Чтение 28–й страницы книги ~Смерть постороннего~

Побродив недолго по городу, Виктор сел на метро и приехал в
Святошино. Февраль после нескольких, видимо случайных оттепелей, снова
засуровел. Светило солнце, сверкал под ногами снег и руки мерзли в
карманах короткой дубленки. Правая рука сжимала в ладони холодную связку
ключей от квартиры Пидпалого.

Дорога от метро до дома, где жил старик, заняла в этот раз минут
десять - видимо холод подгонял Виктора. Не мешкая перед дверьми, Виктор
быстро вошел в квартиру. Постучал ногами по полу в коридоре, струшивая с
сапог снег. Прошел на кухню. Там было чисто и только воздух - одновременно
сырой и спертый - сразу напомнил о том дне, когда вызванная Виктором
скорая увезла отсюда Пидпалого. Увезла навсегда.

Воздух защекотал в ноздрях и Виктор чихнул.

- Лучше было бы ему умереть дома, - подумал он, глядя на старую
кухонную мебель, на остановившиеся настенные часы, на терракотовую
пепельницу на подоконнике, которую старик видно никогда не использовал, то
ли забыв о ней, то ли из бережливости.

Прошел в комнату. Вокруг широкого круглого стола так же стояли старые
стулья. Люстра с пятью матовыми плафонами свисала с середины потолка.
Напротив входа в комнату стоял комод, на котором ближе к стенке
громоздились друг на друге три книжные полки. Фотографии и газетные
вырезки заслоняли корешки книг. На стенах тоже висели фотографии в рамках
- от них веяло прошлым. Вся обстановка квартиры принадлежала другой эпохе.

Виктор вспомнил квартиру своей бабушки, воспитывавшей его после того,
как его родители развелись и разъехались в разные стороны. Та квартира в
старом доме на Тарасовской тоже была в чем-то старомодной, но тогда Виктор
об этом не задумывался. Там тоже стоял комод, только поменьше этого. На
комоде - стеклянная горка, где бабушка выставляла напоказ свою гордость -
фарфоровые вазы, которыми ее награждали на работе за очередные достижения.
Этих ваз было пять или шесть и на каждой из них аккуратно, золотыми
чернилами были выведены ее фамилия и инициалы, дата и краткое объяснение
"за что". И такие же фотографии в рамках - та же эпоха, то же недавнее, но
такое уже далекое прошлое, прошлое страны, которой уже нет.

Виктор подошел к комоду. На фотографиях, заслонявших корешки книг,
узнал Пидпалого - вот Пидпалый с какой-то женщиной на фоне пальм - и внизу
надпись "Ялта, лето 1976 г." Виктор всмотрелся в фотографию - Пидпалому на
ней было лет сорок - сорок пять, и женщине с завитыми волосами видимо
столько же. На другой фотографии Пидпалый стоял один на краю бассейна, из
которого выглядывала голова дельфина. "Батуми, лето 1981" - подсказывала
подпись внизу.

Прошлое верило в даты. И жизнь каждого человека состояла из дат,
придававших жизни ритм, ощущение ступенчатости, словно с высоты очередной
даты можно было оглянуться и, посмотрев вниз, увидеть само прошлое. Ясное,
понятное прошлое, поделенное на квадраты событий и линии дорог.

В этой квартире, не смотря на присутствие в воздухе книжной сырости -
может из-за первого этажа, Виктор почувствовал себя уютно и защищенно. Эти
стены с полинявшими обоями, покрытые пылью плафоны люстры и ряды
фотографий словно загипнотизировали его.

Он сел за стол. Опять вспомнил бабушку, Александру Васильевну, когда
была она уже старой и выходила с табуреткой посидеть на улице около
парадного. "Не дай бог лежать мне парализованной, - говорила она. - Я тебе
всю жизнь испорчу, и жены у тебя не будет!" Виктор тогда смеялся, но
бабушка, не смотря на всю свою дряхлость, выведала у соседей телефон
квартирного маклера и уже через пару месяцев у Виктора была новая
двухкомнатная квартира, а бабушка переехала в однокомнатную хрущовку на
первый этаж. И уже в ней умерла, тихо и незаметно. Хоронил ее "Собес", а
соседи, собрав по три рубля, купили венок. Обо всем этом Виктор узнал
полгода спустя, вернувшись из армии.

Захотелось чаю и Виктор прошел на кухню. За окошком уже темнело. Он
включил свет и услышал, как забурчал старый холодильник. Удивленный,
Виктор открыл холодильник и заглянул внутрь. Позеленевшая колбаса и
открытая банка сгущенного молока. Он достал банку. Нашел в кухонном пенале
пачку чая, заварил.

К ощущению уюта, чужого уюта, примешалась тревога. Виктор пил чай и
заедал его сгущенкой, затвердевшей от времени. С улицы доносились то
разговоры проходивших под домом людей, то шум проехавшей машины.

В горле почему-то першило и Виктор налил себе вторую чашку чая. Выпил
и вернулся в комнату. Включил там свет. Заглянул в кабинет, заставленный
книжными шкафами и полками. Подошел к письменному столу. Зажег настольную
лампу - тоже старую, на мраморной ножке. Сел на стул, обитый черной кожей.

На столе лежали какие-то тетради, записные книжки. Возле лампы Виктор
заметил толстый ежедневник и взял его в руки. Пролистал - на страницах
метался бисерный спешащий почерк, вразброс лежали бумажки-закладки.
Ежедневник сам раскрылся на одной такой закладке - вырезке из газеты.
Виктор придвинулся поближе к лампе. В вырезке сообщалось о том, что
Великобритания подарила Украине Антарктическую станцию. В конце информации
ее автор обращался за помощью к потенциальным спонсорам, без денег которых
невозможно было отправить украинских ученых в Антарктиду. Тут же
приводился телефон для справок и номер банковского счета для спонсорской
помощи.

- Зачем Украине Антарктида? - подумал Виктор и пожал плечами.

На этой же странице заметил какую-то квитанцию о почтовом переводе.
Поднес к глазам и ошалел - Пидпалый отправил на этот "антарктический" счет
пять миллионов купонов - должно быть все свои сбережения...

Отложив квитанцию и вырезку из газеты на стол, Виктор всмотрелся в
записи старика, но смог разобрать только отдельные слова - почерк
Пидпалого словно кодировал его записанные мысли, делая их недоступными
постороннему.

Опять Виктор ощутил тревогу. И кончики пальцев зачесались, словно от
прикосновения к чему-то непонятному, необъяснимому.

Виктор помнил о своем обещании старику. Помнил, но не хотел сейчас об
этом думать. И хотя он пришел сюда, не думая о причине, но ведь именно это
обещание и привело его в квартиру Пидпалого. И холодные ключи в ладони,
спрятанной от мороза в кармане - они вели его сюда, как компас.

И вот он сидел среди вещей и бумаг, которые уже никому не
принадлежали. Среди целого мира, оставшегося без своего создателя и
хозяина. Старик не хотел, чтобы к этому миру прикасались посторонние, он
не хотел, чтобы кто-то видел разрушение этого маленького уютного мира,
календарь которого словно запаздывал на три - четыре десятка лет.

Виктор тяжело вздохнул. Ему захотелось вдруг что-то забрать на
память, выдвинуть ящики письменного стола, открыть комод, искать что-то,
чтобы это что-то забрать себе. Вроде бы спасти. Но застывшая целостность и
неподвижность этого маленького мира останавливала его. И он сидел,
оцепенев, за столом. Сидел и смотрел на газетную вырезку и почтовую
квитанцию, на ежедневник и другие тетради, лежавшие рядом.

Уличный шум затих и тишина улицы, объединившись с тишиной квартиры,
словно пробудили его. Он взял газетную вырезку и сунул в карман дубленки.

Провел взглядом по стенам кабинета, но больше ни к чему не
притронулся. Сходил на кухню и взял с газовой плиты спички. В стенном
шкафчике в коридоре нашел бутылку оцетона и вернулся в кабинет. Стараясь
ни о чем не думать, он разбрызгивал оцетон на книги, стоявшие на нижних
полках, на пачку старых газет под письменным столом. Потом взял полпачки
этих газет и отнес в комнату, где положил их под обеденный стол. Туда же
бросил белую в чайных пятнах скатерть. Потом прошелся, дотрагиваясь
спичечными огоньками до газет, до всего, что могло привлечь пламя. Огонь
уже шипел в кабинете и в комнате, но был он слишком слабый, чтобы
наброситься со всей своей яростью на обреченный мир вещей. Виктор нашел в
комоде пачку простыней, наволочки, полотенца и все это бросил в огонь.
Бросил туда и плащ Пидпалого, висевший на вешалке в коридоре.

В воздухе заметались черные пылинки. Воздух согрелся и стал медленно
кружиться по комнате, наполняясь дымом и искорками огня. Виктор отступил в
коридор.

Треск огня становился все громче. Пламя уже пробивалось через
столешницу и лизало ноги стола.

Виктор нащупал в кармане ключи от квартиры Пидпалого. Отошел к двери,
потом быстро вернулся и выключил свет в комнате. Огонь сразу побагровел,
стал красивее и страшнее.

Выйдя на площадку, Виктор закрыл за собой двери на ключ.

На улице он обошел дом и остановился напротив окон квартиры старика,
наблюдая за поднимавшимися к потолку комнаты языками пламени. Взгляд его
ушел вверх, на второй этаж. Свет там не горел - люди или спали, или еще не
пришли домой.

Виктор снова посмотрел на окно, за которым плясало пламя.

- Ну все, - думал он, - обещание выполнил...

А пальцы рук дрожали и холод толкал в спину.

Обернувшись, Виктор увидел на углу соседнего дома телефон. Подошел,
вызвал пожарных.

Донесся звон стекла, словно огонь пробивал себе выход наружу.
Какая-то женщина закричала. А минут через пять зазвучали приближающиеся
сирены пожарных машин.

Когда две машины подъехали и пожарники засуетились, разматывая шланги
и перекрикиваясь, Виктор последний раз посмотрел в сторону обреченного
пламени и неспеша пошел в сторону метро.

На языке ощущался привкус дыма. Легкие снежинки опускались на лицо
Виктора и тут же, не успев расстаять, отлетали в сторону - холодный
ветерок помогал им добраться до земли.