Джон Д.МАКДОНАЛЬД

Трэвис Мак-Ги

Помещение, которое занималя Гуля, было студией на двенадцатом этаже
Кайлани Таурс, что на Хоброн Лейн, улочке примерно в сотне ярдов налево от
проспекта Ала Моана, если ехать от аэропорта к центру Гонолулу.

А я ехал именно от аэропорта. И, попутно, наконец выяснил, почему все
таксисты на Гавайях дерут такие цены. Всегда, когда вам хочется что-нибудь
выяснить, вы просто возмите и спросите.

- А что такого? - удивился шофер. - Все первоклассное стоит своих
денег. Как на Ала Моанском торговом центре. Я, кстати, могу подбросить вас
туда - хотя, заметьте, потом оттуда вряд ли выберусь. Сами видите, вы
платите за высший класс - у нас тот, кто платит - всегда прав. Вы у нас
впервые?

- Нет. Но нельзя сказать, что я бывал тут часто.

- Сейчас все стоит вагон и маленькую тележку, а тележка становится
все больше и больше - я шучу, конечно.

Вот уж, что верно, то верно - я тоже шучу, конечно.

Хотя я звонил из аэропорта и пользовался невнятной системой связи с
жильцами, установленной в тесном холле, Гуля Бриндль сначала
удостоверилась, что явился именно я - способом выглядывания из дюймовой
щели приоткрытой на цепочке двери. Я увидел круглый глаз, кусочек широкой
улыбки, услышал радостный вопль. Она поспешно закрыла дверь, послышалось
лязгание и бряцание - похоже, цепочка была не одна, - затем дверь
раскрылась ровно настолько, чтобы впустить меня. Гуля тщательно заперла ее
снова и уж только после этого бросилась мне на шею. Она на цыпочках
обнимая меня и восклицая: "Трэв, это и в самом деле ты, Трэв, просто не
верится, ты и правда приехал, это правда ты... - и так далее.

- Послушай, но ведь ты сама меня вызвала.

- Ну да, конечно. Только ведь ты это такая даль!

Пять часовых поясов - это теперь "такая даль". Впрочем, верно. Здесь
еще нет и полудня, а в Лоудерделе, наверное, уже сгущаются сумерки - в
декабре темнее рано. Но такие вещи почему-то не чувствуются, пока
кто-нибудь не обратит на них внимание. И вот тогда-то мозги у вас резко
прочищаются, и все видится словно ярче и отчетливей.

А Гуля выглядела очень славно, хотя, пожалуй была непривычно бледна.
Чуть больше года назад она и Говард Бриндль, счастливые молодожены,
отправились из Лоудеднейла проводить свой бесконечный медовый месяц в
путешествии вокруг света. От них пришло несколько открыток, но все они
были какие-то безликие. Море и море. Все равно, что присылать снимки
элегантных холлов пятизвездочных отелей.

А потом этот звонок, и голос тонкий, еле слышный и смертельно
напуганный: "Пожалуйста. Ну, пожалуйста."

И, как заметил по этому поводу Майер - хотя в том и не было особой
нужды - если вдруг возьмусь сочинять список людей, для которых был и
останусь Большим Трэвом, в числе первых туда войдет имя уже покойного Тэда
Левеллена, чья единственная дочь Линда когда-то в далеком детстве получила
прозвище Гуля, поскольку мастерски пародировала все рулады и воркования
городских голубей. Майер мог бы и не напоминать мне о Тэде, потому что я
немедленно ответил "да" тому тоненькому далекому голосу. Я велел ей никуда
не соваться и заверил, что приеду, как только смогу.

Так что я сразу позвонил в ближайший аэропорт, одолел все пункты
моего списка "неотложных дел на случай внезапного отбытия на
неопределенное время", уложился и отчалил, наказав Майеру приглядывать за
магазинчиком и во-время выбирать почту из ящика. Моя дорожная сумка,
вмещавшая все необходимое, спокойно помещалась под сиденьем. В голосе
маленькой Гули ясно слышалось отчаянье, и я пустил в ход свой "энзе". По
высокой цене можно купитиь почти все, что угодно - а главное, сделать это
быстро. При других обстоятельствах я провозился бы не меньше недели. На
моем счету было достаточно, чтобы прожить при нынешних ценах около
полугода, так что я получил солидную пачку денег. Набив бумажник - на
дорожные расходы - я спрятал оставшуюся часть в некое надежное место.

Об этом способе хранения денег я узнал от одного парня, который в
силу своей работы часто возил с собой большие деньги.

Вы берете эластичный бинт - такой, знаете, сеточкой - и выбираете
наиболее пузырящуюся коленку на ваших джинсах. У меня она почему-то всегда
левая. Вы делите все деньги на две равные пачки, хорошенько их сгибаете
пополам, чтобы потом не мешали при ходьбе, и налепляете - одну пачку
сгибом наружу на коленку, другую - сгибом внутрь - под коленку. Сверху
бинт - и готово дело. Никакого риска. Никаких неудобств. Одно только
внутреннее удовлетворение.

Тем же вечером я был в Майами и, продравшись сквозь толпу, купил
билет первого класса. Из двух приемлемых классов - первого и
туристического - я всегда выбираю первый. Он лучше. Жизненный стиль
каждого из нас напичкан множеством маленьких недоразумений из великого
арсенала государственной бюрократии. Так что когда вы покупаете первый
класс, вы покупаете свое нормальное кровяное давление, потому что вас
неприменно издергают массой формальностей и непредвиденных осложнений во
время полета, если на билете не проставлена буква после номера посадочного
места.

Нужный мне рейс был Ди-Си-10 на Лос-Анжелес и, обнаружив, что
самолет, по неизвестной причине задержанный в Чикаго, еще не прибыл, я
помчался оформлять билет и через полтора часа оказался в салоне первого
класса семьсот сорок седьмого, на уютном месте у окна.

По моему, чем больше птица, тем меньше ощущения глобальности
происходящего, особенно если вы впервые летите на семьсот сорок седьмом и
твердо намерены весь полет глазеть в иллюминатор, а все ваши соседи,
увлеченные каким-то дурацким фильмом, зашторивают свои окошечки и
покушаются на ваше, невзирая на все протесты. "Но сэр, свет из вашего окна
существенно повлияет на качество изображения. Будьте так добры." Ну какому
идиоту в авиакомпании пришло в голову крутить фильмы немногочисленным
пассажирам первого класса на высоте тридцать семь тысяч футов?

Три недели перед Рождеством салоны самолетов почти пустуют. Тогда там
тихо и уютно, как в раю. Кажется, на нас пятнадцатерых пришлось не менее
семи очоровательных девушек-стюардесс. В процессе головокружительных
подробностей обслуживания - в особенности Церемонии Принятия Пищи - я едва
не упустил момент, когда внизу показалась падающая за горизонт панорама
Лос-Анжелеса, сияющего в утреннем солнце. С такой высоты, в слепящем белом
свете, город казался странно и пугающе пустым, однообразным чередованием
бледных изломанных конструкций, давно заброшенных и нежилых, оплетенным
буйной вьющейся растительностью обиталищем змей и юрких ящериц. А секунду
спустя я видел уже не город даже, а нечто, похожее на огромную
зачерствевшую пиццу, щедро усыпанную толченными орехами.

Предполагалось, что после того, как пассажиры насладятся едой, они
несколько осоловеют и впадут в дремоту. Так что стюардессы хлопотали
вокруг нас, не подладаю рук. Тем, кого мучала бессоница, предлагался
многоканальный стереоприемник или все тот же фильм. Вероятно, это все
делалось исключительно для того, чтобы оградить пассажиров от каких-либо
иных невообразимых услуг этой команды стюардесс.

Вроде бы все уже были при деле, но тут одна из девушек, весьма
внушительных, прямо-таки королевских пропорций, проходя по салону с
полпути вернулась и внимательно посмотрела на меня. Взгляд ее светился
участливым беспокойством. Я отказался есть, пить, читать, слушать музыку
или смотреть фильм. Я просто сидел с открытими глазами. Вы только
подумайте! Не желаю ли я чего-нибудь выпить? Быть может, мне угодно журнал
или газету?

В 3147 году от Рождества Христова маленькие, очаровательные и
деловитые бесполые существа с далекой планеты Скванга избавят нас от
обременительного спинного мозга и всего, что с ним связано, все, что
останется, уложат в уютную теплую камеру с физиологическим раствором,
подсоединят миллион красивых разноцветных трубочек - кровоснабжения,
кислорода, воды, питания, - быстро и безболезненно устранят такую ненужную
деталь, как веки, потом установят перед каждым по маленькому монитору со
стереоэффектом, а затем, с многочисленными изъявлениями дружеских чувств и
нежными словами прощания герметично закроют о опечатают крышки. А мы
останемся, с увлечением взирая на огромную панораму пустыни с редкими
кактусами, вдыхая синтезированный в одной из трубок запах кожи и
лошадиного пота, присдушиваясь к тревожному стуку копыт. А вдали будет
исчезать непобедимый Джон Уэйн - галопом, галопом, галопом... Вот как
будет завоевана Земля, друзья мои.

- Нет, благодарю вас, ничего не нужно, - ответил я. - Я просто
задумался.

Изумленное помаргивание. Вертикальная складочка между ровными дугами
темных бровей.

- Задумались? Знаете, у меня был приятель, так он просто не выходил
из состояния созерцательного размышления, как будто ему мало было в мозгу
извилин и он хотел добавить еще. Мне всегда каазалось, что в этом что-то
есть ненормальное. Я не представляю, как можно разщмышлять в самолете. Вы
всегда так делаете?

- Как правило. Нет в мире лучшего места для размышлений, чем большой,
надежный самолет.

- Насчет надежности, это верно. В этот раз рейс особенно безопасен
из-за шестнадцати тонн фанеры в трюме, которую мы везем на Гавайи.

- Да, это, конечно, должно придать ему устойчивости, - подтвердил я
ей в тон.

- Что ж, простите, если сбила вас с мысли своей болтовней. Я не
хотела мешать. Вы просто... начните оттуда, где я вас прервала, ладно?

Удалилась она совершенно счастливой. Я, оказывается, был в самом деле