"Манксман"... Престон! Сигнал всем судам конвоя: "Рассеяться. Следовать в
русские порты самостоятельно".
Верхняя палуба оказалась под плотной белой пеленой, но снег все валил, не
переставая. Снова поднялся ветер. Выйдя на палубу после тепла корабельной
лавки, где он оперировал, Джонни Николлс едва не задохнулся от ледяного
ветра. Легкие пронизала острая боль: температура воздуха, понял он, была
градусов двадцать по Цельсию. Спрятав лицо в воротник канадки, он
медленно, с остановками, стал подниматься по трапам на мостик. Николлс
смертельно устал и всякий раз, ступая, корчился от боли: осколками бомбы,
взорвавшейся в кормовом кубрике, он был ранен в левую ногу выше лодыжки.
Командир "Сирруса" ждал его у дверцы крохотного мостика.
- Я решил, вам будет любопытно взглянуть на это, док, - произнес Питер Орр
высоким, необычным для такого рослого мужчины голосом. - Вернее, подумал,
что вы захотели бы увидеть это зрелище, - поправился он. - Посмотрите, как
он несется! - проговорил Орр. - Как он несется!
Николлс повернул голову туда, куда показывал коммандер. Слева по траверзу,
в полумиле от эсминца, пылал охваченный пламенем "Кейп Гаттерас", почти
потерявший ход. Сквозь снежную пелену Джонни с трудом разглядел смутный
силуэт немецкого крейсера. С дистанции в несколько миль тот беспощадно
всаживал в тонущее судно один снаряд за другим, видны были вспышки
орудийных выстрелов. Каждый залп попадал в цель: меткость немецких
комендоров была фантастической.
"Улисс" мчался, вздымая тучи брызг и пены, навстречу вражескому крейсеру.
Он находился в полумиле, на левой раковине "Сирруса". Носовая часть
флагмана то почти целиком вырывалась из воды, то с громким, как
пистолетний "выстрел, гулом, несмотря на ветер, слышным на мостике
"Сирруса", ударялась о поверхность моря. А могучие машины с каждой
секундой увлекали корабль все быстрей и быстрей вперед.
Словно завороженный, Николлс наблюдал это зрелище. Впервые увидев родной
корабль с той минуты, как покинул его, он ужаснулся. Носовые и кормовые
надстройки превратились в изуродованные до неузнаваемости груды стали; обе
мачты сбиты, дымовые трубы, изрешеченные насквозь, покосились; разбитый
дальномерный пост смотрел куда-то в сторону. Из огромных пробоин в носовой
палубе и в корме по-прежнему валил дым, сорванные с оснований кормовые
башни валялись на палубе. Поперек судна, на четвертой башне все еще лежал
обгорелый остов "кондора", из носовой палубы торчал фюзеляж вонзившегося
по самые крылья "юнкерса", а корпусе корабля, Николлс это знал, напротив
торпедных труб зияла гигантская брешь, доходившая до ватерлинии. "Улисс"
представлял собой кошмарное зрелище.
Уцепившись за ограждение мостика, чтобы не упасть, Николлс неотрывно
смотрел на крейсер, немея от ужаса и изумления. Орр тоже глядел на
корабль, отвернувшись на миг лишь при появлении на мостике посыльного.
- "Рандеву в десять пятнадцать", - прочитал он вслух. - Десять пятнадцать!
Господи Боже, через двадцать пять минут! Вы слышите, док? Через двадцать
пять минут!
- Да, сэр, - рассеянно отозвался Николлс, не слушая Орра.
Посмотрев на лейтенанта, тот коснулся его руки и показал в сторону
"Улисса".
- Невероятное зрелище, черт побери! Не правда ли? - пробормотал коммандер.
- Боже, как бы я хотел оказаться сейчас на борту нашего крейсера! - с
несчастным видом проговорил Николлс. - Зачем меня отослали?.. Взгляните!
Что это?
К ноку сигнального рея "Улисса" поднималось гигантское полотнище - флаг
длиной шесть метров, туго натянувшийся на ветру. Николлс никогда еще не
видел ничего подобного. Флаг был огромен, на нем ярко горели полосы алого
и голубого цвета, а белый был чище несшегося навстречу снега.
- Боевой флаг (*18), - проронил Орр. - Билл Тэрнер поднял боевой флаг. -
Он в изумлении, покачал головой. - Тратить на это время в подобную
минуту... Ну, док, только Тэрнер способен на такое! Вы хорошо его знали?
Николлс молча кивнул.
- Я тоже, - просто произнес Орр. - Нам с вами повезло.
"Сиррус" двигался навстречу противнику, делая пятнадцать узлов, когда в
кабельтове от эсминца "Улисс" промчался с такой скоростью, словно тот
застыл на месте.
Впоследствии Николлс так и не смог как следует описать, что же произошло.
Он лишь смутно припоминал, что "Улисс" больше не нырял и не взлетал на
волну, а летел с гребня на гребень волны на ровном киле. Палуба его круто
накренилась назад, корма ушла под воду, метров на пять ниже кильватерной
струи - могучего в своем великолепии потока воды, вздымавшегося над
изуродованным ютом. Еще он помнил, что вторая башня стреляла
безостановочно, посылая снаряд за снарядом. Те с визгом уносились, пронзая
слепящую пелену снега, и миллионами светящихся брызг рассыпались на палубе
и над палубой немецкого крейсера: в артиллерийском погребе оставались лишь
осветительные снаряды. В памяти его смутно запечатлелась фигура Тэрнера,
приветственно махавшего ему рукой, - и огромное, туго натянутое полотнище
флага, уже растрепавшееся и оборванное на углах. Но одного он не мог
забыть - звука, который сердцем и разумом запомнил на всю жизнь. То был
ужасающий рев гигантских втяжных вентиляторов, подававших в огромных
количествах воздух задыхающимся от удушья машинам. Ведь "Улисс" мчался по
бушующим волнам самым полным ходом, со скоростью, которая способна была
переломить ему хребет и сжечь дотла могучие механизмы. Сомнений
относительно намерений Тэрнера не могло быть: он решил таранить врага,
уничтожить его и погибнуть вместе с ним, нанеся удар с невероятной
скоростью в сорок или более узлов.
Николлс неотрывно глядел, чувствуя какую-то растерянность, и тосковал
душою: ведь "Улисс" стал частью его самого; милые его сердцу друзья, в
особенности Капковый мальчик, - Джонни не знал, что штурман уже мертв, -
они тоже были частью его существа. Видеть конец легенды, видеть, как она
гибнет, погружается в волны небытия, - всегда ужасно. Но Николлс испытывал
еще и какой-то особый подъем. Да, то был конец, но какой конец! Если у
кораблей есть сердце, если они наделены живой душой, как уверяют старые
марсофлоты, то наверняка "Улисс" сам выбрал бы себе подобную кончину.
Крейсер продолжал мчаться со скоростью сорок узлов, как вдруг в носовой
части корпуса над самой ватерлинией появилась огромная пробоина. Возможно,
то взорвался вражеский снаряд, хотя он вряд ли мог попасть в корабль под
таким углом. Вероятнее всего, то была торпеда, выпущенная не замеченной
вовремя субмариной. Могло статься, что в момент, когда носовая часть
корабля зарылась в воду, встречной волной торпеду выбросило на
поверхность. Подобные случаи бывали и прежде; редко, но бывали... Не
обращая внимания на страшную рану, на разрывы тяжелых снарядов, сыпавшихся
на него градом, "Улисс" птицей летел навстречу врагу.
С опущенными до отказа орудиями "Улисс" по-прежнему мчался под огнем
противника.
Внезапно раздался страшной силы оглушительный взрыв: в орудийном погребе
первой башни сдетонировал боезапас. Вся носовая часть корабля оказалась
оторванной. Облегченный бак на секунду взлетел в воздух. Затем изувеченный
корабль врезался в набежавший вал и стал погружаться. Уже целиком ушел под
воду, а бешено вращающиеся лопасти винтов продолжали увлекать крейсер все
дальше в черное лоно Ледовитого океана.
ЭПИЛОГ
Теплый воздух был ласков и неподвижен. В вышине разливалась лазурь небес.
Лениво плыли к далекому горизонту легкие, похожие на клочки ваты облака.
Из похожих на птичьи клетки цветочных вазонов струились голубые, желтые,
алые, золотые цветы нежнейших оттенков и тонов, о существовании которых
Джонни успел забыть. Порой возле них останавливался какой-нибудь старик,
озабоченная домашняя хозяйка или юноша, державший под руку свою смешливую
подружку. Постояв и полюбовавшись на цветы, они снова продолжали свой
путь, становясь красивее и лучше. Заглушая гул улицы, чистыми голосами
пели птицы, на башне парламента гулко отбивал время Большой Бен.
Джонни Николлс с трудом выбрался из такси и, расплатившись с шофером,
медленно поковылял вверх по мраморным ступеням.
Часовой с подчеркнуто бесстрастным лицом отдал честь и отворил тяжелую
шарнирную дверь. Войдя, Джонни Николлс оглядел просторный вестибюль, по
обеим сторонам которого выстроились ряды массивных, внушающих к себе
почтение дверей. В дальнем конце вестибюля, под огромной винтовой
лестницей, над широким выпуклым барьером, похожим на те, какие встречаются
в банках, висела табличка: "Машинописное бюро. Стол справок".
Он заковылял к барьеру. Костыли неестественно громко стучали по мраморному
полу. "Очень трогательное и мелодраматичное зрелище, Николлс, - подумал он
машинально, - зрители недаром заплатили свои деньги". С полдюжины
машинисток, словно по команде, перестали бить по клавишам и, не скрывая
любопытства, широко раскрытыми, глазами глядели на раненого. К барьеру
подошла стройная рыжеволосая девушка в форме женского вспомогательного
корпуса, но без тужурки.
- Чем могу вам помочь, сэр? - В ее спокойном голосе, голубых глазах было
жалостливое участие. Взглянув на себя в зеркало, висевшее позади девушки,
Николлс увидел вытертую тужурку, надетую на серый рыбацкий свитер,
выцветшие, запавшие глаза, ввалившиеся, бледные щеки и мысленно
усмехнулся. Не нужно быть доктором, чтобы понять, что он очень плох.
- Моя фамилия Николлс, лейтенант корабельной медицинской службы Николлс.
Явился по вызову...
- Лейтенант Николлс... Вы с "Улисса"! - Девушка затаила дыхание. - Да, да,
разумеется, сэр. Вас ждут.
Николлс взглянул на рыжеволосую, на остальных девушек, неподвижно
Корнев Павел
Шилова Юлия
Пехов Алексей
Куликов Роман
Прозоров Александр
Каргалов Вадим