Чтение 48–й страницы книги ~Черные деньги~

угостил Педро слишком большой порцией вина, и он рассказал об американских
моряках, которых она приводила домой. Это было во время войны, когда
мальчик был очень мал. У него и матери имелась всего одна комната и одна
кровать в комнате. Он должен был ждать на улице, когда у нее находились
клиенты. Иногда ему приходилось ждать всю ночь.

Он был предан своей матери, и я думаю, эти обстоятельства повлияли на
его психику. В ту ночь, о которой я говорю, когда он выпил лишнего по моей
вине, он пустился в дикие разглагольствования о своей стране, ставшей
затоптанным перекрестком мира, и что сам он порождение и суть этой грязи:
белых, индейцев, негров. Он, похоже, считал себя живым олицетворением
Черного Христа с Номбре де Диос, знаменитой панамской религиозной
скульптуры.

- У него были наклонности к пророчеству?

- Если и были, я об этом не знал. Я не психиатр. Я действительно
думаю, что Педро - несостоявшийся поэт, символ идеализированной души,
который унаследовал слишком много проблем. Я признаю, у него были
некоторые странные идеи, но даже они не были лишены смысла. Панама для
него была больше, чем страна, больше, чем географическая связь между
Северной и Южной Америками. Он думал, что она представляет собой базовую
связь между душой и телом, головой и сердцем, и что североамериканцы
разрушили эту связь. - Он добавил: - И теперь мы убили его.

- Мы?

- Мы, североамериканцы.

Он поковыривал кусочки мяса, лежавшие на его тарелке. Я посмотрел на
горы. Над ними пролетал реактивный самолет, и в небе осталась белая
полоса.

Я уже имел представление об Аллане Боше, и он мне нравился. Он
отличался от людей старого типа, как Таппинджер, который был так занят
собой и своей работой, что превратился в социального эксцентрика. Бош
казался искренне озабоченным, когда говорил о своих студентах. Я сказал
что-то по этому случаю.

Он пожал плечами, выразив таким образом свое удовольствие по поводу
комплимента.

- Я учитель и не хочу быть никем другим.

После паузы, вызванной ворвавшимся шумом от толпы студентов вокруг
нас, он продолжил:

- Я сожалел, когда узнал, что Педро ушел из колледжа. Он был почти
самым интересным студентом, какого я когда-либо имел здесь, в Иллинойсе. Я
преподавал только в двух местах.

- Ваш друг Таппинджер говорит, что иммиграция охотилась за ним.

- Да, Педро попал в страну нелегально. Он должен был покинуть
Лонг-Бич и затем это место, на один прыжок опередив людей из иммиграции.
По сути дела, я намекнул ему, что они сделали о нем запрос. И не стыжусь
этого, - сказал он с улыбкой.

- Я не предам вас, доктор Бош.

Его улыбка стала несколько кривой и оборонительной.

- Боюсь, я не имею докторской степени. Я потерпел неудачу у тех, кто
этим командует в Иллинойсе. Можно было бы попытаться снова, на нет уже в
этом большого смысла.

- Почему же?

- Тапс тогда уже ушел. Я был одним из его главных протеже. И я
унаследовал какую-то долю его невезения. То, что с ним случилось, не
придавало мне, конечно, бодрости. Я подумал, что, если такое может
случиться с одним из наиболее перспективных ученых в нашей области, может
случиться с кем угодно.

- А что случилось с ним в Иллинойсе?

Бош замолчал. Я подождал, а затем решил подступиться с другого конца:

- Он все еще ведущая фигура в вашей области?

- Был бы, если бы подвернулся подходящий случай. Но у него нет
времени для своей работы, и это сводит его с ума. Когда выделяют
ассигнования, они его обходят. Он не получает продвижения даже в таком
невзрачном колледже, как Монтевиста.

- Почему?

- Им не нравится, как он причесывает свои волосы, полагаю.

- Или как причесывает их его жена?

- Думаю, она тоже имеет к этому отношение. Но откровенно, я не люблю
пересказывать факультетские сплетни. Предполагалось, что мы будем говорить
о Педро Доминго, по другому - Сервантесе. Если у вас есть еще вопросы,
пожалуйста, я готов рассказать все, что знаю. Иначе...

- Откуда у него это имя - Сервантес?

- Я думал об этом в ту ночь, когда он уехал. Он всегда мне казался
донкихотским типом.

Я подумал, но не сказал, что слово это больше подходит к самому Бошу:

- И вы послали его к Таппинджеру?

- Нет, я, возможно, упомянул о нем когда-то, но Педро отправился в
Монтевисту из-за девушки. Она была новичком, по-видимому, очень способная
к языкам.

- Кто это сказал?

- Сам Тапс сказал, и, по правде, я сам разговаривал с ней. Он привез
ее с собой на наш весенний фестиваль искусств. Мы ставили пьесу Сартра
"Нет выхода", а она никогда до этого не видела ни одной постановки на
французском языке на современную тему. Педро находился там, он влюбился в
нее с первого взгляда.

- Отуда вы знаете?

- Он мне сказал. Нет это было иначе, он показал мне некоторые сонеты,
которые написал о ней и ее идеальной красоте. Она была очень хороша, одна
из ярких блондинок, и очень молода, не больше шестнадцати или семнадцати.

- Она уже не такая молоденькая и не такая невинная, но еще очень
красивая.

Он уронил вилку с шумом, который слился с гулом от разговоров в зале.

- Вы утверждаете, что знаете ее?

- Она вдова Педро. Они поженились в прошлую субботу.

- Ничего не понимаю.

- Если бы я сказал вам об этом, вы бы больше переживали. Он решил
жениться на ней семь лет назад - возможно, в тот вечер, когда смотрел
пьесу. Вы не знаете, предпринимал ли он что-нибудь тогда или впоследствии?

Бош подумал над вопросом.

- Уверен, что нет. Уверен с моральной точки зрения. Это была одна из
тех тайных страстей, которые носят в себе латиноамериканцы.

- Подобно Данте и Беатриче?

Он с некоторым удивлением посмотрел на меня:

- Вы читали Данте?

- Я попотел над ним. Но должен признать, я процитировал другой
источник. Она сказала, что Педро следил за девушкой такими глазами, как
Данте смотрел на Беатриче.

- Кто на свете мог это сказать?

- Бесс Таппинджер. Вы знаете ее?

- Естественно, я ее знаю. Можно сказать, она авторитет в отношении
Данте и Беатриче.

- В самом деле?

- Я не считаю, что это серьезно, мистер Арчер. Но Бесс и Тапс играли
в свое время вполне сравнимые роли: интеллектуал и идеальная девушка. У
них были очень нежные платонические отношения, прежде чем реальная жизнь
взяла над ними верх.

- Не могли бы вы сказать немного проще? Меня интересует женщина.

- Бесс?

- Оба Таппинджера. Что вы имели в виду, когда сказали, что реальная
жизнь взяла над ними верх?

Он изучал мое лицо, чтобы понять мои намерения.

- Не будет вреда, если я вам скажу. Практически каждый в Ассоциации
Современных Языков знает эту историю. Бесс была второкурсницей, изучавшей
французский в Иллинойсе, а Тапс - подающим надежды молодым ученым на
факультете. Они оба довольствовались этими платоническими отношениями. Они
были как Адам и Ева до своего падения. Это может казаться романтическим
преувеличением, но все было так. Я был при этом.

Затем реальная жизнь просунула свою отвратительную голову, как я
сказал. Бесс забеременела. Тапс, конечно, женился на ней, но тут началась
запутанная история. В те дни иллинойское заведение было пропитано
пуританским духом. Что хуже, помощник декана женского отделения обрушилась
на самого Тапса и буквально устроила на него охоту. То же делали и
родители Бесс. Это была парочка буржуазного воспитания из Оук-Парка.
Итогом всего этого было то, что администрация уволила его за аморальное
поведение и отправила в ссылку, - преподавать в Монтевисте.

- И он пребывает в ней до сих пор?

Бош кивнул головой:

- Двенадцать лет. Это много времени, чтобы заплатить за такое
незначительное прегрешение, кстати совершенно обычное. Учителя женятся на
своих студентках очень часто, с пистолетным аккомпанементом или без него.
Тапс, по моему мнению, сделал вполне реальный шаг и почти разрушил себе
всю жизнь. Но мы углубились куда-то далеко в сторону, мистер Арчер. -
Молодой человек взглянул на свои часы. - Уже половина второго, а у меня
встреча со студентами.

- Отмените ее и пойдемте со мной. У меня более интересное свидание.

- Да? С кем?

- С матерью Педро.

- Вы шутите?

- Мне даже хотелось бы, чтобы это было так... Она прилетела из Панамы
сегодня утром и остановилась в отеле "Беверли-Хиллз". Мне может
понадобиться переводчик. Как на этот счет?

- Конечно. Мы поедем лучше на двух машинах, чтобы вам не пришлось