их двое.
потолковать с ними не помешает. Пусть даже ни один из них не
тот, кто нам нужен, но ведь они пришли из тех же краев, откуда
вышел и он. Вдруг они встречали по дороге одинокого путника.
Конечно, мы сами не вправе расспрашивать, кто они да откуда, но
это во власти отца аббата. К тому же честным людям скрывать
нечего, и коли они таковы, то сами охотно расскажут все, что
нас интересует.
Даже если они не имеют никакого отношения к этому Люку и слыхом
о нем не слыхивали, мы на этом разговоре потеряем никак не
более получаса. и, уж наверное, они не обидятся на нас за
расспросы.
знаем об этой парочке, не больно-то вяжется с рассказами о
Люке. Насколько мы можем судить, один из них смертельно болен и
направляется в Абердарон, чтобы там окончить свой земной путь,
а другой намерен не покидать его до последнего часа. Но с
другой стороны, ежели человек хочет исчезнуть, он может
придумать и не такую историю -- это не труднее, чем назваться
чужим именем.
ищу, то кто же, во имя Господа другой? -- спросил Оливье.
из которых легко можно получить ответ у любого, из этих двоих,
-- заметил Хью, склонный не рассуждать, а действовать. --
Пойдемте-ка к аббату. Пусть он прикажет вызвать этих паломников
к себе, а там уж посмотрим, что из этого выйдет.
совсем не трудно. Куда труднее оказалось их отыскать. Аббатский
посыльный отсутствовал куда дольше , чем ожидалось, а в
результате вернулся ни с чем и сокрушенно сообщил, что ни
одного из молодых людей в стенах обители найти не удалось и
скорее всего они уже ушли. Правда, привратник сказал, что за
ворота никто из них не выходил, но зато Мэтью, спутник
босоногого паломника, явился в сторожку за своим кинжалом и
забрал его, сказав, что им с другом пора отправляться в путь. В
благодарность за предоставленный друзьям кров, он на прощанье
сделал денежное пожертвование в пользу обители.
поинтересовался Кадфаэль, -- как обычно или же, скажем, был
огорчен, а может, рассержен?
пришло спросить об этом у привратника. Когда же сам брат
Кадфаэль направился к воротам и задал тот же вопрос, привратник
не колеблясь ответил: -- Этот малый явно был не в себе. Вроде и
говорил тихо, и был, как обычно, любезен, но глянешь на него --
оторопь берет. Бледный, глаза горят ровно уголья, кажись,
волосы -- и те дыбом. Правда, я тому не особенно удивился,
потому как после нынешнего чуда многие ходят, как очумелые.Мне
подумалось, что эти парни решили поскорее пуститься в путь,
чтобы по дороге рассказывать всем встречным о том, что они
повидали в обители. Сам ведь знаешь -- чуть помедлишь, и
новость уже не новость.
вернулся с этим известием в покои аббата. -- Постойте, а ведь
это может свидетельствовать о том, что один из них как раз тот,
кого я ищу. Сам-то я Люка Мевереля в лицо не знаю, но он мог
меня и запомнить, ведь я несколько раз гостил у его лорда. А
что, если он сегодня увидел меня здесь, узнал и поспешил
убраться, чтобы не попадаться мне на глаза. Он, конечно, не мог
знать, что я его ищу, но все-таки предпочел поскорее унести
ноги. Ну а недужный спутник -- это неплохое прикрытие для
человека, которому нужно как-то объяснить, почему он скитается,
как бродяга. Жаль, что я не смогу поговорить ни с одним из них.
А давно они ушли?
ответил Кадфаэль, они не могли уйти раньше чем часа через
полтора после полудня.
из них босой. Догнать их верхом совсем не трудно, знать бы
только, какой дорогой они пошли.
границе.
Вашего дозволения, я сяду на коня и поскачу следом за ними. Они
не могли далеко уйти. Было бы жаль упустить такую возможность.
Даже если среди них нет того, кто мне нужен, я ничего не
потеряю. Ну а потом, с этим человеком или без него, я
обязательно вернусь в аббатство.
покажу тебе кратчайший путь, а то ведь ты наших краев не
знаешь. Но дальше отправишься один, у меня есть еще дела в
городе. Надо узнать, чем закончилась сегодняшняя охота. Хочется
верить, что мои люди хоть кого-нибудь да поймали. Ну а тебя,
Оливье, мы будем ждать. Надеемся, что ты останешься у нас хотя
бы еще на одну ночь.
учтивость. Он отвесил низкий поклон аббату, а затем обратился к
брату Кадфаэлю, и на его озабоченном лице появилась теплая,
лучистая улыбка -- словно солнышко на миг выглянуло из-за
облаков.
брат, не посидим и не поговорим по душам. Но сейчас я должен
поторопиться, время не ждет.
лошадей. Аббат Радульфус проводил их задумчивым взглядом.
Кадфаэлю, -- что эти паломники так неожиданно и поспешно
покинули обитель? Неужели их действительно напугал приезд
Мессира де Бретань?
такое столпотворение, что заметить приезд одного человека,
которого к тому же никто не ждал, было попросту невозможно. Но
их уход действительно кажется мне очень странным. У обоих были
резоны задержаться хотя бы ненадолго. Одному стоило подождать
денек-другой и как следует подлечить ноги -- ему ведь и дальше
идти босым. Что же до второго, то я готов поклясться, что еще
утром он и не помышлял об уходе. Дело в том, что у нас в
аббатстве гостит одна девушка, которая ему очень дорога, хотя
он, возможно, еще не вполне это осознал. Они вместе
сопровождали святую в сегодняшнем шествии и, стоя бок о бок,
созерцали чудо. Он и думать не мог ни о чем, кроме нее, и от
всей души разделял ее радость. Ведь этот мальчик Рун,
сподобившийся чудесного исцеления, -- ее родной брат. Не
представляю, что могло заставить его уйти.
припоминая то, о чем чуть не забыл, увлекшись беседой с Оливье.
-- До вечерни еще час, а то и поболее. Мне бы хотелось
поговорить с этим пареньком. Кстати, Кадфаэль, ты ведь его
лечил. Как полагаешь, то, что ты сумел для него сделать, могло
привести к такому результату, какой мы видели? Или -- хотя мне
не хотелось бы подозревать в притворстве столь юное создание --
не мог ли его недуг быть вовсе не таким тяжким, как он
расписывал, и не мог ли он специально преувеличивать свои
страдания, чтобы прославиться?
способен даже на невинную ложь. Что же касается моего скромного
умения, то будь у меня побольше времени, я, пожалуй, сумел бы
несколько улучшить его состояние. Скорее всего он смог бы
слегка опираться на больную ногу, но о том, чтобы она полностью
выздоровела, я и мечтать не мог. Да что там я -- величайший
лекарь на свете не сумел бы этого добиться. Отец аббат, в тот
день, когда он пришел ко мне, я дал ему снадобье, которое
должно было унять боль и дать ему возможность спокойно спать.
Но он так и не притронулся к нему, а через три дня вернул мне
неоткупоренный флакон. Этот парнишка считал, что он не
заслуживает чести быть избранным для исцеления, а еще он
говорил, что хочет предложить свою боль в качестве дара святой,
ибо ничего другого он поднести ей не может. Предложить не
затем, чтобы купить ее милость, а именно в качестве
добровольной жертвы, ничего не прося взамен. И в видимо, она
приняла этот дар, ибо боль оставила его. Он удостоился великой
милости.
тронутый рассказом Кадфаэля. -- Но я непременно должен сам
поговорить с этим пареньком. Брат, может быть, ты найдешь его