Андрей КОНСТАНТИНОВ

ВОР

БАНДИТСКИЙ ПЕТЕРБУРГ IV

От автора

Книга, которую вы, уважаемый читатель, держите в руках, - художественное
произведете, поэтому все изложенное в ней - авторский вымысел, а фактура не
может быть использована в суде. Любые совпадения с имевшими место реальными
событиями - случайны, а расхождения - наоборот, закономерны.

ПРОЛОГ

Санкт - Петербург, сентябрь 1992 года

Субботний вечер был еще по-летнему теплым, но листва на деревьях в садике
двора большого серого дома на Каменноостровском проспекте уже наливалась
желтизной, отражаясь в светлых лужах, еще не просохших после недавнего
дождя. В такие тихие субботние сентябрьские вечера Петербург пустел -
горожане старались перед наступавшей холодной и дождливой осенью
использовать каждый выходной для того, чтобы покопаться на дачных участках.

Впрочем, жильцы серого дома на Каменноостровском были в основном людьми
достаточно состоятельными, чтобы не ковыряться на огородах, - они уезжали за
город подышать свежим воздухом, попариться в баньках, превосходивших
размерами убогие времянки на участках простых смертных, расслабиться вдали
от каменных кружев Питера...

Двор был пуст, когда в него вошли через просторную подворотню три смешных
старика в старомодных болоньевых плащах и шляпах с обвисшими полями. Один из
троицы бережно толкал перед собой детскую колясочку, руки других были
свободными. Эти двое выглядели совсем комично, потому что на ногах у них
поверх стареньких туфель были надеты резиновые галоши.

Старики неспешно прошлепали к скамеечке в центре двора, уселись и о
чем-то оживленно зашушукались - не иначе как обсуждали очередное повышение
цен и задержку выплаты пенсий... Впрочем, они обсуждали совсем другие
вопросы - из всей троицы пенсионного возраста достиг только один, но он
скорее умер бы под забором, чем согласился получать деньги от государства.
Дело в том, что смешной старичок в галошах был вором - настоящим законником,
коронованным еще в конце сороковых в спецлагере Севураллага.

"Как же давно все это было... Неужели - жизнь прошла..."

Вор на мгновение прикрыл веки и зябко передернул плечами - в последнее
время ему постоянно не хватало тепла, видимо, слишком медленно бежала по
жилам стариковская кровь... Впрочем, внутренней силы у него еще было
достаточно. Вор открыл холодно блеснувшие глаза, весь подобрался и негромко
сказал:

- Пора.

Тот, который качал колясочку, остался сидеть на скамеечке, а второй
обладатель галош встал, взял старика под руку, и они направились к подъезду,
отгородившемуся от двора массивной металлической дверью с кодовым замком.
Дверь эту спутник старика открыл мгновенно - словно она и не была заперта.
Вор шагнул в полумрак подъезда, аккуратно закрыл дверь, щелкнув замком, а
его напарник уже взлетал на третий этаж быстрыми и длинными, совсем не
стариковскими прыжками...

Вор не спеша поднялся до площадки второго этажа, чувствуя, как его
начинает охватывать знакомая лихорадка азарта, ощущение риска, страх,
волнение и гордость от сознания того, что он сумеет страх перебороть... Эту
сложную гамму чувств, наверное, можно было бы сравнить с тем, что испытывает
альпинист, глядя на вершину, которую ему еще только предстоит покорить...

Вор за свою долгую и страшную жизнь поставил <Поставить - обворовать
(жарг.)> десятки, а может быть, даже сотни хат - и каждый раз перед
проникновением в чужой дом его колотило как в первый раз. Как ни странно,
вор в своей работе больше всего любил именно эти мгновения наивысшего
напряжения нервов, мгновения концентрации сил, словно перед прыжком в
холодный омут. Старик ждал этих секунд, словно наркоман очередной дозы, он
мистически верил в то, что каждая поставленная квартира вливает в него
жизненную силу, заставляющую отступать старость...

Вор преодолел еще один лестничный пролет и остановился на небольшой
площадке у окна, смотревшего во двор. В подъезде было по-прежнему тихо -
только на третьем этаже перед роскошной тяжелой дверью, обитой натуральной
кожей, еле слышно звякал чем-то металлическим спутник старика.

Вор спокойно смотрел на своего помощника, не подгоняя его ни словом, ни
жестом - последнее дело говорить что-нибудь под руку человеку, занятому
тонкой работой.

- Готово, - наконец выдохнул человек у двери и обтер рукавом плаща пот со
лба.

Старик легкими, неслышными шагами поднялся на площадку третьего этажа,
достал из кармана брюк секундомер, глянул на напарника и еле слышно
прошептал:

- С Богом, Жора, поехали!

Жора облизнул губы и быстро скользнул в прихожую темной квартиры. Вор
шагнул следом, аккуратно прикрыл дверь, достал из внутреннего кармана плаща
фонарик и посветил уже колдовавшему над ящиком с сигнализацией напарнику. В
квартире было очень тихо - окна, рамы в которых были заменены на
звукоизолирующие финские пакеты, не пропускали с улицы шума, характерного
для одной из крупнейших городских магистралей, - лишь отчетливо слышалось
хриплое дыхание Жоры.

- Осталось двадцать секунд, - спокойно, даже почти бесстрастно
констатировал старик, на мгновение переведя луч фонарика на циферблат
секундомера. Напарник не ответил, только дыхание его стало еще более хриплым
и частым.

- Все! - наконец выдохнул он и обессиленно опустился прямо на пол в
прихожей, отдуваясь, как после долгого бега.

Вор застопорил секундомер, взглянул на циферблат и усмехнулся:

- С запасом... Девять секунд еще наши были... Он похлопал Жору по плечу,
закрыл входную дверь на засов и пошел на кухню, доставая на ходу из кармана
пиджака "воки-токи".

Окно кухни выходило во двор, вор слегка отдернул занавеску, нашел
взглядом фигуру "старичка" с коляской и сказал в переговорное устройство:

- Мы на месте.

"Старичок" на скамейке поднял глаза, еле заметно кивнул и поднес ко рту
маленькую черную коробочку,

- Все спокойно, - услышал вор его искаженный эфиром голос.

Старик кивнул, убрал "воки-токи" в карман и пошел в глубь квартиры,
натягивая на ходу зеленые резиновые перчатки. Судя по всему, вор хорошо знал
планировку квартиры - так уверенно он двигался по чужому дому.

Вернувшись в прихожую, старик открыл стенной шкаф и вытащил оттуда две
большие дорожные сумки. Сунув пустые вместительные баулы уже пришедшему в
себя и отдышавшемуся Жоре, вор пошел по комнатам. Комнат было шесть, и все
они поражали богатым убранством, роскошью, бросавшейся в глаза даже в
полумраке: ковры, тяжелая антикварная мебель, картины на стенах, старинные
люстры и светильники гармонично сочетались с суперсовременными телевизорами,
музыкальными центрами и компьютерами. Вор осматривал комнаты с какой-то
странной усмешкой, время от времени покачивая красивой седой головой.

В просторном кабинете напротив массивного дубового письменного стола на
стене висел пояси Глазунова. Старик присел на краешек стола и долго смотрел
на брезгливо-надменное лицо с тяжелыми брылами щек.

- Ну что, Миша, время разбрасывать камни и время - собирать? Не кидайте -
и не кидаемы будете... Менты, говоришь, товар зажурковали? Су-чонок...

Вор усмехнулся и перевел взгляд с портрета на стоявшую рядом с ним на
столе большую пепельницу из серебра и горного хрусталя. Пепельница была
сделана в форме драккара викингов: сама ладья - из хрусталя, щиты по бортам
и голова дракона - из серебра. Щиты попеременно сверкали рубинами и
изумрудами, а глаза дракона горели алмазами.

Старик хмыкнул и щелкнул дракона по носу. Вещица была ему хорошо знакома
- десять месяцев назад вор взял ее на квартире академика Хворостина вместе с
кое-какими картинами фламандских мастеров и уникальной коллекцией античных
монет... Наколку на ту хату дал Миша Монахов, и ему же старик сбросил добычу
- их вязка с Мишей была давней, заплелась она еще в семьдесят восьмом году в
Коми АССР, где оба топтали одну зону. Вор попал туда как активный член
известной ленинградской шайки "Хунта", а Монахова сделала "комиком" история,
легшая впоследствии в основу одного из фильмов популярного советского
сериала "Следствие ведут знатоки".

В середине семидесятых годов молодой перспективный работник
Ленювелирторга Михаил Монахов организовал артель из спившихся художников,
скульпторов и ювелиров и поставил на поточный метод производство ювелирных
изделий "под Фаберже". На подделки ставилось настоящее, подлинное клеймо
поставщика двора его императорского величества Карла Фаберже, которое
сложным и темным путем попало в руки Миши.

Поток "Фаберже от Монахова" уходил в основном за кордон, и за несколько
лет Миша стал настоящим подпольным миллионером. Но потом где-то в отлаженной
цепочке случился сбой, ювелирами-нелегалами заинтересовался КГБ, и все в
одночасье рухнуло... Забавно, что сел Монахов лишь за контрабанду -
экспертиза Комитета сначала не смогла установить, что за границу шел не
подлинный Фаберже, а левый.

В лагере вор помог Монахову выжить, опекал и защищал его, а в восемьдесят
четвертом, когда оба вернулись в Ленинград, началось их взаимовыгодное
сотрудничество - вор ставил хаты богатых коллекционеров, а Миша по старым и
новым каналам перегонял похищенное на Запад, где у него была уже целая сеть
заказчиков. Часто поступали конкретные заявки, но вор брался выполнять