Чтение 30–й страницы книги ~Смерть постороннего~

кофепития в кабинете у главного? Его доброе отношение к Виктору, дрожащие
округлые буквы его почерка? Его письменная лаконичность, приверженность к
одному единственному слову "отработан", аккуратно выведенному многократно
на оригиналах "крестиков", уже сообщивших читателям газеты о закончившейся
жизни очередного человека, заслужившего расширенный некролог?

Новый жанр, жанр изобретенный Виктором был жив. В отличие от многих
героев этого жанра. Но Виктор уже не ощущал потребность в славе, он уже
давно не хотел кричать: "Это я написал!". Его вполне устраивала
анонимность "Группы Товарищей".

Он чувствовал, что в этой Группе он не одинок. Главный тоже был одним
из Товарищей этой группы. Кто-то еще был членом Группы, может быть даже
главным Товарищем. Этот кто-то одобрял "крестики", размашисто расписываясь
поверх текста Виктора. Но что он одобрял, Виктору теперь было не совсем
ясно. Одобрял ли он текст или же героя текста? И эти даты, очевидно
определявшие день публикации некролога, но явно проставленные когда герои
некролога были еще живы? Плановое хозяйство смерти?

Нет, понимал Виктор, этот некто одобрял не качество текста, не его
философские отступления и удачные подачи неожиданных жизненных поворотов
героев. Некто одобрял самих героев, определяя сколько им осталось жить. И
главный редактор играл во всем этом процессе неожиданно мелкую роль. Он
сам был своего рода смесью курьера и автобусного контролера. И хотя в его
обязаности наверняка входила публикация "крестиков" в указанный день, но и
эта роль не казалась теперь Виктору особенно значительной. Как и его
собственная роль, которую он все-таки до конца не понимал.

Вопреки логическому движению мыслей, неожиданное воспоминание вдруг
отвлекло Виктора и бросило его в дрожь. И хотя он, казалось, уже почти
понимал происходящее, но это воспоминание словно отбросило его назад,
оттолкнуло от попытки решить уравнение с одним неизвестным и двумя
известными.

Он вспомнил последние слова главного, сказанные им в ответ на
любопытство Виктора. Той ночью, когда Игоря Львовича внизу ждала машина,
чтобы отвезти в аэропорт.

"Тебе расскажут обо всем только в том случае, если твоя работа, как
впрочем и жизнь, больше не будет нужна..."

Тогда Виктору казалось, что он прощается с главным навсегда. И как-то
естественно думалось, что и его работе пришел конец, хотя неожиданная
загадка, обнаруженная им в сейфе у главного, все равно его тревожила. Но
уже на следующий, кажется, день, эту загадку словно само время отодвинуло
куда-то в прошлое. И возникшее в воображении Виктора расстояние времени
между уже прошлой загадкой и самим собой, перешагнувшим через очередную
линию своей жизни, будто бы притупило его интерес к этой тайне, соавтором
которой он очевидно был. "Лучше ничего не знать, но быть живым. Особенно,
когда все уже в прошлом." - думал тогда он.

И вот оказалось, что никакое это ни прошлое. И все продолжается. И он
должен продолжать работать, обращая особое внимание на строчки,
подчеркнутые красным карандашом.

- Стоит ли пытаться узнать, что происходит? - думал теперь он. -
Стоит ли? Стоит ли рисковать своим пусть даже странным, но все-таки уютом,
своим спокойствием? Ведь все равно придется писать эти "крестики",
придется быть нужным, чтобы оставаться живым.

Снова вспомнилась та последняя фраза главного.

Нет, решил Виктор, черт с ним, но гораздо спокойнее не думать обо
всем этом.

Он взял с подоконника папку с давно уже готовыми "крестиками" на
военных. Просмотрел фамилии и тексты.

"Какая мне разница, что произойдет с этими генералами, - подумал он.
- Какая мне разница на какое число кто-то неизвестный запланирует их
смерть с последующей публикацией некролога? Некролога, прочитав который
можно подумать, что покойный честно заслужил свою смерть?..."

Если его жизнь так зависит от работы, то пускай эта работа
продолжается. И тогда может действительно лучше всего просто как бы
отодвинуться от происходящего. Нет, не делать никаких глупостей, не
попытаться исчезнуть, затеряться в каком-нибудь другом городе, а поступить
гораздо проще. Воплотить в жизнь мечту Нины - купить в селе домик,
перебраться туда и счастливо жить там вчетвером. Писать эти "крестики" и
отправлять их в город, как в какую-то другую страну, страну, в которой
далеко не все в порядке.

Виктор все еще был поглощен своими мыслями, когда пингвин, положив
голову ему на колено, заставил его вздрогнуть. Он посмотрел на Мишу,
погладил его.

- Хочешь в деревню? - негромко спросил он пингвина и сам как-то
горько улыбнулся - настолько нереальными показались ему все эти мечты.

И вот, словно действительно вчера закончился отпуск, Виктор сидел за
печатной машинкой и попивая горячий кофе смотрел на с трудом
выстраивающийся текст нового "крестика". Вторую половину кухонного стола
занимала Соня, разложив там свои карандаши и фломастеры. Нина куда-то ушла
утром, даже не оставив записки, но Виктора это не беспокоило. "Наверно,
ненадолго", - решил он.

В папке с новыми материалами, которую принес вчера вечером курьер,
кроме досье на нескольких представителей Министерства здравоохранения
Виктор нашел конверт с отпускными. По крайней мере именно это единственное
слово было напечатано на бумажке, вместе с пятьюстами долларами найденной
им в конверте. Деньги немного подняли творческий дух Виктора, но все равно
дело продвигалось страшно медленно. Слова не выстраивались в "боевой
порядок", предложения рассыпались и Виктор нервно забивал их "иксами" и
строил новые.

- Похоже? - спросила вдруг Соня, показывая свой рисунок.

- А что это? - Виктор присмотрелся.

- Это - Миша! - сказала Соня.

Виктор отрицательно замотал головой.

- Больше похоже на курицу... - задумчиво проговорил он.

Соня насупилась, посмотрела сама на рисунок и бросила его на пол.

- Не сердись! - попросил ее Виктор. - Надо учиться рисовать с
натуры...

- А как это?

- Очень просто: садишся напротив Миши, смотришь на него и рисуешь.
Тогда будет похоже.

Соне понравилась эта идея и она, собрав все карандаши и фломастеры и
взяв у Виктора еще несколько листков бумаги, пошла искать Мишу.

Виктор вернулся к тексту. С грехом пополам закончил первый "крестик"
и потер руками виски. Видно отвык он уже от этой работы.

В коридоре хлопнула дверь.

"Нина", - понял Виктор и посмотрел на будильник, стоявший на
подоконнике.

Почти полдень.

Через минуту Нина зашла на кухню.

- Привет! - она почему-то радостно улыбалась.

Виктор не видел особенных причин для ответной радости.

- Привет, - довольно сухо сказал он.

- Ты ничего не замечаешь? - спросила Нина.

Виктор осмотрел ее. Те же джинсы, знакомый свитерок. Все то же.

Он пожал плечами, посмотрел ей в лицо с недоумением во взгляде и
вдруг что-то действительно остановило его внимание. Что-то заставило его
пристальнее всмотреться в лицо, в улыбку Нины.

- Ну что? - торопила она, улыбаясь.

- Зубы? - удивленно произнес Виктор.

Действительно, улыбка обнажила красивые белые зубы, никакой желтизны.
Словно девушка, рекламирующая зубную пасту.

Виктор сам улыбнулся.

- Наконец-то увидел, - сказала довольная Нина и, подойдя, чмокнула
Виктора в щечку. - Целый месяц пришлось ждать, - сказала она. - Там где
без очереди, там четыреста долларов хотели, а так я за восемьдесят
сделала...

- Нина, Нина! - забежала на кухню Соня с листком бумаги в руках. -
Посмотри! Я Мишу нарисовала!

И она показала Нине рисунок. Нина опустилась на корточки, посмотрела
на рисунок и погладила Соню по головке.

- Молодец! - сказала она. - Мы его в рамку и на стенку повесим!

- Правда? - обрадовалась Соня.

- Конечно! Чтобы все на него смотрели!

Виктор тоже присмотрелся к рисунку. Что-то там, конечно, от пингвина
было.

- Ладно! - Нина поднялась с корточек. - Кажется, сегодня мы все
заслужили вкусный обед! Освобождайте кухню!

Соня понесла свой рисунок в комнату, а за ней следом вышел Виктор.

- Она уже совсем, как хозяйка тут распоряжается, - подумал он, но при
этом нисколько не рассердился. Скорее эта мысль даже обрадовала его.

За окном накрапывал первый весенний дождик. Снег во дворе дома уже
почти расстаял и только под кустами еще можно было видеть его смерзшиеся
комки. Но это уже были обреченные остатки зимы. Пройдет еще несколько дней