цел и невредим в течение всего дня. Но вовсе не из-за отсутствия
поблизости от него вражеских лодок. Напротив, движимый сомнительным
благородством, враг будет держаться возле подбитого судна до самой
темноты, рассчитывая, что к "Адвенчуреру" подойдет какой-нибудь эсминец,
чтобы оказать ему помощь.
Тиндалл оказался прав. "Адвенчурер" был торпедирован перед самым заходом
солнца. Три четверти экипажа и с ними двадцать моряков, снятых с
"Плантера", спаслись на шлюпках. Месяц спустя у стылых берегов острова
Медвежий их обнаружил фрегат "Эшер". Три шлюпки, соединенные между собой
перлинем, упорно продвигались к северу. Капитан, прямой и неподвижный,
сжимал высохшей рукой румпель, вперив невидящий взгляд пустых глазниц в
далекий, навеки утраченный для него горизонт. Остальные сидели или лежали
в шлюпках, а один стоял, обняв мачту. Почерневшие от солнца губы моряков
были растянуты в жуткой улыбке. Вахтенный журнал лежал возле капитана. В
нем не было оставлено ни одной записи: в первую же ночь все замерзли.
Командир фрегата, еще совсем молодой человек, приказал оттолкнуть шлюпки
от борта корабля и долго смотрел им вслед, пока они не исчезли за
горизонтом, дрейфуя на самый край света к Ледовому барьеру. Ледовый барьер
- это край великого безмолвия, где царит первозданный покой, тишина и
вечный холод. Возможно, они и поныне блуждают там - мертвецы, осужденные
на вечные скитания... Сколь жалкий конец, недостойный бесценного сосуда,
заключающего в себе высокий дух... Одобрило ли адмиралтейство действия
командира фрегата, неизвестно.
Адмирал просчитался в главном - он не сумел разгадать диспозицию
противника. Командир "волчьей стаи" перехитрил его, но действительно ли
Тиндалл не мог предвидеть этого, остается спорным. Излюбленный прием
командующего эскадрой поворачивать корабли в сторону торпедной атаки был
известен врагу. Хорошо известно было и то, что адмирал всегда находится на
"Улиссе", а "Улисс", корабль, единственный в своем роде, знали командиры
всех немецких подлодок. Они видели его лично или на фотографиях. Кроме
того, "волчьей стае" наверняка сообщили, что именно "Улисс" является
флагманом конвоя Эф-Ар-77, идущего в Мурманск. Тиндаллу следовало
предвидеть, предвидеть и предупредить встречный маневр, который
давным-давно должен был бы применить противник.
Пустившая ко дну "Кочеллу" субмарина была последней, а не первой в "стае".
Остальные расположились южнее той лодки, что взвела капкан, и много
западнее маршрута конвоя, оказавшись вне досягаемости гидролокатора... И
когда конвой повернул на запад, командиры подводных лодок, произведя
расчет торпедных треугольников, преспокойно ждали, когда транспорты
подставят свои борта под удар. Спокойный, точно мельничный пруд, океан был
ультрамаринового цвета, какой увидишь лишь на Средиземном море. От ночной
пурги не осталось и следа. Далеко на юго-востоке из воды поднималось
ослепительное солнце. Отлогие его лучи сверкали серебром на поверхности
Ледовитого океана, и белые силуэты заснеженных судов резко выделялись на
фоне темного моря и неба. Погода была идеальной, если допустить, что
определением "идеальный" можно характеризовать пролог к массовому убийству.
А поголовный разгром, гибель всего конвоя были бы неизбежны, если бы не
предупреждение, полученное в самую последнюю минуту. Предупреждением этим
моряки конвоя были обязаны не радарной установке, гидролокатору или
какому-либо иному сверхсовременному техническому устройству, а зорким
глазам восем-надиатилетнего юноши - матроса второго класса - да Богом
ниспосланным лучам восходящего солнца.
- Господин каперанг! - закричал Крайслер голосом, прерывающимся от
невероятного волнения. Глаза его прильнули к окулярам мощного бинокля,
укрепленного на пульте управления прожекторной установки левого борта. -
Там, на юге, что-то сверкает, сэр. Блеснуло два раза. Вон, вон, опять!
- Где, паренек? - закричал Тиндалл. - Ну, живее, где?
Растерявшись, Крайслер забыл золотое правило наблюдателя: при докладе
всегда сообщать курсовой угол обнаруженной цели.
- Пятьдесят градусов левого борта, сэр!.. Отставить, шестьдесят левого
борта... Теперь я потерял этот предмет из виду, сэр.
Все, кто находился на мостике, направили свои бинокли в указанном
направлении. Но никто ничего не увидел. Медленно вдвинув колена подзорной
трубы одно в другое, Тиндалл красноречиво пожал плечами.
- Возможно, он все-таки действительно что-то видел, - произнес после
раздумья Капковый мальчик. - А что, если это блеснул, вращаясь, перископ?
Тиндалл молча посмотрел на него ничего не выражающим взглядом, потом
отвернулся и уставился вдаль. Он показался Карпентеру каким-то совсем не
похожим на себя. Лицо адмирала словно окаменело. Лицо человека,
отвечающего за судьбу двадцати судов и пяти тысяч душ, человека, который
однажды уже принял ошибочное решение.
- Вон, вон, опять сверкнуло! - раздался вопль Крайслера. - Блеснуло два
раза, нет, три! - Вне себя от возбуждения, словно в каком-то безумном
танце, он неистово прыгал на месте. - Я их видел, сэр, видел, видел. Прошу
вас, поверьте мне!
Тиндалл круто повернулся к нему. Десять долгих секунд он смотрел на юношу.
Тот, оставив бинокль, схватился за дверцу и тряс ее в отчаянии, умоляюще
глядя на адмирала. Внезапно решившись, Тиндалл скомандовал:
- Лево на борт, командир! Бентли, сигнал конвою!
На основании никем не подтвержденного донесения восемнадцатилетнего юноши
суда и корабли конвоя Эф-Ар-77 стали медленно, чересчур медленно
поворачивать к зюйду. Внезапно море словно ожило: к кораблям конвоя
неслись три, пять, десять торпед... За тридцать секунд Вэллери насчитал
тридцать торпед. Установленные на малую глубину, страшные сигары оставляли
на стеклянной поверхности моря зловещий пенистый след. Тая, след этот
походил на летящую смертоносную стрелу. Средние торпеды шли параллельно, а
на восточном и западном флангах расходились веером, выпущенные с расчетом
поразить все корабли конвоя. Это было фантастическое зрелище: никто из
моряков за всю свою жизнь не видел ничего подобного.
В мгновение ока все смешалось. Подавать сигналы было некогда. Каждому
кораблю следовало самому позаботиться о своей судьбе. Смятение усугубилось
из-за-того, что транспорты, находившиеся в середине конвоя и в крайних
кильватерных колоннах, еще не успели заметить мчащихся к ним торпед.
Спастись всем было невозможно: торпеды шли слишком кучно. Первым подбили
"Стерлинг". Казалось, крейсер был уже вне опасности, поскольку ушел далеко
вперед, когда торпеды шли гуще всего, корабль покачнулся, словно от удара
невидимого молота, круто развернулся и понесся на восток. Над кормой его
поднимались густые клубы дыма. "Улисс", находившийся в умелых руках,
развернулся буквально на пятачке, маневрируя рулем и мощными машинами, и
проскользнул в невероятно узкий коридор между четырьмя торпедами: обе пары
прошли не далее чем в нескольких ярдах от его бортов: удача по-прежнему
сопутствовала крейсеру. Быстроходные эсминцы, чрезвычайно маневренные,
безукоризненно управляемые, подпрыгивая на волнах, с презрительной
небрежностью обошли торпеды и очутились в безопасности. Затем, дав полный
ход, ринулись на зюйд.
Огромные, неуклюжие и сравнительно тихоходные торговые суда оказались не
столь везучими. Два судна, находившиеся в левой кильватерной колонне, -
танкер и транспорт - получили попадания, однако, лишь содрогнувшись от
страшного удара, оба, словно заколдованные, продолжали идти. Но
крупнотоннажный транспорт, шедший следом, постигла иная участь. В судно
это, груженное танками, закрепленными в трюмах и на палубе, в течение трех
секунд ударило три торпеды. Ни дыма, ни пожара, ни живописного
детонационного взрыва не было: насквозь изрешеченный, разодранный от кормы
до форштевня, транспорт затонул быстро и тихо, держась на ровном киле,
увлекаемый ко дну страшной тяжестью металла. У тех, кто находился в
помещениях, спастись не было ни малейшего шанса.
"Бель Иль", купец, шедший в средней колонне, получил попадание в среднюю
часть корпуса. Раздалось два взрыва (возможно, в судно ударили две
торпеды), и на транспорте вспыхнул пожар. Спустя всего несколько секунд он
сильно накренился на левый борт; крен увеличивался на глазах. Вот уже
скрылись под водой поручни; вельботы, приспущенные на вываленных
шлюпбалках, едва не касались поверхности моря. Десятка полтора моряков,
скользя и спотыкаясь, бежали по наполовину залитой водой наклонной палубе
к ближайшей шлюпке. Они принялись остервенело рубить фалинь, крепивший
шлюпку, потом, карикатурно суетясь, кинулись в нее. Высвободившись из-под
погрузившихся шлюпбалок, люди схватили весла и начали яростно отгребать от
тонущего судна. От начала до конца этого эпизода не прошло и минуты.
Полдюжины мощных ударов весел - и моряки отошли на безопасное расстояние
от тонущего судна; еще два рывка - и шлюпка попала прямо под форштевень
"Уолтера А. Бэдделея", транспорта, тоже нагруженного танками, который шел
справа от "Бель Иля". Великолепное мастерство капитана, спасшее "Бэдделея"
от столкновения с "Бель Илем", тут оказалось бессильно; крохотное
суденышко хрупнуло, точно скорлупка, выбросив в ледяную воду кричащих в
ужасе людей.
При виде окрашенной шаровой краской громады "Бэдделея", быстро
надвигавшегося на них, моряки, яростно работая руками, поплыли прочь.
Тяжелую полярную одежду стащило с них сопротивлением воды. В подобные
минуты голос разума не слышен: этим людям даже не пришло в голову, что
если они увернутся от разящего винта "Бэдделея", то все равно закоченеют
насмерть в студеной воде Ледовитого океана. Но погибли они не под ударами
лопастей винта и не от холода. Люди еще барахтались, тщетно пытаясь
выбраться из страшного водоворота, когда в корму "Бэдделея", возле самого
баллера руля, врезались одновременно две торпеды.
Для человека, оказавшегося в непосредственной близости от подводного
взрыва, нет ни тени надежды уцелеть. Действие такого взрыва страшно,
отвратительно, потрясающе: представить себе его не в силах ничье
воображение. Даже видавшие виды патолого-анатомы с трудом могут заставить
себя взглянуть на то, что некогда было человеческим существом... Но для
этих бедняг, как часто случается в Арктике, смерть была не злом, а благом,
ибо умерли они мгновенно, без мук.