дом".
какие-нибудь сведения, пишите не стесняясь. Большой привет Хютте.
помутневшей памяти чаще, чем кто-либо другой? Может, из-за белого костюма?
Яркое пятно пробивается сквозь туман, как звуки оркестра или чистый тембр
голоса торжествуют над помехами и шумами, когда настраиваешь транзистор...
постукивание трости с набалдашником по ступенькам. Он останавливался на
каждой площадке. Я иногда сталкивался с ним, поднимаясь к Дениз. Я
отчетливо вижу медные перила, стены песочного цвета, двойные, темного
дерева, двери квартир. Свет лампочки на этажах, его лицо и грустные,
мягкие бульдожьи глаза, выплывающие из темноты... Мне кажется даже, что,
проходя, он здоровался со мной.
прямо на тротуаре, и я сажусь за один из них. Уже вечер. Я жду Дениз.
Последние лучи солнца задерживаются на фасаде и стеклянной крыше гаража на
той стороне Римской улицы, у самых железнодорожных путей.
прихрамывает. Он идет под деревьями, в сторону площади Клиши, и я провожаю
глазами его прямой белый силуэт. Он уменьшается, уменьшается и, наконец,
исчезает. Я отпиваю глоток воды с мятным сиропом и думаю: зачем он туда
направляется? На какое свидание?
белому силуэту, удаляющемуся от меня по бульвару, - она работала у
модельера, на улице Ла Боэси: это был худой блондин, потом он стал
знаменитостью, но в то время только начинал. Я помню его имя - Жак - и,
если наберусь терпения, отыщу и фамилию в старых Ботгенах у Хютте. Улица
Ла Боэси...
не сердился на нее, я мог бы просидеть еще долго, попивая мятную воду. Я
предпочитал ждать здесь, в кафе, а не в маленькой квартирке Дениз,
неподалеку отсюда. Девять часов. Он, как обычно, пересекает бульвар.
Кажется, что его костюм фосфоресцирует. Как-то вечером они с Дениз
обменялись несколькими словами там, под деревьями. В ослепительной белизне
его костюма, в смуглом бульдожьем лице и иссиня-зеленой листве было что-то
летнее и призрачное.
по которому мы шагали вдвоем, в то время был таким же летним и призрачным,
как фосфоресцирующий костюм Скуффи. Мы плыли по этой ночи, напоенной
ароматом бирючин, видневшихся за оградой парка Монсо. Машин было очень
мало. Тихо зажигались никому не нужные в этот час красные и зеленые огни,
и их чередующиеся сигналы были плавны и размеренны, как покачивание пальм.
свет в больших окнах на втором этаже особняка, принадлежавшего когда-то
сэру Базилю Захарову. Позже, а может, уже тогда я часто поднимался на
второй этаж этого особняка. Множество кабинетов, и в них множество людей.
Одни разговаривали, сбившись группками, другие лихорадочно крутили
телефонные диски. Бесконечные хождения взад-вперед. И все эти люди даже не
снимали пальто. Почему какие-то сцены из прошлого проступают внезапно с
такой фотографической четкостью?
вечером я пытался найти его, но безуспешно. А ведь я обошел весь район.
Этот ресторан находился на углу двух тихих, спокойных улиц, перед ним была
терраса под красно-зеленым холщовым навесом, огражденная растениями в
кадках. На террасе полно народу. Я слышу гул голосов, позвякивание
бокалов, вижу внутри ресторана стойку из красного дерева и над ней -
длинную фреску с пейзажем Серебряного берега. У меня в памяти сохранились
и какие-то лица. Помню худого высокого блондина с улицы Ла Боэси, у
которого работала Дениз, - он иногда садился на минутку к нам за столик.
Брюнета с усиками, рыжеволосую женщину, еще одного блондина, кудрявого, -
он не переставая смеялся, - но, увы... я не могу соотнести эти лица с
именами... Лысый череп бармена, готовившего коктейль, секрет которого был
известен ему одному. Достаточно было бы вспомнить название коктейля - так
же назывался и ресторан, - чтобы ожили и другие воспоминания, но как?
Вчера вечером я кружил по этим улицам, прекрасно зная, что они те же, что
и прежде, и все-таки не узнавал их. И дома, и ширина тротуара не
изменились, но в те времена освещение было другим и что-то иное витало в
воздухе...
квартале - его я нашел: "Руаяль-Вилье", на площади Левис. Площадь,
скамейки, афишная тумба и деревья мне больше помогли узнать это место, чем
фасад кинотеатра.
точностью определил, какие это были годы, но у меня в памяти сохранились
лишь смутные образы. Санки, скользящие по снегу. Каюта на теплоходе, куда
входит мужчина в смокинге, силуэты танцующих за стеклянной дверью...
девяносто седьмого дома и, мне кажется, испытал, как и в те времена,
чувство тревожного страха при виде решеток, железнодорожных путей и, по ту
сторону, рекламы "ДЮБОННЕ", закрывавшей стену одного из домов, ее краски с
тех пор, наверное, поблекли.
никто не мог мне сказать, когда именно его переименовали. Впрочем, это не
имеет значения.
квартира Дениз, находившаяся под ним, была на пятом. С левой или с правой
стороны? Вдоль фасада не меньше двенадцати окон на каждом этаже, там,
наверное, по две-три квартиры. Я долго смотрю на этот дом в надежде узнать
балкон, форму окна или ставни. Нет, ничто здесь не пробуждает мою память.
воспоминаниях. Двери квартир не из темного дерева. А главное, свет на
площадке лишен той дымки, из которой тогда возникало загадочное бульдожье
лицо Скуффи. Спрашивать консьержку не имеет смысла. У нее это вызовет
подозрение, а кроме того, консьержки меняются, как и все на свете.
происшествие не могло пройти незамеченным, если мы находились этажом ниже.
Но в моей памяти не осталось ни малейшего следа. Наверное, Дениз недолго
прожила на Римской улице, может, всего несколько месяцев. Жил ли я там
тоже? Или у меня было какое-то другое пристанище в Париже?
ступеньке, он опирался подбородком на руки, обхватившие набалдашник
трости. Он весь как-то обмяк, в бульдожьем взгляде сквозило отчаяние. Мы
остановились возле него. Он нас не видел. Мы пробовали заговорить с ним,
помочь ему подняться к себе, но он был неподвижен, как восковая кукла.
Лампочка погасла, выделялось только белое фосфоресцирующее пятно его
костюма.
познакомились.
остался стоять в темноте. Потом снова зажег свет и снова погасил. Зажег в
третий раз. И погасил. Это движение что-то пробуждало во мне: я видел
себя, зажигающего свет в какой-то комнате, размером с эту, но когда - я не
мог определить. И жест этот я повторял каждый вечер, в один и тот же час.
то время, я так же застывал на мгновение, погасив свет, как будто мне
страшно было выйти. В глубине, у стены, в той комнате стоял застекленный
книжный шкаф, рядом - камин из серого мрамора, увенчанный зеркалом,
письменный стол с многочисленными ящиками и диван у окна, на который я
обычно ложился, чтобы почитать. Окна выходили на безлюдную улицу,
обсаженную деревьями.
латиноамериканской страны. Не помню уже, что за пост я там занимал и
почему у меня был отдельный кабинет. Мужчина и женщина - я мало общался с
ними - занимали соседние со мной кабинеты, и я слышал, как они печатали на
машинке.
вспомнил это внезапно, когда рылся в коробке из-под печенья, полученной от
садовника в Вальбрезе, и наткнулся на паспорт Доминиканской Республики и
фотокарточки для удостоверения личности. Но я работал там, замещая
кого-то. Консула? Советника? Я звонил ему, чтобы получить инструкции. Кто
это был?
Шилова Юлия
Шломо Вульф
Роллинс Джеймс
Посняков Андрей
Акунин Борис
Соломатина Татьяна