Высыпал все на кровать. Она опрокинула сюда же содержимое ящика, и денег
получилась целая гора. Она заворожила нас, хотя вскорости от нее ничего не
осталось. Оказалось, что мы оба обожаем наличные, то есть наличие даром
доставшихся денег, которые распихиваешь по карманам как ни попадя, шальные
деньги, утекающие сквозь пальцы как песок.
проведенном в этом городе. Она не хотела отвечать, видимо, старалась быть
как можно таинственней и стыдилась своей незнатности перед "графом Хмара".
Не желая ее разочаровывать, я рассказывал ей всякие небылицы о моих
родственниках. Будто мой отец уехал из России совсем молодым с матерью и
сестрами, спасаясь от революции. Они прожили некоторое время в
Константинополе, Берлине, Брюсселе и наконец обосновались в Париже. Мои
тетки работали манекенщицами у Скьяпарелли, зарабатывая на хлеб, как
множество других красивых благородных русских монархисток. В двадцать пять
лет мой отец на парусном судне отплыл в Америку и женился там на дочери
владельца торговой фирмы "Вулворт". Вскоре они развелись, но отец получил
от жены колоссальную сумму денег. Он вернулся во Францию и познакомился с
мамой, ирландкой, артисткой, выступавшей в мюзик-холле. Затем родился я.
Оба они погибли в авиакатастрофе недалеко от мыса Ферра в июле 1949 года.
Я остался жить у бабушки в Париже, на первом этаже в доме на улице Лорда
Байрона. Так-то вот.
сказку о прекрасных принцах и киноактерах. Я без конца повествовал ей о
романе моего отца и актрисы Люн Белее, протекавшем на вилле в испанском
стиле в Бэверли-Хиллз! Но когда я просил, чтобы и она рассказала мне о
своей семье, то слышал в ответ: "О, это совсем неинтересно". Так что
единственное, чего мне недоставало для полного счастья, это рассказа о
девочке, выросшей в тихом провинциальном городке. Она не понимала, что для
меня эмиграция, Голливуд, русские князья и египетский принц Фарук тускнели
и меркли по сравнению с необыкновенным, непостижимым существом - маленькой
француженкой.
ужинаем у моего дяди". Мы как раз листали журналы на балконе, и на обложке
одного из них - как сейчас помню - была изображена английская киноактриса
Белинда Ли, погибшая в автомобильной катастрофе.
белой рубашки был вконец заношен, натянул старую белую тенниску, вполне
подходящую к сине-красному галстуку "Интернэшнл Бар Флай". Я с большим
трудом повязал его под отложным воротничком тенниски, но мне так хотелось
прилично выглядеть! Я несколько оживил наряд, засунув в кармашек пиджака
темно-синий платочек - мне когда-то понравился его глубокий оттенок. Что
до обуви, то я не знал: то ли надеть рваные мокасины, то ли сандалии, то
ли почти новые туфли "Вестон" на толстой резиновой подошве. В конце концов
"вестоны" показались мне наиболее пристойными. Ивонна уговаривала меня
вставить в глаз монокль: он дядю заинтересует и позабавит. Но мне совсем
не хотелось никого забавлять, пусть узнает меня таким, каков я есть:
скромным и серьезным молодым человеком.
розыгрыша кубка. Дольше обычного наводила марафет. Губы накрасила помадой
в тон тюрбана. И натянула черные перчатки до локтей. Тут я подумал, что в
гости к дяде в таких перчатках не ходят. Пса мы тоже взяли с собой.
впереди, пританцовывая. Он всегда пританцовывал, когда его выводили в
необычное время.
продвигались, тем больше изменялся город вокруг. Позади остались все
искусственные курортные красоты, все дешевые опереточные декорации, на
фоне которых умер с тоски в изгнании старый египетский паша. Роскошные
магазины сменились продуктовыми лавками и мастерскими, где чинят
мотоциклы, - просто удивительно, сколько здесь этих мастерских! Иногда они
шли одна за другой, и перед ними на тротуаре стояли в ряд подержанные
"веспасы". Мы прошли мимо автовокзала. Один из автобусов фырчал, готовясь
отъехать. На боку у него красовались название фирмы и маршрут: "Севрье -
Приньи - Альбервиль". Вот и перекресток улицы Пармелан и проспекта Маршала
Леклерка, плавно переходившего в обсаженное платанами 201 шоссе, ведущее в
Шамбери.
вписывался в обстановку "Эрмитажа", но здесь, на окраине, вызывал
любопытство прохожих. Ивонна шла молча, без труда узнавая дорогу.
Наверное, она многие годы ходила здесь в школу или на "званые вечера"
(нет, на "балы" - на танцы). А я и думать забыл об "Эрмитаже", я не знал
этих мест, но заранее был согласен прожить с Ивонной всю жизнь на 201
шоссе. В нашей комнате будут дребезжать стекла от идущего мимо грузового
транспорта, как в квартирке на бульваре Сульт, где мы с отцом прожили
несколько месяцев. У меня было прекрасное настроение. Только новые башмаки
немного натирали пятки.
белые особнячки, похожие на дома в колониях, в европейских кварталах
Туниса или даже Сайгона. Лишь изредка попадалось шале с крохотным
палисадником, напоминавшее, что мы все-таки в Верхней Савойе.
Христофора", - сказала она. Я с нежностью представил себе, как она
девочкой идет в эту церковь к первому причастию, но не стал ее
расспрашивать, чтобы не расстаться с моей фантазией. Чуть дальше был
кинотеатр "Блеск". Его серо-коричневый фасад и красные двери с круглыми
окошками напомнили мне кинотеатры на окраине Парижа или на проспектах
Маршала де Латтра де Тассиньи, Жана Жореса или Маршала Леклерка при самом
въезде в город. И сюда она, наверное, ходила в шестнадцать лет. В "Блеске"
в тот вечер шел фильм нашего детства - "Узник Зенды". И я представил себе:
вот мы с ней покупаем два билета на балкон, вот и зал, знакомый нам с
давних пор: кресла с деревянными спинками и доска объявлений рядом с
экраном:
Аллери, 22".
видно, как четверо молодых официантов с напомаженными волосами, играют в
настольный футбол. Зеленые столики стояли под открытым небом. Сидящие за
ними с интересом разглядывали пса. Ивонна сняла свои черные перчатки.
Вообще, она чувствовала себя здесь как дома, и можно было подумать, что
она в своем белом платье вышла на вечернюю прогулку в честь праздника 14
июля.
афишами: репертуаром "Блеска", приглашениями на церковный праздник и на
гастроли цирка. Наполовину оборванный плакат с изображением Луи Марьяно.
Старые, полустертые надписи: "Свободу Анри Мартену!", "Алжир -
собственность французов!" Сердце, пронзенное стрелой, с инициалами.
Бетонные фонарные столбы слегка покосились. Шелестящая листва платанов при
свете фонарей отбрасывала тень на забор. Ночь была очень теплая. Я даже
снял пиджак. Мы остановились у входа в огромный гараж. Справа на дверце -
дощечка с надписью готическим шрифтом: "Жаке". И сверху вывеска: "Запасные
части к американским автомобилям".
столовой одновременно. Два окна и застекленная дверь выходили прямо в
огромное помещение гаража.
внимания не обратил. Только спросил у нее ворчливо:
отчетливо, как парижанин. - А то ведь я приготовил вам эскалопы.
него был грубый, охрипший голос, как у пьяницы или завзятого курильщика.
удалился на кухню, смежную с гостиной. Слышно было, как он открывает
духовку.
и целым блюдом печенья под названием "кошачьи язычки". Протянул нам с
Ивонной стаканы с бледно-розовой жидкостью. Улыбнулся мне:
Попробуйте.
привыкнете.