ее, дайте мне увидеть ее живой и здоровой и убедиться, что с
ней не обошлись жестоко. Остальное сейчас значения не имеет!
властность, и стремительным шагом вернулся в солар, где он
оставил свой плащ.
ночь из Вайверса никто не уезжал. Сенред едва успел снова
натянуть сапоги, а его грумы еще снимали в конюшне седла с
крючьев, как вдруг послышался отчетливый шум, -- громкий окрик
и ответный возглас у ворот, позвякивание упряжи и гулкий стук
копыт по мерзлой земле, -- и во двор въехало с полдюжины
всадников.
пожаловал к ним в такой неурочный час. Эдред, управляющий и
двое его спутников отправились пешком и вернуться, по-видимому,
должны были также, а тут, судя по звукам, прибыла целая
кавалькада. На улицу потянулись факелы, за ними Сенред и
Росселин, по пятам за которым неотступно следовал Перронет, да
еще кое-кто из слуг.
выхватывая из темноты сильную фигуру Одемара де Клари: он слез
с седла и швырнул поводья подскочившему груму. Здесь же были и
Эдред, и двое сопровождавших его конюхов -- всем троим де Клари
распорядился дать лошадей, и наконец еще три всадника из свиты
Одемара. Сенред стал быстро спускаться с крыльца, чтобы
приветствовать вновь прибывших.
этикета к своему давнишнему приятелю и сюзерену. -- Я никак не
предполагал увидеть вас нынешней ночью, но ваш приезд пришелся
как нельзя кстати, и я душевно рад оказать вам гостеприимство.
Бог знает, сколько хлопот мы вам доставили, но Эдред уже
известил вас; тут произошло убийство. Трудно поверить, чтобы
кто-то решился на такое преступление в подвластном вам крае,
но, увы! -- это случилось.
солар. Я хочу, чтобы ты рассказал мне все от начала до конца.
Как бы там ни было, надо дожидаться утра. -- При этих словах
взгляд его упал на отлучившегося без его ведома Росселина,
который в эту минуту входил в холл. Он тотчас заметил, что тот
небывало хмур и замкнут, и снисходительно обронил: -- А, и ты
тут? Так я и думал.
причина, вынудившая Росселина покинуть родимый дом, и то, что
он скорее сочувствует пареньку, хотя и не намерен потакать его
безрассудству. Он крепко хлопнул юношу по плечу, когда тот
поравнялся с ним, и повлек его за собой в солар. Но Росселин
заартачился и порывисто схватил своего господина за рукав.
призывая на помощь отца, -- расскажите же милорду скорей, прошу
вас! Ведь если она и впрямь поехала в Элфорд, то куда же она
запропастилась?.. Милорд, Элисенда исчезла, сбежала ночью,
совсем одна, и отец считает, что она, должно быть, направилась
в Элфорд -- ко мне! Но я сам прискакал сюда короткой дорогой и
ее не встретил. Она добралась до вас? Это так? С ней ничего не
случилось? Умоляю, рассейте мою тревогу, она приехала длинной
дорогой? Она в Элфорде? В безопасности?
осложнении, Одемар перевел взгляд с сына на отца и обратно и
сразу понял, какие терзания они оба сейчас испытывали. -- Мы
только что проехали длинной дорогой и не встретили на пути ни
одной женщины. Выходит, какую бы из двух дорог она ни выбрала,
не ты, так мы, кто-то обязательно повстречал бы ее. А теперь
пошли, -- сказал он, положив руку на плечо Сенреду. --
Давайте-ка сядем, только мы трое, и спокойно во всем
разберемся, чтобы к рассвету у нас была какая-то ясность.
Мадам, вам лучше пойти отдохнуть, до утра уж точно делать
нечего, а с этой минуты я беру всю ответственность за
происходящее на себя. Вам вовсе незачем нас караулить ночь
напролет.
распоряжается. Получив распоряжение удалиться, Эмма благодарно
сложила руки, ласковым взглядом попрощалась с мужем и сыном и
пошла прилечь и попытаться немного передохнуть до рассвета. На
пороге солара Одемар еще раз окинул взглядом всех, кто был в
холле, -- дружелюбно, но в то же время властно, -- и дал
понять, что больше ни в ком не нуждается. Его глаза задержались
на двух бенедиктинцах, незаметно притулившихся сбоку, и, узнав
их, он слегка кивнул в знак уважения к их монашескому званию и
даже улыбнулся.
за дверью солара, плотно притворив ее за собой. Теперь к
растревоженным обитателям Вайверса и их гостю -- не желавшему
сдаваться без боя жениху -- добавился еще и главный хозяин
здешнего графства.
предрассветном сумраке и вновь обретя дар речи после
длительного молчания, в которое он погрузился перед лицом
чужого горя. -- "Доброй ночи, святые братья -- и счастливого
пути!" Свадьба отменяется. Да и впрямь, какая свадьба без
невесты? Даже объявись она вдруг, теперь этот брак не может
быть заключен, как если бы ничего не случилось. Все отравлено
ядом сомнения. Когда я согласился взять на себя тяжкое бремя
священника -- тяжкое в любых обстоятельствах! -- дабы совершить
обряд, у меня не было причин усомниться в том, что я действую
во благо, пусть даже это благо оплачено печалью. Но теперь
причин для сомнений более чем достаточно.
прислушивавшийся к негромкому голосу рассуждающего вслух
товарища, который словно наощупь пробирался к верному решению,
-- ты не слишком огорчен, что случай освободил тебя от данного
обещания.
огорчает меня гибель бедной женщины и то, что этим детям
суждено страдать без надежды найти исцеление. Но я в ответе
перед Всевышним и не могу соединить эту девушку священными
узами брака ни с одним мужчиной, если прежде не обрету
уверенность в правоте такого шага -- уверенность, которую я
утратил. Только к лучшему, что она так внезапно исчезла и, молю
Бога, нашла себе безопасное пристанище. А нам, -- заключил брат
Хэлвин, -- остается идти дальше своей дорогой. Наше пребывание
здесь более не требуется. Де Клари достаточно ясно дал нам это
понять. Да и Сенред вздохнет с облегчением.
коли причин для задержки не стало, пора трогаться в путь! --
сказал Кадфаэль, обуреваемый противоречивыми чувствами: с одной
стороны, он был рад сбросить с души гнет чужих забот, с другой,
испытывал странную неудовлетворенность.
посмотреть правде в глаза, -- сказал Хэлвин с суровой
беспощадностью к себе самому, -- и признать, как ничтожны мои
горести и какую ответственность налагает на меня тот путь, что
я избрал. Я сделал этот выбор в отчаянной жажде найти спасение
для себя, но теперь я знаю: до конца своих дней, сколько бы их
ни было отпущено судьбой, я буду жить добродетельной жизнью, и
теперь у меня есть для этого куда более достойная цель!
прошло для него не даром. Впервые с тех пор, как он покинул
мир, снедаемый сознанием собственной вины и чувством горькой
утраты, он отважился вновь в этот мир вступить, и увидел там
столько боли, что его собственная боль потонула и затерялась,
как капля в море. Все эти годы, пока он, не щадя себя,
скрупулезно исполнял все, что приписывал священный долг и
Устав, его душа корчилась в муках одиночества. Только сейчас он
обрел свое истинное призвание. Кто знает, может теперь, когда
ему открылся божественный свет, вдруг окажется, что Хэлвин
принадлежит к породе людей, из которых получаются святые..."
Насчет себя Кадфаэль не заблуждался -- он знал, что до таких
высот ему никогда не подняться.
хочется уезжать из Вайверса, так и не узнав, чем тут все
закончится. Хэлвин сказал чистую правду: невеста исчезла, о
свадьбе не может быть и речи, никаких причин задерживаться
здесь долее у них нет, да и Сенреду они теперь без надобности.
Он и впрямь, проводив их, вздохнет с облегчением. Но Кадфаэль
не испытывал облегчения, оставляя за спиной нераскрытое
убийство, поруганную справедливость, злодейство, за которое
никто не понес наказания.