птицы садились ей на руку. Элисенда должна была бы знать о ее
переводе в другой монастырь, даже если ни одна живая душа в
Вайверсе, кроме нее, об этом не знала. Она понимала, где ей
искать убежище в крайних обстоятельствах. К кому, как не к
матери, кинулась бы она?..
думать забыл о том, что происходило у него за спиной, в церкви,
пока не услышал совсем рядом мерный стук костылей по каменным
плитам. Тогда он виновато обернулся, сознавая, что пренебрег
своим долгом. Хэлвин каким-то образом обошелся без его помощи и
сам поднялся на ноги, и теперь, стоя рядом с Кадфаэлем,
любовался церковным садом, утренним солнцем в туманной дымке и
блеском мокрой травы.
покачнулся на костылях. Кадфаэль увидел, как застыли и
расширились его темные глаза -- он неподвижно смотрел перед
собой, словно ему явилось видение или он впал в транс, губы его
шевельнулись, и почти беззвучно, скорее выдохнув, он медленно
произнес чье-то имя. Почти беззвучно, но все же не совсем. И
Кадфаэль услышал.
позабыв обо всем на свете, как если бы он был одержим
религиозным экстазом, брат Хэлвин шепотом произнес: "Бертрада!"
прозвучало хоть и тихо, но отчетливо, и в голосе, назвавшем
его, сомнения не было. И все же Кадфаэль не сразу поверил своим
ушам, уж слишком это было неправдоподобно. Понадобилось
несколько мгновений, прежде чем он сумел до конца осознать то,
что открылось ему сейчас. Зато Хэлвин не колебался ни секунды.
Он мгновенно понял, кто пред ним, он узнал, он вымолвил то
единственное, то незабвенное имя, и теперь стоял ошеломленный и
потрясенный. Бертрада!
кольнуло в самое сердце -- тот неясный образ, на миг возникший
в проеме двери, показался ему точной копией хранимого памятью
оригинала. Но едва Элисенда появилась прямо перед ним в свете
факелов, все сходство куда-то подевалось, видение растаяло. Его
глазам предстала юная незнакомка. Но вот пробил час и она вновь
возникла из небытия и повернулась к нему лицом -- о, мог ли он
забыть это лицо, так долго и горько оплакиваемое, -- и на сей
раз сомнений быть не могло.
пытаясь найти объяснение этому поразительному открытию.
Выходит, Хэлвин искал могилу, которой не было и быть не могло.
То злосчастное снадобье, убив дитя, пощадило мать, и она,
пережив эту муку и скорбь, уцелела, и была обвенчана с вассалом
и давнишним другом семьи ее собственной матери, человеком в
летах, и после родила ему дочь, так походившую на нее фигурой и
осанкой. И пока ее почтенный супруг пребывал в здравии, она
оставалась ему верной женой, но после его кончины простилась с
миром и по примеру своего первого возлюбленного ушла в
монастырь, избрав тот же орден и взяв себе имя его святого
основателя, навсегда связав себя тем же обетом, какой еще
раньше принял Хэлвин.
находил ответа, почему он -- он, а не Хэлвин! -- увидел в лице
девушки в Вайверсе что-то неуловимо знакомое? Кто притаился в
темных уголках памяти и упрямо не желал выходить на свет Божий?
Он, Кадфаэль, никогда прежде не видел ни самой девушки, ни ее
матери. Кто бы ни обнаружил себя в чертах Элисенды в тот миг,
когда он встретился с ней глазами, и кто потом скрылся за
завесой неузнаваемости, это во всяком случае не была Бертрада
де Клари.
из тени западной галереи навстречу матери в церковный сад вышла
Элисенда. На ней не было еще монашеского одеяния -- все то же
платье, в каком накануне она сидела за столом в доме брата. Она
была бледна и печальна, но, видно, здесь, в благодатной
монастырской тишине, вдали от любого и всяческого принуждения,
в неторопливом течении времени, когда у нее наконец появилась
возможность и самой обо всем поразмыслить, и внять доброму
совету, она понемногу стала отходить душой.
земли, платья оставляли на мокрой серебристо-зеленой траве две
темные полосы. Поравнявшись, они не спеша вместе направились к
той двери, откуда вышла Элисенда, чтобы там присоединиться к
сестрам и проследовать за ними к заутрене. Они удалялись, еще
мгновение и они исчезнут -- и на мучительный вопрос никто не
даст ответа, и тайна останется лежать за семью печатями, и
никто ему ничего не объяснит! Хэлвин все стоял, пошатываясь,
повиснув на своих костылях, словно на него столбняк нашел и
язык присох к небу: он понимал, что снова теряет ее -- если уже
не потерял. Женщины почти достигли дорожки вдоль западной
галереи. Его охватило такое тоскливое отчаяние, что, казалось,
в душе вот-вот что-то оборвется, лопнет, точно не выдержавшая
напряжения струна.
их ушей, и, вздрогнув, они в недоумении обернулись и посмотрели
в сторону церковной двери. Хэлвин с усилием вырвал себя из
тягостного оцепенения и, забыв про всякую осторожность, ринулся
вперед, напрямик через садик, увязая костылями в мягкой,
податливой земле.
раскачиваясь и спотыкаясь, решительно к ним устремился, женщины
инстинктивно отпрянули, но после, заметив, что он одет в
монашеское платье и к тому же увечен, они из сострадания
остановились и даже сами сделали несколько шагов ему навстречу.
В тот миг ими двигала простая жалость к калеке. Но как все
изменилось в следующую минуту!
споткнулся и непременно упал бы, если бы девушка, добрая душа,
не подскочила поддержать его. Он буквально рухнул в ее объятья
и чуть не повалил ее вместе с собой наземь -- несколько долгих
мгновений они балансировали, прижавшись щекой к щеке, и
Кадфаэль увидел рядом их лица -- на обоих смешались испуг,
волнение, недоумение и растерянность.
все за исключением одного -- какая неистовая злоба, какая
смертельная обида может заставить человека так низко, так
жестоко обойтись с себе подобным? Но и этому вопросу, он
чувствовал, недолго оставаться без ответа. В этот миг, когда
пелена окончательно спала с ее глаз, Бертрада де Клари,
поглядев прямо в лицо незнакомцу, вдруг поняла, кто перед ней,
и воскликнула: -- Хэлвин!
только глаза -- и в них светилось узнавание, признание былых
ошибок, былых страданий, всю глубину которых они постигли лишь
в этот миг, и оттого глаза наполнились обидой и болью, но
мимолетную горечь тут же смыло потоком бесконечной благодарной
радости. И пока они все трое в молчании взирали друг на друга,
со стороны дортуара донесся негромкий звон, призывавший сестер
к заутренней службе, и значит, сейчас они одна за другой начнут
спускаться по лесенке и затем все вместе проследуют в церковь.
на Хэлвине взглядом, словно все еще недоумевая, сон это или
явь, мать и дочь поспешили к сестрам и, отвечая на приветствия,
влились в процессию монахинь. Тогда Кадфаэль покинул крыльцо,
где он стоял все это время, выступил вперед, взял Хэлвина под
локоть и повел его, тихонько, ласково, как ребенка, вставшего
среди ночи с постели, да так и застывшего во сне, -- назад в
отведенные им покои.
краешке кровати неподвижно и очень прямо. Снова и снова он
возвращался мыслями к дарованному ему чуду и от избытка чувств
восклицал, не то вознося благодарственную молитву, не то просто
давая выход безудержному ликованию: -- Она жива! Меня обманули,
обманули! Она не умерла!
разговора о том, что стояло за этим поразительным открытием,
время еще не пришло. Пока в потрясенной душе Хэлвина не было
места ничему, кроме до краев заполнившей ее радости, что
Бертрада жива и здорова и нашла себе тихое, безопасное
пристанище -- она, чью безвременную кончину он столько лет
оплакивал, не находя себе оправдания; и к этой радости
примешивалось недоумение и горькая обида за то, что его так
долго держали в неведении, обрекли на пожизненную скорбь.
Лукин Евгений
Херберт Фрэнк
Грабб Джеф
Пехов Алексей
Пехов Алексей
Ларссон Стиг