Чтение 6–й страницы книги ~Смерть постороннего~

исчезают... Надоело. Вот пингвина взял, и как-то сразу легче стало. Но он
почему-то грустный все время... Может, было бы лучше взять собаку... Они
все-таки эмоциональнее, лаем встречают, облизывают, хвостом машут...

- Чего! - махнул рукой Сергей. - Собак надо два раза в день на улицу
выводить, запах от них на всю квартиру... Пингвин лучше. Ты-то сам чем
занимаешся?

- Писатель, - ответил Виктор.

- Детский?

- Почему детский? - удивился хозяин. - Нет. Я для газеты пишу.

- А-а... - кивнул Сергей. - Я газеты не люблю. От них всегда
настроение портится.

- Я тоже не люблю, - сказал Виктор. - А кстати, откуда у тебя такая
фамилия? Фишбейн...

Сергей тяжело вздохнул.

- Понимаешь, - сказал он. - Скучно было очень, а у меня тетка в
паспортном столе работала. Вот как-то и решил стать евреем и уехать к
чертовой матери. Евреем стал, просто написал заявление о потере паспорта -
так тетка научила - а она потом мне новый с новой фамилией выписала. А
потом посмотрел, как эмигранты за границей живут. Не позавидуешь. Вот и
решил остаться, а чтобы при оружии быть - в участковые пошел. В принципе
работа безопасная, бытовые скандалы и всякие глупые жалобы разбираю.
Конечно, не то, о чем мечтал.

- А о чем ты мечтал?

Неожиданно дверь на кухню открылась и в проеме показался совершенно
мокрый пингвин Миша. С него продолжала стекать вода. Постояв в проеме, он
прошел мимо стола к своей миске, потом вопросительно посмотрел на хозяина.
Миска была пустой.

Виктор полез в морозильник, отломал от смерзшегося пласта камбал три
рыбины, порезал их на кусочки и положил в миску.

Миша опустил на мерзлую рыбу свою голову и так застыл.

- Глянь! - с интересом сказал Сергей. - Размораживает, как пить дать
размораживает!..

Виктор, вернувшись на свое место, тоже посмотрел на пингвина.

- Ну ладно, - отвлекся Сергей, взял в руку рюмку. - Все мы достойны
лучшей рыбы, но едим ту, что есть... За дружбу!

Чокнулись и выпили. И легко стало Виктору. Всякое прошлое
недовольство собой и другими забылось, и "крестики" свои забылись. Словно
и не работал он нигде, а просто жил и придумывал роман, который
когда-нибудь запишет. Он смотрел на Сергея и ему хотелось улыбаться.
Дружба? Это то, чего у него, должно быть, никогда не было. Также, как и
костюма-тройки и настоящей страсти. Жизнь была бледна и болезненна, она не
приносила с собой радости. Даже пингвин Миша, и тот был какой-то грустный,
словно и он познал лишь бледность жизни, без красок и эмоций, без
радостных всплесков души, без восторга.

- Слушай, - предложил вдруг Сергей. - Давай еще по одной и пойдем
прогуляемся. Втроем!

На улице было тихо и поздно. Все дети уже спали. Уличные фонари не
горели и первый снег освещался лишь случайными огнями, случайными горящими
окнами.

Виктор, Сергей и Миша неспешно шли от дома к пустырю, на котором
стояли три голубятни. Хрустел снег под ногами. Морозный воздух колол щеки.

- О, гляди! - сделав несколько быстрых шагов вперед, проговорил
Сергей, остановившись у лежавшего под голубятней на снегу человека в синем
потертом пальто. - Твой сосед! Поликарпов. Квартира тринадцать. Надо
оттащить его в ближайшее парадное и прислонить к батарее, а то примерзнет!

Вместе они взялись за воротник синего пальто и потащили пьяного
Поликарпова по снегу к ближайшей пятиэтажке. За ними неуклюжей походкой
шел пингвин Миша.

Когда Виктор и Сергей вышли из парадного, они увидели Мишу, стоящего
нос к носу с большой дворнягой. Они словно принюхивались друг к другу.
Увидев вышедших из парадного людей, собака убежала прочь.

Утром Виктора разбудил телефонный звонок.

- Алло! - хриплым спросонок голосом сказал он в трубку.

- Виктор Алексеевич! - прозвучал знакомый голос. - Поздравляю с
зачином! Я вас не разбудил?

- Все равно уже пора вставать! - проговорил Виктор, узнав голос
главного. - А что произошло?

- Первая публикация! Кстати, как самочувствие?

- Уже лучше, - сказал Виктор.

- Тогда приезжайте в редакцию! Обсудим ваши успехи.

Умывшись, Виктор позавтракал, выпил чаю. Проведал своего питомца -
тот еще стоя спал в любимом закутке за темнозеленым диваном.

Вернувшись на кухню, Виктор положил в мишину миску мороженую рыбину
трески. Оделся и вышел.

На улице лежал свежевыпавший снег. Сизое небо висело низко, почти над
крышами пятиэтажек. Было спокойно и не очень холодно.

Перед тем, как сесть в автобус, Виктор купил свежий номер "Столичных
вестей". Развернул уже в автобусе, удобно усевшись на мягкое сиденье.
Пробежав глазами заголовки, он наконец наткнулся на поставленный в высоту
прямоугольник текста, обведенный жирной черной рамкой. "Не стало писателя
и депутата Александра Якорницкого. Опустело кожаное кресло в третьем ряду
парламентского зала. Это место вскоре займет другой человек, но в сердцах
многих, знавших Александра Якорницкого, поселится ощущение пустоты,
ощущение глубокой потери..."

- Ну вот, - подумал Виктор, - первая публикация...

Но ему не было особенно радостно, хотя откуда-то из глубины
проклевывалось давно забытое чувство - чувство самоудовлетворения. Он
дочитал текст до конца - все слова были на своих местах, никаких следов
редакторских ножниц.

Глаза остановились на подписи, на этом почти фразеологическом
псевдониме, способном скрыть за своими двумя словами любое количество
людей - Группа Товарищей. Забавно, что именно так - оба слова с заглавной
буквы - написал Виктор в оригинале. И даже это редактор не изменил.
Действительно, к нему отнеслись как к уважаемому писателю, а не как к
журналисту.

Опустив газету на колени, Виктор посмотрел в окно, на проезжающий на
встречу автобусу город.

- Смотри, птичка! - показала пальцем вверх сидевшая впереди мамаша
своему ребенку. Виктор машинально проследил за направлением ее пальца и
увидел метавшегося под потолком автобуса воробья.

Редактор встретил Виктора так радушно, будто год не видел. Кофе,
коньяк и сто долларов в длинном элегантном конверте - настоящая
аттрибутика праздника.

- Ну вот, - сказал Игорь Львович, поднимая рюмку с коньяком. - Начало
положено. Будем надеяться, что остальные "крестики" тоже не залежатся.

- А как он умер? - спросил Виктор.

- Выпал из окна шестого этажа. Вроде, мыл стекла, только почему-то не
у себя дома. К тому же - ночью.

Они чокнулись и выпили.

- Знаешь, - продолжал откровенничать главный. - Мне уже звонили
несколько коллег из других газет. Завидуют, паразиты! Говорят, я изобрел
новый жанр! - Главный самодовольно ухмыльнулся. - Это, конечно, твоя
заслуга! Но ты у нас засекречен, поэтому все хорошее и плохое я буду брать
на себя! Хорошо?

Виктор кивнул, но в мыслях огорчился невозможности показаться в свете
прожекторов пускай хоть и журналистской, но все-таки славы. Видно, главный
заметил что-то во взгляде Виктора.

- Не переживай, когда-нибудь все узнают настоящее имя автора, если ты
захочешь... А пока для тебя же лучше быть никому неизвестной "Группой
Товарищей". Через несколько дней ты поймешь почему. Кстати, не забывай,
что надо использовать все подчеркнутые факты из тех досье, что ты берешь у
Федора. Я же не обрезаю твои философские рассуждения, которые, по правде
говоря, никакого отношения к покойникам не имеют...

Виктор кивнул. Пригубил кофе и его горьковатый вкус напомнил вдруг о
гостиничном баре в Харькове. Вспомнилось то утро, когда беспорядочная
стрельба разбудила его раньше времени.

- Игорь, - заговорил Виктор, - а что тогда случилось в Харькове?

Главный налил в рюмки коньяка, вздохнул, поднял на Виктора
заторможенный, словно остановившийся взгляд.

- "И боец молодой, вдруг поник головой, - тихо запел он. -
Комсомольское сердце пробито..." Газета понесла потери... Это уже седьмой
из наших. Скоро можно будет зал славы открывать... Ну да тебе это ни к
чему! Меньше знаешь - дольше живешь!.. - проговорил главный, потом
посмотрел в глаза Виктору и уже совсем другим, каким-то уставшим голосом
добавил. - И это к тебе уже не относится. Ты знаешь побольше других...
Ладно...

Виктор уже пожалел о своем любопытстве - вся атмосфера маленького
праздника "тет-а-тет" испарилась.