Андрей КУРКОВ

МИЛЫЙ ДРУГ, ТОВАРИЩ ПОКОЙНИКА

Если б я курил - было бы легче после каждого тихого, со стороны не
внятного и не прочитываемого скандала выкуривать по несколько сигарет и
дым, никотин, становящийся на время не то, чтобы смыслом или запахом
жизни, но чем-то отвлекающим, как воскуриваемый в свою собственную честь
фимиам, помогал был мне в очередной раз увидеть в дальнейшем моем
существовании радость. Но я не курил с детства и думал, что начинать
курить в тридцатилетнем возрасте - это уже точно проявление детства или
глупости.

Дождь никак не начинался. Вечерело. Жена закрылась в ванной, но это
было обычным приниманием ванны. Я тоже иногда закрываюсь в ванне, хотя с
чего бы я должен стесняться своей жены. Вот тут и вопрос, проясняющий
причину - мы давно уже далеки друг от друга. Вечером, ложась в постель, мы
раздеваемся в темноте, а днем или при свете принимая ванну, мы стесняемся
своей наготы. Нагота здесь - это ранимость. Она бы тоже самое сказала. Но
и я раним, и чаще всего раним ею. Мы уже не говорим об этом, хотя раньше
пытались все выяснить и улучшить словами.

Казалось бы - осень, время уходящего тепла, начало сезона сохранения
прошлого тепла во имя грядущей зимы, чтобы не замерзнуть. Время
заклеивания окон и балконных дверей. Когда еще сама природа так
способствует мыслям о восстановлении или укреплении уюта, физического и
душевного. Но что сентябрь для нас? Ничего. Мы молчим, разговариваем
междометиями. Каждый сам для себя варим кофе и жарим яишницы.

Пора было это заканчивать. Уйти некуда - однокомнатную квартиру
пополам не поделишь.

Любовь прыгать с вышки в воду вспоминалась всякий раз при
выглядывании из окна нашего восьмого этажа. Но не давала необходимый
импульс для прыжка. Я не был рожден самоубийцей. Жизнь вне, за пределами
моего быта, мне очень нравилась. С каким-то легким замиранием в груди я
проходил иногда вечером по Крещатику, пытаясь разглядеть лица вечерних
девушек, ожидающих клиентов на скамеечках или у фонтана под кинотеатром
"Дружба". В полумраке, в искусственном городском освещении они выглядели
привлекательно, как изящно нарисованные, многообещающие силуэты, обычно
бросающие какой-то карандашный взгляд с книжных мелодраматических форзацов
и обложек. Я легко представлял себя их клиентом или даже приближенным,
другом. Но представлять себя - это еще далеко не быть. Мне многого не
хватало - решительности, денег, свободы. Но они, как первая ласточка
сошедшего с экрана американского образа жизни, дарили надежду на то, что и
другие сладкие американские картинки оживут и замельтешат вокруг меня,
тут, в Киеве. И я окажусь захваченным этим мельтешением, постепенно
превращающимся в жизнь и вытесняющим жизнь прошлую, во всем временную и
надоевшую каждой своей деталью, каждой составной частью, каждой газетной
статьей, подробно ее же описывающей.

Будучи студентом инъяза я любил дружить с иностранцами. От них я
учился и языкам, и какому-то другому пониманию жизни. Они так отличались
от нас, как может отличаться белый гриб от ежика. Внутреннее наше различие
могло сравниться лишь с каким-либо явным внешним, вроде вышеприведенного
примера. У них было другое детство, другие игры. Они мне и рассказали об
одной игре, которая в какой-то момент завладевает уже не первым и не
десятым поколением детей, не знавших советского детства. Игра простая -
надо составить цепочку из знакомых, которая выведет тебя, к примеру, к
королеве Англии или к Маргарет Тэтчер - она в то время была более
актуальна. Выходило, что почти каждый играющий мог через трех-четырех
связанных между собой и с ним людей выйти на английского премьер-министра.
Принцип до смешного простой - я знаю его, он знает ее, она знает еще
кого-то, кто лично знаком с Ним или с Ней. Я пробовал тогда сделать тоже
самое и выйти таким образом на Брежнева или на Щербицкого. Не получалось.
Цепочка просто не начиналась. И вот теперь, вдруг, должно быть из-за
отчаянности моей жизни и моего быта, я понял, как надо играть в эту игру
здесь, на нашей земле. Надо искать выход на убийц. Их много, они среди нас
и некоторые из них особенно и не скрывают свой род занятий. Лет десять
назад я знал как минимум двоих, уже отсидевших свое убийц - нормальных,
общительных и даже готовых прийти на помощь. Правда тогда они, убийцы,
были другие - в них было больше романтики. Сейчас любые отношения строятся
на деньгах и убийство стало для некоторых хорошо оплачиваемой профессией.
Даже слово новое привнесли из английского - киллер. Это было похоже на
продолжение американской традиции улучшения имиджа и наименования
неквалифицированных и непрестижных профессий. Помню, что уборщика улиц,
или попросту - дворника - в Америке переименовали в инженера по
санитарному состоянию городской среды. Но там причина для этого
переименования была проста и понятна - придать дворникам больше
самоуверенности и самоуважения. А у нас вышло по-другому. Просто
получилось, что убийца высшей квалификации, работающий исключительно на
заказах получает звание киллера. Ну а тот, прошлый тип убийцы - бытовой,
романтический, по пьянке и из ревности так и остается простым убийцей.
Таких и ловят, и садят в то время, как киллер остается птицей неуловимой и
невидимой.

Эти размышления сами вывели меня на тему, пытавшуюся уже много раз
достучаться из моего подсознания. Я ведь уже несколько лет искал выход из
своей тупиковой жизненной ситуации. Но искал его больше в воображении,
больше в своих фантазиях. А теперь выход напрашивался сам - выход не из
ситуации, но из самой жизни. Для самоубийцы я был слишком жизнелюбив, но
для жертвы я был то, что надо. Прекрасный пример несправедливости судьбы,
умный мужчина в расцвете сил и способностей да и еще убитый по чьему-то
заказу! Репутация жертвы заказного убийства защекотала мне нервы. Я
представил себе, как будут озадачены мои многочисленные знакомые, сразу
решив, что они обо мне практически ничего не знали, ведь тот я, который
был им знаком, с которым они пили вино и кофе, не мог и не должен был быть
замешан в дела, за которыми следуют разборки или заказные убийства. Я
представил себе, как всех их будет вычислять уголовный розыск,
допрашивать, задавая десятки "крутых" вопросов. "У него были враги?", "Чем
он занимался?", "Кто мог быть заинтересован в его смерти?" и так далее.
Оставалось найти недорогого киллера, деньги на его гонорар и уж тогда
спланированное мною идеальное убийство станет очередной из неразрешимых
загадок. Эффектный конец бестолковой жизни меня прельщал. А у загадочных
убийств есть еще одна привлекательная черта - о них часто вспоминают и в
газетах, и в книгах, вспоминают с подробностями и с именем жертвы - так
что у меня будет реальный шанс остаться в памяти народной если не на века,
то во всяком случае - надолго.

Осень запаздывала. Или у природы не хватало денег на красные и желтые
краски, словно природа копировала печальное финансовое положение страны.
Правда, стало прохладнее и по вечерам немного дождило. Но яркой картины
увядания природы не получалось. Люди же увядали на глазах, а сам я - на
собственных глазах в зеркале. Друзья звонили, чтобы сообщить, как им
плохо. Я в ответ молчал, вынашивая, но скрывая от всех, свою драгоценную
идею идеального выхода из жизненного тупика.

Жена стала позднее обычного возвращаться домой, иногда за полночь.
Раздевалась она в темноте и ложилась на свой край дивана под свое одеяло.
Каждый ее приход будил меня и раздражал. А даже если и не будил, то
раздражал еще сильнее. От нее не было никакого тепла и сама мысль о
женщине, не приносящей тепла, меня злила, особенно когда я думал конкретно
о ней, о той женщине, что была рядом.

Вечером в среду я сам решил задержаться в центре. У меня было немного
денег и имелось довольно конкретное решение - как с ними поступить. Проще
говоря - хотелось выпить. Но не соло, а как минимум дуэтом. Идеальная
святая цифра "3" еще больше порадовала бы меня, если б, конечно, все трое
были близкими знакомыми. Случайных попутчиков к станции "выпивка" я не
любил. К семи я приехал на Контрактовую площадь, где в одном из
коммерческих магазинчиков видел пару раз через стекло своего бывшего
одноклассника Диму Самородина. Не виделись мы с ним со школьного времени,
да и тогда, когда я видел его через витрину магазинчика - меня он не
видел, обслуживая очередных покупателей. Поэтому казалось мне, что
внезапная встреча для него будет радостной, тем более, что в школе мы
ладили и ничто так не объединяет людей, как общее прошлое, будь то школа
или тюрьма.

Мои размышления подтвердились. Как только я зашел в магазинчик
походкой задумчивого покупателя - он меня узнал и окликнул. Между делом
обслуживая покупателей реальных, он задавал мне массу вопросов о наших
бывших одноклассниках, интересуясь кого и когда я видел последний раз и
кто что делает. Порадовать его я особенно не мог. За все годы у меня
произошло всего-то пять-шесть случайных "транспортных" встреч с друзьями
детства, о чем я ему и рассказал.

- Ты подожди полчасика, - попросил он. - Шеф заедет за выручкой и