долго не мог снять трубку, все мое тело вдруг налилось свинцом, как в
кошмарном сне.
ушли на дно, где, как я надеялся, никто уже нас не мог потревожить.
большой фотографии Хендрикса над рядами бутылок. Хендрикс снят во времена
своих блестящих побед, лет за двадцать до того лета, когда меня так
взбесил его танец с Ивонной. Здесь он молоденький, худенький, наивный,
этакий Мермоз [французский авиатор (1901-1936)] или герцог Рейхштадтский
[титул сына Наполеона I и императрицы Марии-Луизы]. Эту давнюю фотографию
мне когда-то показала молоденькая буфетчица в "Стортинге", когда я ее стал
расспрашивать о моем сопернике. С тех пор он здорово раздобрел.
вдруг улыбнулся - он всегда улыбался вдруг, и его улыбка никогда не была
веселой, словно по губам пробегала нервная дрожь. Вспомнил ли он тот
вечер, когда мы втроем сидели в "Святой Розе" на банкете в честь
обладательницы кубка? Он, должно быть, высчитывал, сколько с тех пор
прошло лет: пять, десять, двенадцать... У него была мания считать дни и
годы: "Через год и тридцать три дня мне исполниться двадцать семь лет...
Мы знакомы с Ивонной уже семь лет и пять дней".
выпивку, но наотрез отказался платить за телефон, утверждая, что никогда
не заказывал номера двести тридцать три в Шамбери. Поскольку они с
барменшей готовы были спорить до рассвета, Мейнт втолковал ему, что сам
заплатит за телефон. И вообще это он, Мейнт, набирал номер двести тридцать
три в Шамбери. Он, и никто другой.
тоже решил уйти. В дверях с ним столкнулись двое мужчин, они отпихнули
его, даже не извинившись. Потом вошли еще трое. Потом пятеро. Их
становилось все больше, прибывали еще новые. У каждого на отвороте пальто
- маленький прямоугольник с надписью: "Интертуринг". Они громко
разговаривают, хохочут во весь голос и с размаху хлопают друг друга по
спине. Это "участники конгресса", о которых говорила барменша. Почти все
они толпятся вокруг человека с трубкой. Так и вьются. Только и слышно:
"Президент... президент... президент..." Мейнт тщетно пытается выйти.
Поток людей отнес его чуть ли не к самой стойке. Они стоят почти вплотную
друг к другу. Мейнт старается их обойти, выискивает, где бы ему
пробраться, но они опять напирают, и он сдается, взмокший и запыхавшийся.
Один из них кладет ему руку на плечо, видимо, приняв за своего "собрата",
и Мейнт таким образом примыкает к одному из кружков, а именно - к
президентскому. Около президента собралась такая толпа, как на станции
метро "Шоссе д'Антен" в час пик. Коротышка-президент заслоняет трубочку
ладонью. Наконец Мейнту удается выбраться из этой толчеи, и он, работая
локтями, проталкивается к выходу. Приоткрыв дверь, он выскальзывает на
улицу.
Вернитесь!..
воды гораздо слабее, чем в "сезон". С минуту он смотрит на фонтан, затем
переходит на левую сторону проспекта д'Альбиньи. Идет медленно, слегка
покачиваясь. Как будто бродит без всякой цели. Время от времени он
легонько похлопывает по коре платана. Вот он миновал префектуру. Сейчас,
конечно, свернет налево, если память мне не изменяет, на улицу Мак-Кроски.
Двенадцать лет тому назад этих новых домов здесь не было. Тут был
запущенный парк, а в нем большой заброшенный дом в англо-нормандском
стиле. Мейнт подошел к перекрестку улицы Пеллио. Мы с Ивонной часто сидели
там на скамейке. Сворачивает направо, на улицу Пьера Форсана. По этой
дороге я мог бы пройти с закрытыми глазами. Квартал почти не изменился. Из
каких-то непонятных соображений его не стали перестраивать. Прежние виллы,
садики с живой изгородью. Улица по-прежнему обсажена деревьями. Только
сейчас они стоят голые. Зимой все выглядит таким жалким!
Я вижу ее отсюда. И вижу, как ты замедляешь шаг и толкаешь плечом
деревянную дверь. Ты вошел, сел на диван в гостиной, не включив света.
Фонарь с улицы бледно освещает комнату.
собой в ночь с пятницы на субботу в своем доме. Несчастный отравил себя
газом".
Парижу, под аркадами улицы Кастильоне. "Дофине", местная ежедневная
газета, сообщала больше подробностей. Мейнту воздали почести, объявив на
первой странице, что на шестой, в рубрике "Местные происшествия",
опубликовано сообщение под заголовком "Самоубийство врача".
вилле, ул. Жана Шарко, 5. Мадемуазель Б., его прислуга, придя, как всегда,
утром, почувствовала запах газа. Но было уже поздно. Доктор Мейнт оставил
предсмертную записку.
экспресс. Один из свидетелей показал, что он также ненадолго заходил в
кафе "Синтра", ул. Сомейе, 23.
лет назад возвратился к нам в А., в свои родные места. Он занимался
остеопатией. Быть может, его отчаянный поступок объясняется некоторыми
затруднениями профессионального свойства.
из героев и мучеников Сопротивления, имя которого носит улица нашего
города".
Пересек ее и остановился в маленьком скверике во внутреннем дворике Лувра.
Зимнее солнце слегка пригревало, дети играли около памятника генерала
Лафайета. Мейнт унес в могилу многие тайны. Я так и не узнаю, кто такой
Анри Кюстикер. Я повторял вслух: "Кюс-ти-кер, Кюс-ти-кер" - имя, никому,
кроме меня, не известное. Кроме меня и Ивонны. Но где она теперь? Мы
особенно остро ощущаем чье-то отсутствие, произнося слова, значение
которых без этого человека некому понять и оценить.
подозреваю, что действительность была не менее невероятной. И страшной.
Мейнт иногда приглашал нас к себе на чай. Однажды вечером мы сидели у него
в гостиной и слушали его любимую мелодию "Cafe "Mozart Waltz" ["Вальс кафе
"Моцарт" (нем.)], которую он заводил снова и снова. Вдруг звонок в дверь.
Он едва справился с судорогой. Я увидел - Ивонна видела тоже, - как на
пороге возникло два человека. Они вели третьего, с залитым кровью лицом.
Быстро пройдя через прихожую, они скрылись в комнате Мейнта. Я услышал
фразу одного из них:
немедленно уйти. Сухо сказал: "Я потом все объясню".
этих людей, чтобы понять, что они имели какое-то отношение к полицейским
делам. Сопоставление некоторых фактов с поручениями Кюстикера укрепили во
мне эту уверенность. В то время шла война в Алжире, и Женева, где Мейнту
назначались встречи, была перекрестком всех путей. Полиция. Контрразведка.
Подпольные организации. Я никогда ни в чем таком не разбирался. Чем именно
занимался Мейнт? Несколько раз мне казалось, что он мог бы довериться мне,
если бы не счел, что я слишком молод. А может быть, от откровенности его
удерживала накопившаяся усталость, и он предпочитал сохранять все в тайне.
его спрашивал: "Кто такой Анри Кюстикер?", а Ивонна дразнила его, повторяя
ритуальную фразу: "Алло, вас беспокоит Анри Кюстикер", он был в каком-то
особенном возбуждении и вдруг сказал глухо: "Если б вы знали, чем я
занимаюсь по милости этих подлецов!" И прибавил отрывисто: "Я уже сыт по
горло их Алжиром!.." Но через минуту он снова был беззаботен и весел и
предложил: "А не съездить ли нам в "Святую Розу"?"
Акунин Борис
Ильин Андрей
Соломатина Татьяна
Каменистый Артем
Максимов Альберт
Суворов Виктор