него на глазах, став энергичной, живой, такой же, как он сам.
Хильтруду. -- Если бы ты могла выбирать, что бы ты предпочла?
Эврард, он ведет учет в маноре моего отца и служит управляющим
в Рокстере. Я тоже нравлюсь ему, приятно это тебе или нет. Но
Эврард младший сын в семье и у него нет своей земли, а к
безземельным женихам мой отец совершенно равнодушен. Правда, у
Эврарда есть богатый дядя, который любит его и, не имея своих
детей, вполне может завещать свой манор Эврарду, однако это не
устраивает моего отца. Он желает получить землю немедленно, а
никогда-нибудь потом. -- Хильтруда на минуту смолкла. -- И
зачем я тебе все это рассказываю? Тебе этого не понять. Да и
ничем ты тут не поможешь.
для него, то ему, в свою очередь, есть, чем отплатить ей.
Бабушка сказала, что завтра ты собираешься обратно в Рокстер.
Что они задумали? Ищут ли меня монахи?
шериф со всеми своими людьми. Они обыскали Итон и Рокстер,
прочесали Эйтонский лес, заглядывали под каждый кустик. Мой
отец опасается, что уже сегодня они доберутся до Лейтона, но
леди Дионисия успокаивает его. Они подумывали перевезти тебя
ночью в Итон, поскольку обыск там уже был, но твоя бабушка
уверена, что у людей шерифа работы еще на несколько дней,
прежде чем они доберутся до Лейтона. Она говорит, мол, даже
если они доберутся сюда, то за дорогой следят ее люди и, стало
быть, они всегда успеют переправить тебя за реку и под охраной
отвезти в Билдвас. Она считает, что чем дальше ты будешь от
Шрусбери, тем лучше.
ночью отправился обратно в свой скит. Наверное, чтобы никто не
заподозрил, что он отлучался оттуда.
окрестные деревни. С ним поехал его приказчик. Наверное, они
хотят собрать неуплаченные подати. -- Хильтруду мало
интересовали поездки ее отца, но ей стало любопытно, что такого
мог придумать этот ребенок. Голос ее окреп, в нем появилась
надежда, потухшие было глаза заблестели. -- Зачем тебе это
знать? что это тебе дает? Или мне?
хорошее, если ты за это сделаешь кое-что для меня, -- вымолвил
Ричард, улыбаясь. -- Раз уж их обоих здесь нет, помоги мне
убежать, пока они не вернулись. Бабушка проговорилась, что мой
пони стоит в здешней конюшне. Я уеду на нем, а ты запрешь дверь
на засов, и до самого вечера меня никто не хватится.
слуг. А отвечать самой, нет уж, спасибо! Хватит с меня всех
моих печалей! -- однако видя, что искра надежды вот-вот готова
погаснуть в глазах мальчика, Хильтруда продолжила. -- Впрочем,
если бы в итоге решились все мои проблемы, я бы, пожалуй,
что-нибудь придумала. За свою свободу я готова на все. Но что
толку в твоем бегстве, когда мы с тобой связаны до конца дней
своих? Что тут можно изменить?
рядом с девушкой.
Но сперва поклянись мне молчать, покуда я не сбегу отсюда и не
окажусь в безопасности. Поверь мне, ты не пожалеешь!
повернувшись к мальчику, но увидела в его глазах ничем не
прикрытое торжество. -- Брак ведь расторгнуть невозможно, если
конечно ты не принц и не ходишь в дружках у Папы Римского. Им
нет дела до простых людей, вроде нас с тобой. Мы с тобой еще не
разделили ложе, да и случится это еще нескоро, все это так, но
если ты надеешься на то, что леди Дионисия и мой отец позволят
нам развестись, ты глубоко ошибаешься. Они никогда не откажутся
от выгодной им обоим сделки.
никакого Папы Римского! Поверь мне! Обещай по крайней мере
молчать, а когда услышишь мои слова, ты и сама захочешь помочь
мне.
успокаивая мальчика, нежели и впрямь поверив, что он знает
нечто такое, что может вернуть им желанную свободу. -- Обещаю
молчать. Так в чем же твоя тайна?
локон ее волос щекотал ему щеку, и тихо-тихо стал говорить,
словно и стены в этом доме имели уши. На мгновение Хильтруда
замерла, после чего разразилась звонким, счастливым смехом. Она
обхватила Ричарда руками и крепко прижала к себе.
воскликнула она. -- Ты честно заслужил это!
побега. Она прекрасно знала этот дом и всех слуг, и поскольку
ее послушание ни у кого не вызывало сомнений, ее пускали
повсюду и она могла распоряжаться грумами и служанками по
своему усмотрению.
обед, а потом унесут посуду. Тогда у тебя в запасе будет больше
времени и хватятся тебя очень нескоро. Позади дома у конюшни
есть ворота на выгон. Я могу приказать Джехану вывести твоего
пони попастись на травке, а то лошадка давно уже застоялась. За
конюшней у ворот есть кусты, я спрячу там седло и упряжь. А
когда все будут заняты делами по дому, я выпущу тебя с черного
хода.
засомневался Ричард.
взглянуть, чтобы убедиться в том, что птичка по-прежнему в
клетке, так это случится наверняка еще до того, как он сядет за
стол. Да и для меня так будет лучше. Кто заподозрит меня в
пособничестве, если все будут знать, что я, как мне и
приказали, провела утро с тобой? Вот будет забава, когда тебе
принесут ужин, а птичка-то уже улетела! Даром что окно и дверь
заперты! -- вымолвила Хильтруда, воодушевленная своим хитрым
планом.
Ведь кто-то же открыл мне дверь.
подозрение, я буду утверждать, что тот постоянно находился у
меня на глазах и после обеда не приближался к твоей комнате. В
крайнем случае, -- решительно сказала Хильтруда, -- я скажу,
что, наверное, сама забыла запереть дверь, когда уходила от
тебя. Ну что отец со мной сделает? Ведь куда бы ты ни сбежал,
он будет уверен, что поймал тебя в ловушку, женив на мне. А еще
лучше, если именно я принесу тебе обед и унесу тарелки! Тогда
никто из слуг не будет виноват. Это будет выглядеть вполне
правдоподобно, ведь жене нужно привыкать прислуживать своему
мужу.
уважением и восхищением глядя на девушку и не очень охотно
соглашаясь подвергнуть ее такому риску.
ни случилось, стоит потерпеть! Мне пора уходить, Ричард. Сейчас
в конюшне как раз никого нет. Доверься мне и жди. И не падай
духом! А уж я сделаю все, как надо!
размышлявший над ее ободряющими словами и дивившийся
произошедшей в ней перемене, словно и не была она столь
печальна и подавлена нынче ночью, подавая ему свою ледяную
руку, сказал ей с чувством:
тебе, пожалуй, не самое страшное, что могло со мной случиться.
-- И поспешно добавил: -- Но этого и не случилось!
обед и посидела с ним, ведя ничего не значащую беседу. Такой
разговор она могла бы вести с каким-нибудь незнакомцем,
который, хоть и неохотно, но принимает ее общество.
Проголодавшийся Ричард обращал больше внимания на еду, чем на
слова, и ему почти не приходилось притворяться. Если бы
кто-нибудь их и подслушивал, он не заметил бы ничего