева, ни кустика, ни
признака воды! В этом необозримом пространстве для него не было
ни проблеска надежды. Диким, растерянным взглядом он посмотрел
на север, потом на восток и запад и понял, что его скитаниям
пришел конец, -- здесь, на голой скале, ему придется встретить
свою смерть. "Не все ли равно, здесь или на пуховой постели лет
через двадцать пять", -- пробормотал он, собираясь сесть в тень
возле большого валуна.
теперь ружье и большой узел, завязанный серой шалью, который он
нес, перекинув через правое плечо. Узел был, очевидно, слишком
тяжел для него, -- спустив с плеча, он не удержал его в руках и
почти уронил на землю. Тотчас раздался жалобный крик и из серой
шали высунулись сначала маленькое испуганное личико с
блестящими карими глазами, потом два грязных пухлых кулачка.
нечаянно.
пяти, в изящных туфельках, нарядном розовом платьице и
полотняном переднике; все это свидетельствовало о том, что ее
одевала заботливая мать. Лицо девочки побледнело и осунулось,
но, судя по крепким ножкам и ручкам, ей пришлось вытерпеть
меньше лишений, чем ее спутнику.
запустив пальцы в спутанные золотистые кудряшки, потирает
затылок.
подставляя ему ушибленное место.
сказала "до свиданья"? Она всегда прощалась, даже когда уходила
к тете пить чай, а теперь ее нет целых три дня. Ужасно пить
хочется, правда? Нет ли здесь воды или чего-нибудь поесть?
хорошо. Положи сюда голову, тебе станет лучше. Нелегко
говорить, когда губы сухие, как бумага, но уж лучше я тебе
скажу все, как есть. Что это у тебя?
сказала девочка, подняв два блестящих кусочка слюды. -- Когда
вернемся домой, я подарю их братцу Бобу.
твердо ответил ее спутник... -- Ты только немножко потерпи. Вот
что я хотел тебе сказать: ты помнишь, как мы ушли с реки?