Чтение 25–й страницы книги ~Омут~

дома.

- А вы не знаете куда?

- В логовище беззакония, куда же еще. Туда, где она и проводит все
свое время. - Небритый наклонился вперед вместе со своим табуретом, махнул
рукой куда-то вдаль, в направлении улицы. - Видите ту зеленую вывеску? Ну,
отсюда не увидишь, так я скажу - на ней написано: "Грин Дрэгон". Это и
есть логовище беззакония. А хотите, чтобы я сказал вам, как называется
по-настоящему этот город? Содом и Гонорея. - И он залился старческим
смехом, высоким и незаразительным.

- Это вы про Элен Шнайдер?

- Не знаю никакой другой миссис Шнайдер.

- Как она выглядит? - спросил я. - Я ведь никогда ее не видал.

- Как выглядит проститутка? - Слезящиеся глаза блеснули, словно
тающий лед. - Она так и выглядит, потому как и есть проститутка, шлюха,
блудница, что трясет прелестями своими перед молодыми христианами. Вы
христианин, сын мой?

Я оставил свою машину у тротуара. Прошел два квартала до "Грин
Дрэгон", чтоб поразмять ноги. Это был еще один обтрепанный бар. Вывески в
грязных, наполовину зашторенных окнах обещали "пиво", "ликер", "горячие и
холодные сандвичи" и вообще - "быстрое обслуживание". За дверью,
занавешенной шторой, я увидел полукруглый бар (за его стойкой - вход в
кухню), вдоль трех стен игровые автоматы. Тошнотворно-кислые запахи с
кухни, от несвежего пролитого пива, от пота завсегдатаев-картежников,
медленно перемешивались четырехлопастным вентилятором, свешивающимся с
засиженного мухами потолка.

В зале было пусто, за стойкой сидел всего лишь один парень, худой, с
торчащими во все стороны рыжими волосами. Одиноко согнулся он над кружкой
пива. Бармен сидел на табурете так далеко от одинокого парня, как только
было возможно. Голова бармена, украшенная черными сальными волосами,
склонилась к радиопередатчику, вмонтированному в стол.

И никаких признаков вавилонской блудницы.

Я сел рядом с рыжим парнем, заказал шпиг и сандвич с сыром, бутылку
пива. Бармен с явной неохотой удалился на кухню.

- Эй, погляди-ка на меня, - сказал вдруг мой сосед. - Как я тебе
нравлюсь? - От произносимых слов рот его кривился, словно говорение
причиняло ему боль.

Худое небритое лицо. Грязное. Синяки под глазами и красные круги
вокруг глаз. На одном ухе запекшаяся кровь.

- Ты мне очень нравишься, - отозвался я. - У тебя такой побитый вид,
что каждый восхитится.

Насмешка отвлекла его от мыслей, полных жалости к самому себе. Парень
даже ухитрился улыбнуться, отчего стал выглядеть моложе лет на пять.

- Ну ладно, шутник... да я сам напросился...

- Бывает.

- ...Напрашивался, напрашивался и напросился. Надо бы получше
рассчитать силы, чтоб сдуру не напрашиваться в бейсбольные отбивающие. Но,
видимо, я никогда не научусь считать да рассчитывать.

- У тебя в запасе еще много лет. А что случилось с твоим ухом?

Он смутился.

- Даже не знаю, как сказать... Прошлой ночью встретил в баре парня, и
он нарочно проиграл мне в покер - в игорном зале, не здесь, а на другом
конце города. Все, что я помню, потом... потерял я деньги и машину. У меня
было три туза, когда пропала моя машина, и кто-то начал спор. Может, и я.
Ну, - драка пошла. Очнулся на стоянке.

- Хочешь есть?

- Нет. Хотя, спасибо, хочу. Да у меня осталось немного мелочи.
Противнее всего то, что я должен вернуться в Лос-Анджелес, а у меня нет
машины.

Бармен принес заказ.

- Не уходи далеко отсюда, - сказал я молодому Достоевскому. - Если
получится, я тебя подброшу до Анджелеса.

Я занялся едой. Потом из двери появилась женщина. Она была высокая и
ширококостная и с достаточным количеством плоти. Ткань черной юбки
наморщилась на тугих бедрах. Ступни и лодыжки вылезали из тоже узких и
тоже черных лакированных туфель. Ну и корма была обтянута что надо. Пышная
носовая часть несла на себе полоску меха серой лисицы, двойную нитку
искусственного жемчуга, приблизительно того же серого цвета, макияж этого
приплывшего линкора был подстать бюсту. Линкор смерила меня тяжелым,
изучающим взглядом, хотя полуоткрытые полные губы изъявляли готовность
улыбнуться. Я откусил кусок сандвича и принялся его жевать, глядя ей прямо
в лицо. Прожектора линкора тут же выключили, казалось, можно было даже
услышать щелчок.

Она подплыла к бару. Резким движением открыла черную блестящую
сумочку. Желтые волосы, заплетенные в косу и уложенные пучком, у корней
оказались темными. Если вернуть им природный каштановый цвет, скинуть
несколько годков и побольше фунтов веса, если стереть грубый грим с лица,
то... она могла бы стать близнецом Ривиса. У них были одинаковые
выразительные глаза, красивые черты лица.

- Что тебе надо, Элен?

Она бросила какую-то бумажку в специальное углубление стойки.

- Двадцать четвертных, - проворчала она отдающим виски голосом (и все
же он отнюдь не был неприятным). - Мелочью.

- Твое счастье в мелочи, Элен, - фальшиво улыбнулся бармен. - Тот
автомат, с которым ты играла, готов раскошелиться.

- Да, дожидайся, - бесстрастно сказала она. - Пустым придешь, пустым
и уйдешь.

- Особенно уйдешь, пустым уйдешь, - мой сосед сказал это как будто
пивной пене на дне кружки.

Механически, без каких-либо признаков волнения или интереса, женщина
опускала одну за другой двадцатипятицентовые монетки в автомат. Будто по
телефону звонила, на очень далекое расстояние и кому-то, кто давным-давно
умер. Сначала автомат вытягивал ее деньги. А потом вдруг стал их
возвращать. Расстроился он, что ли? Самый крупный выигрыш прозвенел
металлическим потоком, и я подумал, что автомат попросту сломался: жетоны
переполнили чашу и даже выкатились на пол.

- Я же говорил, что автомат установлен так, чтобы платить, а не
грабить.

Не обращая внимания на выигрыш, Элен подошла к стойке, села рядом со
мной. Ни о чем ее не спрашивая, бармен подал рюмку с двойным виски.

- Подбери их, Симми. - В голосе Элен прозвучало кокетство.

- Да я не стану их считать. Я дам тебе двадцать пять.

- Я отправила туда тридцать пять. - Она осушила рюмку двойного виски,
словно это была вода.

- А проценты, девочка? Должна же ты что-то заплатить за развлечения,
которые тебе предоставляю.

- Да, развлечения... - Она сложила двадцатидолларовую и
пятидолларовую бумажки, спрятала их в сумочку.

Вошел разносчик газет с охапкой "Ивнинг Ревью Джорналс", и я купил
одну. На третьей полосе поместили сообщение, которого я ждал: "Отставник
морского флота США разыскивается в связи с трагической смертью в
Нопэл-Велли". Ничего нового, чего бы я уже не знал. Кроме того, что, мол,
полиция пока поддерживает имеющееся мнение относительно причины смерти
миссис Оливии Слокум. Заметку сопровождала фотография Ривиса, неуместно
улыбающегося над подписью: "Разыскивается для дачи показаний".

Я так и оставил газету развернутой на третьей полосе, положив ее на
стойку между собой и плотной крашеной блондинкой. Минуту или две она
газету не замечала, следя за тем, как бармен подби-рал с пола ее
выигравшие жетоны. Но потом взгляд ее наткнулся на фото. Она задышала
чаще, с астматическим свистом, потом на несколько секунд дыхание полностью
замерло. Элен достала из сумочки очки.

- Не возражаете, если я взгляну на вашу газету? - хрипло спросила она
у меня.

- Пожалуйста.

Бармен оторвался от жетонов и монет, сортировкой которых он
занимался.

- Скажи пожалуйста! Я не знал, что ты носишь очки, Элен. Они тебе
очень идут.

Элен не слышала его. Алым ногтем, медленно водила она по строчкам, от
слова к слову, проговаривая про себя текст. Когда неторопливый палец
достиг последних строк, она замерла на мгновение. Затем произнесла вслух:

- Ну, я ему!..

Не докончив фразу, она отбросила газетный лист, вытерла влажные руки
о свою узкую юбку, вскочила и двинулась к выходу. Ягодицы и бедра сердито
заколыхались, высокие каблуки яростно заколотили по полу. Дверь с шумом
захлопнулась.

Я выждал тридцать секунд и вышел за ней. Повернувшись на табурете,
молодой бейсболист проследил за мной взглядом, как бездомная собака,
которую обогрели, а затем вдруг бросили.

- Не уходи отсюда далеко, - сказал я ему через плечо.

Элен прошла уже почти полквартала. Хотя узкая юбка и сковывала
движения, ноги ее двигались, как поршни в цилиндре. Серый лисий хвост
свисал вдоль спины, нервно подпрыгивая. Она поднялась по наружной лестнице
"Раш-Эпартментс", отперла ключом вторую дверь на верхнем этаже, вошла
внутрь, оставив дверь открытой. Я пересек улицу и уселся за руль своей
машины.

Тотчас же Элен вышла снова, держа что-то металлическое в руке. Оно
блестело под солнечными лучами, пока Элен спускалась с лестницы, на
тротуаре опустила предмет в сумочку. Очки, которые забыла снять, придавали
ее лицу особенно целеустремленное выражение. Я в салоне спрятал лицо,
уткнувшись в карту автодорог.