именно на посту. Но - отказался. Пост - даже звучало
скучно, казарменно, пост - нечто конкретное, обязательное
и... опасное. Ибо за что-то необходимо отвечать, а как
замечательно не отвечать ни за что, пребывая нигде и везде!
И пусть его скромное общественное положение не блещет в
иерархии чинов и званий. Главное - не в наименовании, а в
том, что ты есть на самом деле. И другое пугало, то, с чем
столкнулся он, будучи большим начальником изоляция от тех,
кому служил. И еще: узость круга знакомых, продиктованная
статусом и целесообразностью, неукоснительное соблюдение
ритуалов и правил, наконец, одиночество и оторванность.
вопрос с тревогой и болью. Конечно, можно занять пост,
зарыться в бумагах, играть роль безупречного гражданина и
семьянина, но... зачем лгать себе? Поначалу он упрощенно
полагал, будто в обществе существует лишь две категории
людей деловых и неделовых. Неделовые сидят на зарплате или
же на пенсии, а деловые своими поступками и идеями двигают
общество вперед, принося ощутимую пользу всем окружающим, и
в первую очередь неделовым. Удовлетворяя их спрос. Деньги
в таком процессе извлекаются исключительно за счет личного
вклада или энергии, а исходное сырье приобретается законно.
возводившие на садовых участках летние и зимние домики,
сервис при гаражных кооперативах, бригады по превращению
открытых автостоянок в закрытые. После началось увлечение
кооперативным строительством, едва не обернувшееся
судимостью благодаря алчным компаньонам, решившим
пожульничать со стройматериалами... Тогда-то впервые он
разобрался В разнице между частными устремлениями и
государственной системой снабжения, дающей заманчивые
лазейки для легкой наживы... Да и лазейки ли? Не год и не
два в стране цвело благодушие пропадали вагоны с готовой
продукцией, ниагарами лился налево госбензин, к припискам
относились едва ли не как к политически оправданной акции,
успехи производства определялись фактором количественным и в
очень малой степени - качественным, понятие "зарплата"
приобрело оттенок анекдотический. И, конечно, деловые
своего тут не упускали Они драли бешеные деньги за то, чего
жаждали неделовые, то есть за дефицит. Созидались
состояния. Предприимчивые люди ухватились за простенькие
методы обогащения: спекуляцию, взятки, хищения. Ценностей
ими не создавалось. Ценности либо умело добывались и
перепродавались, либо наживались паразитированием на
государстве - на людях неделовых. Образовывались круги,
касты, шайки, присасывающиеся к дойной корове державы и
лихорадочно набивающие карманы. С уверенностью своей
безнаказанности, ибо стоящие выше охотно "брали", а значит,
молчали. Задача была, таким образом, проста нахапать в
расчете на все взлеты цен в течение, по минимуму, полувека.
И с ними, с этими зажиревшими "деловыми", Ярославцеву
приходилось сталкиваться изо дня в день. Часто он шел на
поводу у них только из-за того, чтобы выжить, удержаться на
ногах. Но исповедовал он иной принцип надо зарабатывать,
создавая товар доступный, конъюнктурный, высшего качества.
И он пытался делать это, что было не так уж и сложно; куда
труднее оказывалось обуздать жадность исполнителей, свирепея
от контроля, они видели в нем уже своего врага, едва ли не
прокурора, не дававшего воровать.
закона? Поначалу он думал и верил можно. Оказалось -
нельзя. И в один прекрасный день вдруг уяснил себе всю мощь
гигантской машины, чей кпд падал день ото дня, и поднять его
Ярославцев не мог: машина стала неуправляемой. Он же
превратился в символического ее Хозяина, а вернее, в
уважаемого создателя, получавшего свои "пенсионные" блага в
любом желаемом размере. Он предпочитал размер более чем
скромный, но время шло, и перед законом этот размер достиг
высших пределов... И тогда пришел страх. Ибо ему глубоко
верилось в неотвратимость перемен и напрочь не верилось в
долгое процветание жуликов с их всесильными, переварившими
заодно с обильными деликатесами все принципы и идеи,
покровителями. И - грянули перемены, и посыпались с
насиженных мест "деловые" с ожиревшими мозгами -
перепуганные, ничего не соображающие почему, как? - и
казавшееся незыблемым рухнуло, и канули в никуда
покровители, сметенные свежими ветрами, столь желанными и
необходимыми. Он, Ярославцев, искренне радовался им, хотя
понимал: и для него тоже наступила развязка, предтеча
краха. Да, желал он наступления нового времени, но, когда
время настало, внезапно открылось: не его это время, он там
- в прошлом, с людьми прошлого; там его компания, идеология,
приемы... Созданную им самим систему теперь он расценивал
как формацию промежуточную, неоправдавшуюся и подлежащую
распаду. Существовала вполне реальная угроза расплаты за
самодеятельный эксперимент... Означавшая тюрьму, долгий
срок и, вероятно, конец жизни...
оглянувшись, увидел позади себя сплошную трясину, и такая же
трясина лежала впереди... Куда? Виделись еще несколько
кочек, он вовремя приметил их, но что будет там, за ними, не
знал. Возможно, трясина еще более страшная...
нем, как о некоей вероятности, но все же выстраивая свои
комбинации через Матерого - основное связующее с машиной
звено. Полной конспирации такой метод, конечно, не
гарантировал. Вокруг крутилось множество людей, кому в
мысли не заглянешь, за чьи поступки не поручишься. И потому
оставалось одно уповать на судьбу и в любой момент быть
готовым перескочить на спасительную кочку... Спасет ли? А
если без аллегорий, то завяз ты, Ярославцев, незаметно, но
прочно в компромиссах, противоречащих с законодательством,
и, вероятно, очень скоро придут в твою квартиру люди с
серьезными и враждебными лицами и скажут тебе: собирайтесь,
гражданин... А этого произойти не должно. Вот почему в
последнее время остро понадобились тебе деньги, борец за
идею... Чтобы не голым уйти до прихода непримиримо
настроенных к тебе людей. Вот и вся сущность твоя не просто
голым спастись, а сытеньким, благополучным. Плохо это,
скверно, хотя и логично...
пошел на обгон по встречной...
Человек в форме вытащил папиросу, замял узловатыми пальцами
ее мундштук - Два побега, драки нескончаемые - этого вот,
Котова, сегодня изувечил, поведение вызывающее... Опять
изолятор?
залысинами, в мешковатом костюме - выдернул глубоко
скрывшуюся под рукавом пиджака манжету застиранной рубашки.
- А Монин... Наша тут вина, кажется. Ключа не подберем.
Мальчишка он дерзкий, конечно, злой, но чистый...
не то раздумчиво. - Вы что, его личное дело забыли?
Ограбление магазина, вооруженное сопротивление милиции,
сержанта ранил! В пятнадцать-то лет! Волк растет!
поднялся со стула. Машинально оправил ремень. - Отца в
гражданскую убили, нас у матери пятеро. Деревня, голод, я
за старшего... А у вас? Тоже не во дворце с пианинами...
- Замолчал.
большеголовый, насупленно- сдержанный, в громоздких, с
побитыми носками ботинках. Враждебно-затаенный взгляд
скользнул по комнатке, ушел в себя, глубоко.
внимательно рассматривая дымящуюся папиросу. - Куришь,
поди? - спросил вскользь.
дурак, чтобы потом гноем отплевываться.
- Я как воспитатель должен в последний раз тебя
предупредить: если...
глаза. - За дело я Котову впечатал, гниде! Кого хотите