Чтение 30–й страницы книги ~Черные деньги~

- Гости Теннисного клуба. Сервантес там работал пару недель в
сентябре 1959 года. Он был на неполном рабочем дне, помогал в уборке.

Таппинджер кашлянул.

- Я помню, он нуждался в деньгах. Одно время я приглашал его домой,
он тогда ел все подряд. Но вы говорите, у него сейчас много денег?

- По крайней мере, сто тысяч долларов. Наличными.

- Это как раз десятигодовое мое жалование. Откуда они у него?

- Он говорит, что это семейные деньги, но я совершенно уверен, что он
врет.

Он снова посмотрел на фото, будто его немного путало двойное имя
Мартеля.

- Я уверен, что у него нет семьи.

- Вы имеете представление, откуда он происходит?

- Полагаю, что он латиноамериканец, может быть, мексиканец в первом
колене. Он говорил с явным акцентом. Его французский был лучше
английского.

- Возможно, он все-таки француз?

- С именем Фелиц Сервантес?

- Мы не знаем также, настоящее ли это его имя.

- По документам можно узнать его настоящее имя, - сказал Таппинджер.

- Но в его папке их нет. Предполагалось, что он поступил в
Латиноамериканский Государственный колледж до того, как он оказался здесь.
Может быть, они могут нам помочь?

- Я выясню. Мой прежний студент преподает на французском факультете в
этом колледже.

- Я могу связаться с ним. Как его имя?

- Аллан Бош, - он назвал имя по буквам. - Но я думаю, что будет
лучше, если я сам свяжусь с ним. Мы, университетские преподаватели, имеем
определенные, я бы сказал, подходы, когда разговариваем о наших студентах.

- Когда я могу узнать результаты ваших разговоров?

- Завтра утром. Сегодня я очень занят. Моя жена ждет меня к обеду, а
я еще должен вернуться обратно, чтобы просмотреть свои записи к
двухчасовому уроку.

Вероятно, на моем лице мелькнула тень неудовольствия, так как он
добавил:

- Послушайте, старина, пойдемте ко мне обедать.

- Я не могу.

- Но я настаиваю. Бесс будет просить также. Вы ей очень понравились.
Кроме того, она может вспомнить что-то и о Сервантесе, что я позабыл.
Помнится, он произвел на нее впечатление, когда был у нас в гостях. А
люди, признаться, не мое ремесло.

Я сказал, что встретимся у него дома. По пути я купил бутылку
розового шампанского. Мой брифкейс начал разваливаться.

Бесс Таппинджер была в хорошеньком голубом платье, с напомаженными
только что губами и в облаке духов. Мне не понравился игривый огонек в ее
глазах, и я начал испытывать сожаление по поводу бутылки с розовым
шампанским. Она взяла бутылку из моих рук с таким видом, будто собиралась
разбить ее о корпус судна.

Обеденный стол был накрыт свежей льняной скатертью, перекрещенной
следами от складок.

- Надеюсь, вы любите ветчину, мистер Арчер. Все, что у меня есть, -
это холодная ветчина и картофельный салат. - Она обернулась к своему мужу
- Папаша, что говорят винные путеводители о ветчине и розовом шампанском?

- Уверен, что они соседствуют очень хрошо, - произнес он отрешенно.

Таппинджер утратил свое возбуждение. Стакан шампанского не возродил
его. Он рассеянно жевал свой бутерброд с ветчиной и задавал мне вопросы о
Сервантесе-Мартеле. Мне пришлось признаться, что его бывший студент
разыскивается по подозрению в убийстве. Таппинджер покачал головой по
адресу рухнувших надежд молодого человека.

Шампанское привело в возбуждение Бесс Таппинджер. Она хотела нашего
внимания:

- О ком вы говорите?

- О Фелице Сервантесе. Ты помнишь его, Бесс?

- Предполагается, что я помню?

- Я уверен, что ты помнишь его - молодой испанец. Он пришел в наш
кружок "Французский ледокол" семь лет назад. Покажите его фотографию,
мистер Арчер.

Я положил ее на льняную скатерть около ее тарелки. Она узнала Мартеля
сразу же.

- Конечно, я его помню.

- Я так и думал, - многозначительно произнес профессор. - Ты часто
вспоминала о нем впоследствии.

- Что вас поразило в нем, миссис Таппинджер?

- Он мне показался приятным, сильным, мужественным. - В ее глазах
блестнул злой огонек. - Мы, факультетские жены, устали от бесцветных,
унылых лиц ученых личностей.

Таппинджер не удержался и возразил:

- Он был блестящим студентом. У него была страсть к французской
цивилизации, являющейся величайшей после Афин, и удивительно
чувствительное восприятие французской поэзии, при этом не забывай о
недостаточности его подготовки.

Его жена наливала новый бокал шампанского.

- Ты гений, папаша. Ты из одного предложения сделаешь
пятидесятиминутную лекцию.

Возможно, она хотела лишь слегка задеть мужа, о чем говорила ее милая
улыбка, но слова прозвучали зло и неуместно.

- Пожалуйста, прекрати звать меня "папашей".

- Но тебе же не нравится, когда я называю тебя Тапсом. И потом - ты
отец наших детей.

- Детей здесь нет, и я вполне определенно не твой "папаша". Мне всего
сорок один.

- Мне только двадцать девять, - сказала она, обращаясь к нам обоим.

- Двенадцать лет - не большая разница, - он резко прекратил разговор,
будто захлопнул ящик Пандоры. - Кстати, где Тедди?

- В детском саду. Я заберу его после дневного сна.

- Бог мой!

- Я собираюсь в Плазу после обеда, мне нужно сделать кое-какие
покупки.

Конфликт между ними, затихший на момент, вспыхнул с новой силой.

- Ты не можешь. - Лицо Таппинджера побледнело.

- Почему?

- Я заберу "фиат". У меня в два часа лекция. - Он посмотрел на часы.
- По сути, я должен отправиться в колледж уже сейчас. Мне нужно
подготовиться.

- У меня не было возможности поговорить с вашей женой, - сказал я.

- Понимаю. Сожалею, мистер Арчер. Дело в том, что я должен быть
пунктуальным, как часы, в буквальном смысле слова, как рабочий на
конвейере. А студенты становятся все больше и больше продуктом такого
конвейерного производства, приобретающего тонкую прокладку образованности,
когда мы за этим следим. Они учат неправильные глаголы. Но они не знают,
как вставлять их в предложения. На деле очень немногие из них способны
составить правильную фразу на английском, оставим в стороне французский,
являющийся языком привилегированного класса.

Было похоже, что обиду на жену он переводит на свою работу и все
вместе на предстоящую лекцию. Она смотрела на меня с легкой улыбкой, будто
уже забыла о нем.

- Почему бы вам не подвезти меня в Плазу, мистер Арчер? Это также
даст нам возможность завершить нашу беседу.

- Буду очень рад.

Таппинджер не возражал. Он завершил еще один параграф о тяготах
преподавания во второсортном колледже и отстранился от остатков обеда. Уже
через минуту его "фиат" зафырчал, отъезжая. Бесс и я сидели в столовой и
попивали шампанское.

- Ну вот, - сказала она, - мы и прикончили шампанское.

- Как вы и рассчитывали.

- Я не рассчитывала на это. Вы - да. Вы купили шампанское, а я не
могу перед ним устоять. - Она посмотрела на меня кокетливо.

- А я могу.

- Кто вы такой, - ядовито спросила она, - еще одна холодная рыба?

Бесс становилась резкой. Они становятся такими иногда, когда выходят
замуж слишком молодыми и запираются на кухне и просыпаются десять лет
спустя, удивляясь, куда подевался белый свет. Будто угадав мои мысли, она
сказала:

- Я знаю, я как назойливая муха. Но у меня есть на то причины. Он
засиживается в своем кабинете каждый день за полночь. И что же, моя жизнь
должна окончиться на этом, потому что все, что его интересует, - это
Флобер и Бодлер и эти ужасные студенты? Они делают меня больной, когда
толпой ходят вокруг него и говорят, какой он чудесный. - Она глубоко
вздохнула и продолжала: - Мне следовало бы знать, в первые годы
замужества, что он не такой уж чудесный. А я прожила с ним двенадцать лет
и притерпелась к его темпераменту и его хамству. Можно подумать, что он
Бодлер или Ван Гог, если посмотреть, как он себя ведет. И я продолжаю
надеяться, что куда-нибудь он придет. Но этого никогда не было. И не
будет. Мы увязли в этом вшивом колледже, и он даже не имеет мужества
поговорить о себе и о продвижении по службе.

Потрепанная маленькая дурочка, или, может быть, повлияло шампанское,
начала произносить речи. Я сделал замечание:

- Вы слишком резко говорите о муже. Ему приходится бороться с