Чтение 22–й страницы книги ~Падение "Вавилона"~

исключительно в одиночку, так как привлечение зека к подсобным
работам такого рода отрицали режимные соображения, а
праздношатающихся солдатиков в роте не было - правами вольного
времяпрепровождения располагал исключительно я.

К тому же сам по себе прибор являл собой торжество
конструкторской мысли идиота, не уяснившего в момент творения
этого технического шедевра-урода очевидной истины: прочный провод
не порвется, а хлипкий даст сотни ложных срабатываний.

Улучив момент, когда караульные вышли во двор, я отсоединил
аппарат от сети и разъемов, высоко поднял его над головой и,
основательно способствуя величине G, определяющей силу земного
притяжения, опустил ящик на чугунную плиту перед бездействующей
по причине теплого месяца мая, печкой-"буржуйкой".

Затем поставил прибор на место, с педантичностью опытного
диверсанта-подрывника присоединив к нему обратно все до единого
разъемы и тщательно проверив плотность соединений.

- Ну что? - спросил меня озлобленный ночными перебежками по
караульной тропе сержант, заглянувший в помещение.

- Сейчас... проанализируем, - отозвался я, включая тумблером
энергопитание.

Внутри ящика, пережившего не отвечающее техническим правилам
эксплуатации падение с высоты, что-то по-змеиному зашипело,
контрольные лампочки, едва успев вспыхнуть, тут же печально
погасли, и после краткой агонии ветеран караульного помещения
испустил дух в виде ядовитого чада от горелой пластмассы.

- На дембель откинулся, - ошарашенно прокомментировал
сержант данное событие.

- Отслужил, - скорбно согласился я. - Ничто не вечно под
луной, как известно.

- И что теперь? - вопросил сержант тупо.

- Теперь караул будет спать спокойно, - твердо пообещал я. -
А ротному доложишь: так и так, по причине моральной и
материальной изношенности, обогатив атмосферу планеты
экологически вредными газами, скончался прибор... как его...
проволочно-разрывной сигнализации за инвентарным номером ноль -
тридцать пять - шестьдесят один. Прибор восстановлению не
подлежит. Заявляю это тебе как лицо компетентное.

- Но...

- Что "но"?.. Ты потрясен утратой? Или покойный
способствовал пресечению хотя бы одного побега?

- Какой там способствовал! Одна головная боль! - отозвался
сержант уныло.

- Тогда в чем дело?

- Ты подтверди, что мы тут ни при чем, вот в чем дело! А то
ротный подумает, караул с аппаратом чего нахимичил... Ребята тем
более грозились...

- Кончина носила естественный характер, - успокоил его я. -
О чем, если надо, можем составить акт вскрытия.

- Да нужен кому этот акт...

- Вот именно.

Таким образом, со средствами сигнализации, отвлекающими
отдыхающую смену караула от сна, я разобрался в течение считанных
минут и навсегда, полагая, что часовые на вышках со своими
верными дружками "калашниковыми" куда надежнее и эффективнее
обеспечат охрану жилой зоны, нежели десяток агрегатов, подобных
тому, что был умерщвлен мною с безжалостной решимостью при первом
же кратком знакомстве.

Открыв пирамиду с оружием, сержант вытащил из нее ключ. Сказал:

- Держи. От твоей блат-хаты.

- Какой еще...

- Ну, каптерки... Видел хибару на углу возле зоны?

- Да... - сказал я, припоминая побеленый кубик некоего
малогабаритного строения, мимо которого недавно прошел, приняв
его за сортир для караульных солдат.

- Вот там и есть твоя резиденция... японского царя, -
уточнил сержант.

Далее я обошел периметр колонии по караульной тропе, выяснив, что
если внутренняя запретная зона и основной глухой забор находятся
в относительном порядке, то внешние охранные сооружения весьма
пообветшали: истлевшие гирлянды путаной проволоки, официально
именовавшиеся "малозаметным препятствием", свешивались с
трухлявых серых столбов, еле державшихся в земле своими
перегнившими основаниями, опоры же крайнего ограждения с
предупредительными табличками "Стой! Запретная зона!"
поддерживались в вертикальном положении исключительно за счет
натянутой между ними ржавой провисшей колючки. То есть по
принципу некоей взаимоустойчивости, как хоровод нетрезвых
танцоров. Приведение этих перекошенных временем кольев в
надлежащий вид требовало гигантских трудозатрат.

Свой променад вокруг исправительно-трудового учреждения я
завершил у двери подведомственной мне каптерки.

Войдя туда, я был приятно обескуражен тем, что предстало моем
взору.

Я находился внутри небольшой комнатенки с низким потолком,
чью обстановку составлял письменный стол, стул с матерчатой
обивкой сиденья и полутораспальная койка, аккуратно застеленная
казенным солдатским одеялом. В углу ютилась компактная печка-
голландка. За ситцевой выгоревшей от солнца занавесочкой я
обнаружил стеллаж с разнообразным инструментом, запасными частями
от постовых телефонных аппаратов и разную электротехническую
мишуру.

Я с удовольствием расположился на кровати, положив ногу на
ногу и ладонями подперев затылок.

Разврат-с!

Невольно припомнились слова одного из командиров нашей сержантской
школы: "Крепитесь, ребята, ваше учение и есть ваш последний бой.
После него, считай, отвоевались". Командир был прав, хотя
полагаю, что полгода сержантского образования с лихвой
перекрывали по своим тяготам полный срок рядовой солдатчины.

Я запер каптерку и отправился поглазеть на
достопримечательности поселка, но, никаких достопримечательностей
не обнаружив, купил у старухи, торчавшей на углу у здания местной
пекарни, стакан семечек и, лузгая их, прогулочным шагом двинулся
в расположение роты - близилось время обеда.

У проходной мне встретился лейтенант, чье лицо показалось
странно знакомым. Последующее мгновение взаимного узнавания
сильно испортило мое настроение: передо мной стоял Басеев -
усилиями военных медиков не только спасенный, но и возвращенный в
строй.

Жизнь, что и говорить, продолжалась...

Соблюдая уставные правила, я небрежно козырнул старшему по званию.
Он вежливо кивнул мне в ответ.

Я уже вошел в проходную, спиной чувствуя пронзительный взгляд
своего недруга, как вдруг прозвучало:

- Сержант... стоять!

Я замер.

- Ко мне!

Вразвалочку я приблизился к своему бывшему кровопийце.

- Отвыкли ходить строевым шагом, сержант?! - повысил он
голос.

- Отвык и привыкать не собираюсь, - ответил я. - К тому же я
не ваш подчиненный, поэтому орите не на меня, а в сторону.

- А ты наглец, сука...

- Не усугубляй, лейтенант, - сказал я, преисполняясь
холодной яростью. - Ничем хорошим дело не кончится. Задницу я
тебе лизать не буду, а начнешь войну - кишки из тебя выпущу хотя
бы и на последнем выдохе. У тебя своя гордость, у меня - своя. И
пусть они не пересекаются.

- Там, где я родился, - сказал Басеев, сузив свои глаза-
маслины, - врагов не прощают, сержант.

- Ну так назначь время и место дуэли, - отозвался я. -
Всегда готов.

- Мы пойдем другим путем, - внезапно остыв, рассудительно
молвил политически грамотный Басеев фразу из наследия вождя
мирового пролетариата и, круто развернувшись на каблуках,
направился в сторону поселка.

- Понятно, - сказал я. - Партизанскими горными тропами.

Аппетит все-таки мне горец подпортил, и обед я проглотил, не ощутив
вкуса пищи, как-то механически.

В принципе я подчинялся исключительно ротному, а также одному
из заместителей командира полка, ведавшему инструкторами, а
потому взводный Басеев имел ко мне отношение достаточно условное,
но...

Да, именно в этом "но" и заключалась вся, так сказать,
диалектика...

После обеда я наведался в канцелярию к ротному.

- Ознакомился с хозяйством? - последовал вопрос.

- Так точно.

- Впечатление о зоне?

- Памятник старины. Охраняется государством. В данном случае