Патрик Модиано

Из самых глубин забвения

Петеру Хандке посвящается

Из самых глубин забвения...

Стефан Георге

Она была среднего роста, а он, Жерар Ван Бевер, чуть пониже. В тот
зимний вечер, тридцать лет тому назад, когда мы встретились впервые, я
проводил их до гостиницы на набережной Турнель, где они жили, и неожиданно
очутился в их номере. Там стояли две кровати: одна возле двери, а другая
под окном. Окно не выходило на набережную; мне показалось, что оно
наклонное, как в мансарде.

Никакого беспорядка в номере я не заметил. Постели были застланы. Ни
одного чемодана, никакой одежды. Ничего, кроме огромного будильника на
одной из тумбочек. Но, несмотря на этот будильник, можно было подумать,
что они живут здесь подпольно и стараются не оставлять каких-либо следов
своего проживания. Кстати, в тот вечер мы оставались в номере совсем
недолго: только положили мои альбомы по искусству - мне не удалось продать
их книготорговцу на площади Сен-Мишель и я чертовски устал их таскать.

Именно на площади Сен-Мишель они и заговорили со мной в начале вечера,
среди людского водоворота: часть его протискивалась в метро, а другая в
обратном направлении, на бульвар. Спросили, где тут почта поблизости. Я
подумал, что мои объяснения могут оказаться слишком путаными: мне никогда
не удается указать кратчайшее расстояние от одной точки до другой, а
потому решил проводить их до почты у метро "Одеон". По дороге она зашла в
табачный киоск и купила марки. А потом наклеила их на конверт, и я успел
разглядеть адрес: Майорка.

Она бросила письмо в один из ящиков, даже не посмотрев, в тот ли, на
котором написано "За границу. Авиапочта". А потом мы вернулись обратно к
площади Сен-Мишель и набережной. Она заботливо спросила про мои книги:
"Тяжелые, наверное?" А потом сухо бросила Ван Беверу:

- Ты мог бы и помочь.

Он улыбнулся и взял под мышку один альбом, самый большой.

В их номере на набережной Турнельской набережной я положил альбомы
рядом с тумбочкой, на которой стоял будильник. Тиканья я не услышал.
Стрелки показывали три часа. На наволочке красовалось пятно. Наклонившись,
чтобы положить альбомы, я уловил исходящий от подушки и от постели запах
эфира. Она задела меня рукой и зажгла лампу на тумбочке.

Мы поужинали на набережной, в кафе рядом с гостиницей. Обошлись без
закусок, заказали только по горячему. Платил Ван Бевер. Я в тот вечер был
без денег. Ван Бевер испугался, что ему не хватает пяти франков. Стал
шарить по карманам пальто и пиджака и наконец набрал недостающую сумму
мелочью. Она спокойно ждала, рассеянно смотрела на него и курила. Свое
блюдо она отдала нам, а сама только чуть-чуть поклевала из тарелки Ван
Бевера. Потом повернулась ко мне и хрипловатым голосом произнесла:

- В следующий раз пойдем в настоящий ресторан...

Чуть позже мы остались вдвоем перед гостиницей, пока Ван Бевер
поднимался за моими альбомами в номер. Молчание нарушил я: спросил, давно
ли они тут живут и откуда они - из провинции или из-за границы. Нет, они
из пригорода Парижа. А тут живут уже два месяца. Вот и все, что она
сказала мне в тот вечер. А еще сказала, что ее зовут Жаклин.

Ван Бевер спустился и вернул мне книги. Спросил, попытаюсь ли я еще
завтра их продать и выгодна ли такая коммерция. Они сказали, что мы можем
еще увидеться. Точное время назначить трудно, но они часто ходят в кафе на
углу улицы Данте.

Иногда я туда возвращаюсь, во сне. Недавно ночью уходящее февральское
солнце слепило мне глаза на улице Данте. Она ничуть не изменилась с тех
пор.

Я остановился перед застекленной террасой кафе и посмотрел на стойку,
на электрический биллиард и на столики, расположенные будто по краям
танцевальной площадки.

Я дошел до середины улицы. Высокий дом напротив, на бульваре
Сен-Жермен, отбрасывал тень. Но за моей спиной тротуар был еще залит
солнцем.

А когда я проснулся, то тот период моей жизни, когда я познакомился с
Жаклин, предстал передо мной в том же контрасте света и тени. Тусклые
зимние улицы, и вместе с тем сквозь щели ставней сочится солнце.

Жерар Ван Бевер носил саржевое пальто, которое было ему велико. Я как
сейчас его вижу: стоит в кафе на улице Данте перед электрическим
биллиардом. Но играет Жаклин. Ее руки и грудь слегка шевелятся,
потрескивает, мигая лампочками, биллиард. Пальто Ван Бевера было широкое,
ниже колен. Он держался очень прямо, с поднятым воротником, засунув руки в
карманы. А Жаклин была в сером, с витыми узорами, свитере под горло и
коричневой куртке из мягкой кожи.

В первый раз, когда я снова встретился с ними на улице Данте, Жаклин
повернулась ко мне, улыбнулась, а потом продолжила играть на своем
биллиарде. Я сел за столик. Ее руки и грудь показались мне хрупкими на
фоне массивного автомата, сотрясения которого угрожали в любую секунду
отбросить ее назад. Она силилась устоять, словно человек, которого вот-вот
выбросит за борт. Потом села за мой столик, а Ван Бевер сменил ее у
биллиарда. Поначалу меня удивляло, что они так долго играют в эту игру.
Мой приход часто прерывал ее, а не то она продолжалась бы бесконечно.

После полудня в кафе почти никого не было, но с шести часов клиенты
начинали толпиться около стойки и вокруг немногочисленных столиков в зале.
В шуме голосов и треска электрического биллиарда, среди тесно стоявших
людей я не сразу различал Ван Бевера и Жаклин. Сначала я видел саржевое
пальто Ван Бевера, а потом уж Жаклин. Несколько раз я приходил, когда их
не было, и каждый раз подолгу ждал за одним из столиков. Я думал, что мне
больше никогда не представится случай их встретить и что они затерялись в
шуме и толпе. И вот однажды после полудня я их увидел: они были тут и
стояли в глубине пустынного зала рядышком, около биллиарда.

Я едва помню прочие подробности того периода моей жизни. Я почти забыл
лица родителей. Некоторое время я еще жил в их квартире, а потом бросил
учебу и стал жить продажей антикварных книг.

Вскоре после знакомства с Жаклин и Ван Бевером я поселился в гостинице
"Лима", совсем рядом с ними. Я состарил себя на целый год, исправив в
паспорте дату рождения, чтобы считаться совершеннолетним [до 1974 года
совершеннолетие во Франции наступало в 21 год].

За неделю до моего поселения в гостинице "Лима" мне было негде спать,
поэтому они дали мне ключ от своего номера, а сами уехали в провинцию, в
одно из тех казино, куда они ездили часто.

До нашей встречи они начали с казино городка Анген под Парижем и еще
двух-трех казино небольших курортов в Нормандии. А потом остановились на
городах Дьеп, Форж-лез-О и Банель-де-л'Орн. Уезжали в субботу, а
возвращались в понедельник с выигранными деньгами, но никогда не больше
тысячи франков. Ван Бевер нашел комбинацию удвоения ставок, "на пятерку
без цвета", как он говорил, но она была плодотворной лишь при условии
скромных ставок в рулетку.

Я ни разу с ними в эти места не ездил. Ждал их до понедельника, не
выходя за пределы квартала. Через некоторое время Ван Бевер стал ездить в
"Форж", по его выражению, - это было ближе, чем Банель-де-л'Орн, - а
Жаклин оставалась в Париже.

Когда я ночевал один в их номере, там вечно витал тот же запах эфира.
Синий флакон стоял на полке над раковиной. В шкафу висела одежда: мужской
пиджак, брюки, бюстгальтер и один из серых свитеров под горло, которые
носила Жаклин.

В такие ночи мне спалось плохо. Я просыпался и не сразу понимал, где
нахожусь. Мне требовалось немало времени прежде, чем я узнавал комнату.
Если бы мне задали вопросы о Ван Бевере и Жаклин, мне было бы очень трудно
ответить и оправдать мое присутствие в их номере. Вернутся ли они? В
конечном счете я начал в этом сомневаться. Портье, сидевшего за конторкой
из темного дерева в холле отеля, нимало не волновало, что я поднимаюсь в
номер и не сдаю ключ. Просто кивал мне, и все.

В последнюю ночь я проснулся часов в пять. Снова заснуть мне не
удалось. Я лежал, вне всякого сомнения, в постели Жаклин. Будильник тикал
так громко, что мне захотелось убрать его в шкаф или под подушку. Но
тишина меня пугала. Тогда я встал и вышел из отеля. Дошел по набережной до
ворот Ботанического сада, а потом вошел в единственное открытое кафе,
напротив Аустерлицкого вокзала.

На прошлой неделе они ездили играть в казино Дьепа и вернулись рано
утром. Сегодня будет то же самое. Осталось ждать час или два... С
Аустерлицкого вокзала выходило все больше приехавших из пригорода людей.
Они быстро выпивали кофе у стойки и спускались в метро. Было еще темно.

Я снова пошел вдоль ограды Ботанического сада, а потом вдоль решетки
бывшего Винного рынка.

Я увидел их издали. Саржевое пальто Ван Бевера сияло в сумраке светлым
пятном. Они сидели на скамейке с другой стороны набережной, напротив
запертых коробов букинистов. Только что вернулись из Дьепа. Постучались в
номер, а там никого - ведь я вышел с ключом.