ночью патруль вышел на дежурство. Из пятерых вернулся только один - он едва
дотянул до границы лагеря. Мы не слышали выстрелов: только крики птиц и
жужжание насекомых... От такой странной тишины мороз пробегал по коже; перед
этим нас целую неделю непрерывно обстреливали снайперы. - Док Дирфорт
глубоко вздохнул. - Короче, того парня, который вернулся, принесли ко мне.
Совсем мальчик, не старше девятнадцати. Он был еще жив, и я сделал все, что
мог. Но ничего не помогло - он умер у меня на глазах.
***
диваном; ее пальцы рассеянно теребили пушистое покрывало. - Ты... ты меня
смущаешь.
совершенно иначе, словно он теперь смотрит на нее из другого времени, из
какой-то другой жизни. Так было и с Юкио. Конечно, в случае с Юкио Николас
относил это на счет ее происхождения, уходившего корнями в иной мир, к
которому он не принадлежал, но в который ему иногда интуитивно удавалось
проникать. Теперь Николас знал, что это чисто западная реакция на все, что
нельзя объяснить словами; ему казалось странным, что здесь, на Западе, это
воспринимается совсем по-другому. Очевидно, только со временем, когда боль
утихла, Николас смог понять, чем была для него Юкио; только время помогло
ему осознать свои ошибки и правильно оценить свою роль в ее жизни.
духов.
просто заполняет пугающую ее пустоту. Но именно эта ее внутренняя
скованность возбуждала любопытство Николаса. Да, Жюстина казалась ему очень
красивой; если бы он встретил ее на шумной улице Манхэттена, он наверняка
проводил бы ее взглядом, вероятно, даже прошел бы за ней несколько шагов,
пока она не растворилась бы в толпе. Возможно, Жюстина занимала бы его мысли
еще некоторое время. Ну и что? Николас очень рано понял, что физическая
красота еще ничего не значит, более того, она может таить в себе опасность.
Сильней всего Николаса привлекали в женщинах, как и во всем остальном, вызов
и сопротивление. Он чувствовал: ничто в жизни не дает удовлетворения, если
достается без борьбы - даже любовь; особенно любовь. Этому он тоже научился
в Японии, где с женщинами надо обращаться с бесконечной осторожностью,
постепенно раскрывая их как хрупкое бумажное украшение оригами - и тогда, в
конце концов, проявятся их тонкая нежность и скрытая страсть.
обиженным криком одинокой чайки.
сам чего-то боялся.
напряглись и задрожали ее руки, с каким усилием она подняла голову. Девушка
смотрела на него, словно ожидая, что сейчас он высмеет ее иди, может быть,
отругает, укрепив тем самым ее подозрения по отношению к себе и к мужчинам
вообще.
и шее.
что я тебе не скажу?
перебирали покрывало, словно струны арфы, - Я хочу этого - и не хочу.
вдруг почувствовал, что это действительно важно; он понял, о чем она
говорила. Он подошел к ней поближе.
чтобы кто-нибудь подтвердил что-то очень важное для нее.
Жюстина встала и отошла к большому окну в противоположном конце комнаты. На
крыльце горели огни, и было видно, как волны набегают на черный песок.
побережье - блудная дочь возвратилась в лоно семьи.
нее, будто недоумевая, почему та вдруг оказалась у нее перед глазами, - Я
была тогда другим человеком. - Она сцепила руки и опустила их перед собой. -
Я чувствовала себя такой беззащитной. Я... просто не могла больше там
оставаться одна. Глупая история, - добавила Жюстина. - И я была глупой. -
Она покачала головой, словно удивляясь собственному поведению.
полюбил этот город. - Он всматривался в тонкую светящуюся полоску прибоя,
который не переставая поднимался и обрушивался на берег. - Я тогда часто
ходил на побережье - просто посмотреть на океан - и думал: эти воды
докатываются сюда из Японии, через весь океан.
причин. Мой отец хотел приехать в Америку, но ему это было не суждено. Он
жалел об этом всю жизнь. - Морская пена вдали казалась тонким серебряным
кружевом. - Если часть моего отца живет во мне, то он сейчас здесь, и я
этому рад.
Но что касается моих родителей - да, они здесь, со мной.
были в Азии... - Николас пожал плечами, словно считая, что этого объяснения
вполне достаточно. - И потом, я приехал сюда для того, чтобы доказать, что
могу жить на Западе, а не только на Востоке. В колледже я изучал средства
массовой информации, и когда приехал сюда, мне показалось естественным
заняться рекламой. Мне повезло: нашелся человек, который взялся сделать
профессионала из неопытного новичка. - Он рассмеялся. - Я оказался способным
учеником.
со мной?
зрачки. Николас замер, будто кто-то легким перышком провел вдоль его
позвоночника, - Ты хочешь быть со мной?
искорками в ее глазах. Он ощутил тепло ее рук; пальцы девушки коснулись его
бицепсов и стали гладить их, нажимая сильно и в то же время мягко. Казалось,
этот простой жест открыл ему очень многое, словно ни она, ни он никогда
прежде не испытывали ничего подобного. Это первое прикосновение было таким
пронзительно нежным, что Николас почувствовал, как у него подкашиваются ноги
и учащенно бьется сердце.
и быстро коснулся губами ее рта. Губы Жюстины открылись навстречу, и она
всем телом прижалась к Николасу, обжигая его теплом груди, живота и бедер.
ключиц. Ее губы коснулись его уха, ее язык беспокойно кружил, как та
последняя чайка над ночным пляжем, и она прошептала:
проведи по длинной глубокой впадине вдоль ее позвоночника. Жюстина
вздрогнула и застонала, когда его язык коснулся ее подмышек, медленно
перемещаясь к груди, к набухшим твердым соскам.
Николаса скользили по ее груди.
джинсы, прижимаясь все сильнее.
рассеяться. Они опускались все ниже и ниже, изгибаясь и дрожа от
возбуждения, сбрасывая друг с друга остатки одежды. Жюстина стала стягивать
с себя тонкие шелковые трусики, но Николас остановил ее, поднял и отнес на
диван. Он склонился над ней, его открытые губы ласкали мягкую кожу на
внутренних поверхностях ее бедер, медленно поднимаясь вверх, к покрытому
шелком бугорку. Побелевшими пальцами Жюстина впилась в диванную подушку; его
язык коснулся влажной ткани, и она снова застонала, непроизвольно выгибая
Сертаков Виталий
Роллинс Джеймс
Володихин Дмитрий
Пехов Алексей
Сертаков Виталий
Распопов Дмитрий