воротом, что-то репетировал с белокурой девушкой в джинсах.
не обмолвились об этом. Почему же?
пожимал плечами Слокум. - Вы были довольны тем, что любили, я был доволен
тем, что любили меня. Разумеется, я делал все от меня зависящее, чтобы
поддержать в вас это чувство.
услышанным от партнера ответом, и ее голос едва не сорвался на крик. - Но
я-то, я-то ничего не знала!
к той зыбкой черте, что отделяет восхищение от страсти. Но я всегда был
готов поднести спичку к вашей сигарете, сделать комплимент по поводу
вашего платья, трогательно пожать вам руку при прощании. - Слокум сделал
рукой движение, как бы непреднамеренно касаясь женской руки.
осознанно делали меня виновной в кромешном аде супружеской измены!
тысячи солнц, это ослепительный блеск весеннего дня, это великолепное
сияние радуги! - он произносил все эти слова звенящим голосом, и в каждом
сравнении будто оставался след полета неудержимой стрелы. - Рядом с той
любовью, которая может воспламенить нас, законное мое супружество - это...
это существование двух кроликов, запертых в клетке.
бросилась к его ногам, рассчитанно, словно балерина.
вполне убедительно произнес Слокум.
яме, и тень от его худой фигуры падала то и дело на рампу. Потом человек
одним прыжком очутился на сцене и закружился вокруг диалогизирующей
парочки, точно судья на ринге.
замысел, вы оба. Только... мисс Дермотт, нельзя ли чуточку эмоциональнее
оттенить контраст между "ненавижу и боюсь", с одной стороны, и "обожаю", с
другой? В общем, так: ключевой мотив первого акта это вот что -
неудержимая страсть, которая звучит в обращении Клары к Железному
Человеку, обнаруживает неукротимую страсть его собственного отношения к
любви, к жизни. Не могли бы вы повторить ваши реплики после слов про
"кроликов в клетке"?
которые нравятся чувствительным мамашам и актерам-любителям, чушь,
парадирующая сама себя. Пышные словеса про "отношения к любви и жизни",
ничего внутри не содержащие, ничего реального.
в первых рядах несколько человек расположились группками, безмолвно
наблюдающими за актерами. Да еще двое за несколько рядов передо мной.
Когда мои глаза привыкли к тусклому освещению, я смог различить парня,
стоящего в проходе между креслами, и девушку. Парень наклонился к девушке,
сидящей в своем кресле, положил свою руку на ее плечо, она тотчас
передвинулась на соседнее место.
обращаешься со мной, будто я... грязный. Я-то думаю, что у нас с тобой
что-то путное получится, а ты уползаешь в раковину и захлопываешь створки
перед самым моим носом.
был насторожен и тих, но я расслышал сказанное.
сказать тебе кое-что такое, о чем ты никогда и не слышала.
Ривис, и я бы хотела, чтобы вы оставили меня в покое.
достаточно горячей вчера, а теперь уже "мистер Ривис"?!
Может, я и грязь, дерьмо, но у меня и мозги есть, и все то, из-за чего
женщины вешаются мне на шею... коль я того захочу, ясно?
ответить вам так, как те женщины, - это безусловно, патология.
ярости, уже не сдерживая звонкость голоса. - Я покажу тебе... покажу, что
имеет значение!
придавил к спинке - девушка пыталась оттолкнуть парня обеими руками,
задела локтем по лицу, но парень не отпускал ее, огромной рукой притянул к
себе ее голову, впился в ее губы своими. Потом до меня донеслось их
свистящее дыхание и скрип сидений под весом борющихся тел. Я не двигался с
места. Я понимал: они знали друг друга лучше, чем могло показаться мне с
первого взгляда. К тому же здесь с девушкой ничего не могло случиться
плохого.
грязь... Дерьмо.
шею, другая на плечо.
верхний свет. Диалог на сцене прервался; все, кто был в театре, вскочили с
мест, иные кинулись к ссорящимся. Во главе с Марвеллом.
дрожал, и в голосе его - от волнения? - я услышал английский акцент.
спросила бы засидевшаяся в старых девах школьная учительница, застав
учеников за чем-то неприличным.
рук, положенных на спинку кресла переднего ряда, напряглись, взгляд стал
застекленело-ледяной.
заднему ряду к девушке, которая застыла в своем кресле. - Ну, Кэти, что
тут происходит?
вот и все.
видел со сцены... Вытри-ка лицо. Я после поговорю с тобой.
словам, которые она употребила в споре с Ривисом. Каштановые волосы ее
медного отлива словно жили, дышали.
поцеловать ее, но она не позволила.
ростом, под желтым своим свитером, Слокум казался чуть ли не моложе
Ривиса. Но он был отец, имеющий право судить. И оскорбленный.
такого закона, который запрещал бы целовать девушек...
карает подобные... - он подбирал-подбирал слово, нашел его: - глупости. Ни
один плебей-шофер...
скучным и почти презрительным.
Уволить меня? Да ты сам никогда не платил мне зарплату. Не нужна мне эта
дурацкая работа. Можешь зарубить это себе на носу.
Марвелл поторопился, примирительным жестом коснулся Ривиса.
вам уйти отсюда прежде, чем я вызову полицию.
засмеяться, и это ему почти удалось. - Меня бы здесь не было уже месяц
назад, если б не Кэти. Маленькая пичужка делает мне честь, обращая
внимание на плебея.
были брызнуть слезы.
Шея его покраснела, губы побелели. - Уходи и больше не возвращайся. Мы
тебе пришлем твои вещи.
поникшие плечи свидетельствовали об этом. Он повернулся к Кэти, но она
отвела от него взгляд.
выскользнул в вестибюль из своего ряда, так и не заплатив за место в зале