Чтение 36–й страницы книги ~Кто ответит?~

- Спасибо, Костя, - сказал Ярославцев. - Если какие
расходы..

- Во! - Костя со скрипом почесал крепкий затылок. -
Рассада, то-се, в общем, вышел из бюджета. Поможешь?

- Сколько? - Столь же механически, как и говорил,
Ярославцев достал бумажник.

- Ну, замена полиэтилена на теплице, семена... Огурцы,
между прочим, отборный сорт! Потом кинза эта, как
заказывал... Чего ради только? Она ж вонючая, дух такой,
аж...

- Спасибо, Костя. Сколько?

- На стольник за все про все потянет, верняк! - выпалил
Константин с торопливой убежденностью.

- Сто рублей. - Ярославцев положил на стол деньги.

- Премного благодарствуем. - Деньги исчезли в Костиной
телогрейке. - Да, бензинчик тут есть по дешевке... - Он
смущенно закряхтел. - Смотри, я б договорился... А то
туда-сюда, ездишь, как заведенный, а тут вроде за полцены...

- Ворованный?

- А? Ну... естественно, не свой же, ты даешь! Не, ну
цены заделали, да? Будто у нас расстояния, как в
Монте-Карло каком!

- Не надо, Костя. На бензине не сэкономишь. Мазаться...
в канистры переливать... противно. Да канистр нет.

- Ну... - Костя помялся, подыскивая предмет для
дальнейшего разговора. - Это... Я тут с бабой-то своей
вспоминал... Помнишь, телек ты привозил с приставкой, кино
глядели... Так я того, соображаю, может, подсобишь
приобрести?

- Костя. Это дорого. И пленки дорогие.

- Да мне б пару всего... позабористее, понимаешь? -
Костя присел на скамью. - Ты б одолжил мне, а? Ну, не за
бесплатно, ясное дело. Я в момент... в общем.

- Окупил бы, да? - кивнул Ярославцев. - Мужичков бы
собрал, с каждого по десяточке...

- Да если стоящее чего - и по четвертному бы отвалили!

Ярославцев почувствовал запойную какую-то усталость. О
чем говорит этот человечек? О чем?! Ведь был же парень,
как парень. Щедрый, работящий, любящий землю и крестьянское
дело. А кто сейчас? Хам, рвач, сволочь в самом естестве.
Что по замашкам, что по сути. А кто сделал его таким? Ты,
Ярославцев, ты! Платил, не считая денег, Косте за мелкие
услуги и за восхищение его перед интеллектом твоим,
щедростью - и возможностями... Да еще и учил его, дурачка,
не как хозяйство вести, а как дензнаки заколачивать. Бросил
после такой науки Костя свой трактор, устроился скотником,
взвалив на жену-напарницу рабочие обязанности, и, отстроив
теплицы, растит теперь тюльпанчики для рынка, ничем не
обеспокоенный. Корову продал - на черта корова, когда у
соседней бабки молока взять можно, а тюльпанчики куда меньше
времени отнимут, чем рогатые да хвостатые. Знай считай
барыши... А уж на молочко хватит, чтобы раскошелиться...

- Из бюджета, значит, вышел, - вздохнул Ярославцев.

- Ну да! То-се, баба шубу купила... из норки. Ну, как
насчет телека-то?..

- С телеком, Костя, тебя посадят, - ответил Ярославцев.
- И выбрось из головы свои... забористые идеи.

- Кхэ. - Костя обиженно крякнул. - Коли отказываешь...
другие есть... люди. У лесника у сына тоже имеется... Но
дорого просит, черт!

Ярославцев, отдернув занавеску, поглядел в окно. Мыча,
вдоль деревни шли на дневную дойку коровы, разбредаясь по
дворам. В деревне было тихо, солнечно и как-то
по-особенному уютно. Раздражал только деловито бормочущий
голос Кости.

- Так что тут с тебя еще пятерочка, - донеслось до
Ярославцева.

- Ну, запиши в долг. - Он встал. - Давай. Поехал я.
Дом цел, убедился... слава богу. Поливай грядки. Счет
оплатим.

- Карбонатику бы... - заскулил Костя. - А? Я б тебе
тоже удружил, знаешь меня...

"Вот бы кого с Докукиным свести..." - подумал Ярославцев.

- Самому надо карбонатик сочинять, - отрезал он, с силой
вгоняя печные заслонки обратно в пазы. - Подумай, кстати.
Хорошее дело. Денежное.

Такой идеей Костя не проникся, сказал: "за падло!" - то
бишь, чересчур трудоемко, но дальнейшие его слова Ярославцев
уже не воспринимал. Он был захвачен иным: видом этой
деревенской улицы, ее вековой тишью и убогой красотой,
таившей в себе некую непознанную тайну... Но почему убога
она? Почему покосились дома? Отчего смертной тоской
вырождения веет"? Не так все надо, не так!

И вспомнились предместья Праги и Берлина, Брюсселя и
Лондона: просторные коттеджи, где каждый цементный шов в
кладке выверен до миллиметра, где, глядя на фасад, ощущался
свободный объем интерьера; где наконец вспоминалось о
больших городах как о чем-то весьма непривлекательном...
Малые страны? Уклад другой? Культура? И в этом дело. Но
главное - в инерции страны-гиганта и в торопливости ее
скроить что-то и как бы, лишь бы успеть в основных
"показателях" - подчас голых до схематизма...

Так размышлял он, подъезжая к городу. И снова подумал:
ну, уеду. Вольюсь в жующее стадо среднего звена... И -
приветик? Все?

Решение. Оно полыхнуло зарницей, высветив в кромешной
тьме безнадежности единственное для него приемлемое.

Сначала он усомнился, но сомнение растаяло, не успев
окрепнуть. И тут же выстроился план - единственно
приемлемый...

Из первого же телефона-автомата позвонил Анне. Сказал:

- Слушай внимательно. То, что я говорил, - бред. Полный
бред! Не делай глупостей, поняла? И... прости меня.
Тогда я был... сумасшедшим.

Она радовалась, пыталась что-то выяснить, уточнить, но он
оборвал поток ее слов и возбужденных эмоций.

- Я спешу. Извини. Звонков в ближайшее время не ожидай.
- И - повесил трубку.

Задумался. "Москвич-фургончик. Неужели... Началось,
продолжается или мерещится? Будем считать - началось. И
продолжается.

Он нанес три визита. Три бесполезных, пустых визита к
серьезным людям. Выпил пять чашек кофе и поболтал о
пустяках. Так было надо.

Вечером, как условливался с Курылевым, заехал к нему.

- А-а, вы... - поднял тот на него равнодушные, но в
глубине чем-то обеспокоенные глаза. - Ну, как? Говорили с
Докукиным?

- Пробовал, - сказал Ярославцев. - В принципе он не
против... - Замолчал, выжидая, что ответит
оперуполномоченный.

Покрутив вокруг да около, оперуполномоченный заявил, что
в невиновность Ярославцева верит, с Докукиным более никаких
переговоров вести не стоит, вора они найдут, и, когда
возникнет необходимость, его, Ярославцева, вызовут. Живите
спокойно.

Выйдя из отделения, Ярославцев сказал себе:

- Кажется, продолжается... А когда началось?

МАТЕРЫЙ

Дачу новым ее владельцам передавали вдвоем с колченогим
Акимычем, старым бывшим вором, служившим на даче ныне в
сторожах. Законный уже хозяин - известный композитор,
стеснительно предлагал отобедать, затем, спохватываясь,
выспрашивал упущенные подробности относительно эксплуатации
отопительной системы и водопровода, после снова возвращался
к предложению перекусить в честь, так сказать...
Композиторская жена вела себя иначе: подчеркнуто
отчужденно, обеда не предлагала и к общению не стремилась.

- Достал ты ее ценой, - глядя на нее, шепнул Акимыч
Матерому.

Тот снисходительно усмехнулся.

Наскоро попрощавшись с покупателями, сели в машину, и вот
в последний раз мелькнула за ветвями яблонь знакомая
крыша...

- На квартиру-то меня подбросишь? - спросил Акимыч,
жавшийся на заднем сиденье к своему скарбу - двум потертым
чемоданам и холщовому мешку с одеждой.

- Акимыч... друг! - сказал с чувством. - Есть просьба.