Кадфаэля и в дреме, во всяком случае, о наступлении грозы монах
узнал по двойной вспышке молнии, полыхнувшей как бы в такт
распеву. Молния разбудила Кадфаэля. Лежа с закрытыми глазами,
он прислушивался в ожидании громового раската, которого не было
так долго, что монах подумал, уж не пригрезилась ли ему и
молния, но тут гром все же послышался -- отдаленный, тихий, но
как-то по-особенному зловещий... За опущенными веками
вспыхивали и гасли молнии, а гром доносился с опозданием
откуда-то издалека...
важные лорды вершили судьбу страны, города, которого Кадфаэль
отроду не видал и, возможно, никогда не увидит. Что могла
означать исходившая оттуда угроза -- не обрушил же отдаленный
гром стены Шрусбери? Но как бы то ни было, засыпая, Кадфаэль не
мог отделаться от беспокойства, вызванного недобрым
предчувствием.
и капелланом братом Виталием, въехал в ворота аббатства Святых
Петра и Павла и был встречен всею своею паствой -- пятьюдесятью
тремя братьями, семью послушниками, шестью учениками
монастырской школы, а также управителями и служками из мирян.
Аббат -- высокий, подтянутый мужчина с худощавым аскетическим
лицом и проницательным взглядом человека, искушенного в ученых
материях, -- был настолько деятелен и неутомим, что, едва
спешившись, тут же направился к мессе, даже и не подумав о том,
чтобы отдохнуть или освежиться после долгоо путешествия верхом.
Не преминул он напомнить братии о необходимости вознести,
согласно его предписанию, молитву за упокой души Рейнольда
Боссара, злодейски убиенного в Винчестере вечером в среду
девятого апреля в лето господне 1141. Итак, минуло почти два
месяца с того дня, как в далеком Винчестере погиб этот рыцарь,
но до сих пор оставалось неясным, какое отношение его кончина
имеет к городу Шрусбери и, паче того, к здешней Бенедиктинской
обители.
страны, аббат отложил на следующий день, приурочив его к
утреннему собранию капитула, однако, когда в обитель явился Хью
Берингар и попросил у Радульфуса аудиенции, ему не пришлось
долго ждать. Состояние дел в государстве требовало тесного
сотрудничества между духовной и светской властями, и именно
благодаря такому сотрудничеству в графстве удавалось
поддерживать относительный порядок.
личных покоях соответствовало строгому, аскетическому облику
самого Радульфуса. Сквозь два узеньких зарешеченных оконца на
устланный каменными плитами пол паали лучи солнца, стоявшего в
этот час в зените. Свежий ветерок раскачивал ветви деревьев в
маленьком отгороженном садике; тени и блики света, причудливо
переплетаясь, играли на темных деревянных резных панелях. Хью
сидел в тени, глядя на высвеченный солнцем, резко очерченный
профиль аббата.
-- промолвил Хью, любуясь благородными чертами невозмутимого
лица духовного пастыря, -- так же, каак мне -- ваша. По многим
вопросам мы придерживаемся одного мнения. Я внимательно
выслушаю все, что вы соблаговолите сообщить мне о событиях в
Винчестере, ибо мне необходимо знать об этом.
Радульфус. -- Я отправился в Винчестер, повинуясь распоряжению
того, кто имеет право созывать прелатов, и отправился туда,
зная, как обстоят дела: король в плену, а большая часть южных
графств оказалась в руках императрицы, которая получила таким
образом возможность претендовать на верховную власть по праву
сильного. Думаю, мы оба -- и вы, и я -- догадывались, о чем
пойдет разговор, но я расскажу вам обо всем, чему мне довелось
стать свидетлем, так, как я это понял. Мы съехались туду в
понедельник, седьмого апреля, но делами в тот день не
занимались -- весь он был потрачен на церемонию встречи
приезжавших прелатов, а также на оглашение писем с извинениями
от тех, кто предпочел отсидеться дома, а таких тоже набралось
немало. Императрица тогда находилась в городе, хотя за время,
пока проходил наш совет, совершила несколько поездок по
окрестностям -- была, например, в Ридинге. На самом совете
императрица не присутствовала -- на это у нее хватило такта.
истинное отношение к поведению Матильды.
происходившее у него на глазах. Хью, не шелохнувшись, ждал,
когда тот продолжит.
собравшимися с большой речью.
Блуа, епископ Винчестерский, папский легат в Англии, младший
брат, а следовательно, и сторонник короля Стефана,
непревзойденный мастер политической интриги и один из самых
дальновидных и влиятельных вельмож королевства, несмотря на всю
свою хитрость и многоопытность, оказался в таком положении, что
даже в зале капитула собственного епископского собора не
чувствовал себя уверенно и был вынужден оправдываться и
защищаться.
где властвовал Генри, и знал о нем только понаслышке, но все же
воочию представил себе властолюбивого прелата, с горделивым
спокойствием открывшего собрание высокого духовенства. Многие
присутстовали на собрании вопреки своему желанию. Перед
епископом между тем стояла непростая задача: отмежеваться от
потерпевшего поражение брата, ярым приспешниом которого Генри
до сих пор слыл, и без урона своей чести сохранить положение и
влияние. И учитывать притом, что за каждым его агом пристально
следит императрица -- женщина решительная и твердая. Генри
понимал, что ее гнев или милость зависят во многом от того,
сумеет ли он склонить сроптивых епископов и аббатов к принятию
выгодного для нее решения и укрепить ее воцарение авторитетом
церкви.
аббат, -- но убеждать он умеет и в конечном итоге внушил-таки
всем, что мы собрались для того, чтобы спасти Англию от
разорения и окончательной погибели. Он расписывал времена
покойного короля Генри, когда в стране царил мир и порядок, и
напомнил нам, как старый государь, лишившись сына, повелел
своим баронами принести клятву верности единственному своему
ребенку -- дочери Матильде, ныне вдовствующей императрице,
сочетавшейся вторым браком с графом Анжуйским. Так те бароны в
большинстве своем и поступили, при чем отнюдь не последним
среди них был сам Генри Винчестерский.
подобному испытанию, понимающе кивнул и, полупренебрежительно,
полусочувственно закусив гуу, пробормотал:
объяснения.
содержавшуюся в высказывании шерифа колкость в адрес его
собрата -- служителя церкви, и продолжал рассказ.
по-видимому, с пребыванием императрицы в Нормандии, вызвала
естественную озабоченность состоянием дел в стране. Безвластие
опасно, и потому его брат, граф Стефан, предложил себя в
государи, так он и сказал, и по всеобщему согласию был принят
как король. Епископ Генри не отрицал своей роли в этом событии,
ибо не кто иной, как он, заверял Бога и людей в том, что, став
королем, Стефан будет чтить святую церковь и соблюдать
справедливые законы и обычаи старой доброй Англии. Но, увы, --
заявил епископ, -- король Стефан не оправдал возлагавшихся на
него надежд, к его, Генри, великой печали и скорби, ибо именно
он был поручителем за брата перед ликом Всевышнего.
свое унизительное отступничество, подумал Хью Бериншар. Хитер,
ничего не скажешь: свалил всю вину на Стефана, который, по его
словам, не выполнил ни одного своего обещания и обманул тем
самым не только своего брата, но и Отца Небесного, терпение
которого иссякло. В таких обстоятельства Генри, как истинный
служитель церкви, вынужден был привтствовать смену монарха.
королю то, что тот дерзнул преследовать епископов и некоторых
из них даже довел до гибели.
действительности, хотя немилость Стефана стоила жизни всего
Сертаков Виталий
Василенко Иван
Шилова Юлия
Круз Андрей
Суворов Виктор
Мурич Виктор