истерзанную приму, так и не пришедшую в себя, поместили на кровать в
спальню, туда же бросили ее разорванный сценический наряд. В процессе
закладки примы на кровати был обнаружен тихо похрапывающий комсомолец,
почему-то совсем одетый. Пьяные зеки сообразили - быстро раздели бедолагу,
положили в обнимку с балериной и, накрыв их одеялом, удалились, довольно
хихикая от того, что все у них получилось как в сказке. Зековской сказке...
***
Пробуждение комсомольского начальника было ужасным. Голова
раскалывалась. Во рту - будто кошачий горшок неделю держали. Желудок
просился наружу: одно неосторожное движение, и выйдет вон, прихватив
заодно и весь кишечный тракт. За окном стыло серел вьюжный рассвет, в лицо
невыносимо несло ярким светом лампочки. В дверях толпились люди, с
противоположной стороны кровати кто-то в белом пихал нашатырь совершенно
нагой женщине, которая, будучи вся в синяках и засосах, тихо стонала,
прижимая руки к низу живота.
- Что ты с ней сделал, ГАД?! - истошно орал невесть откуда взявшийся
директор театра, грозно сверкая пенсне. - Что!!! Ты!!! С ней!!! Сделал!!!
- Я это... я решительно ничего... - мучительно проблеял комсомольский
начальник, стараясь поглубже влезть под одеяло. - Я тут это... Того...
Спал я...
- СПАЛ!!! - прорыдал директор, тыча пальцем в сторону несчастной
примы. - Ты посмотри на нее! Извращенец!!! Да тебя не только с комсомола -
под суд, ГАД! Под расстрел, ГАД! О-о-о... ГАД!!!
- Ну ты - полегче, - пьяно качнувшись из зала в спальню, заявил
комбат. - Может, у них того... икх!.. любовь, в смысле. Может, они того...
икх!.. поженятся, в смысле... Семья будет - ячейка общества...
- Да какая, к свиньям, любовь!!! - дико вытаращился на
комбата-миротворца директор. - Какая, к свиньям, ячейка?! Ты посмотри на
нее! Синяки! Засосы! Это любовь?!
- Может, того... икх! - Комбат глубокомысленно поднял указательный
палец и очертил в воздухе рваную окружность. - Может, страсть... Икх!.. -
в смысле - дикая. Нечеловечья. Неземная. Икх! Он же неженатый! Почему же
не... икх!.. почему же нельзя?
- Страсть? - обескураженно прошамкал директор, сразу скисая. -
Поженятся? Что-то мне с трудом...
- Любовь у нас, любовь... - плаксиво пробубнил комсомольский
начальник, которому в этот момент хотелось как можно быстрее оказаться в
уборной. - И обязательно поженимся... будет прекрасная комсомольская
свадьба... безалкогольная. А теперь - подите все прочь, я вас умоляю...
А далее все происходило по давно набившей оскомину схеме. Спустя
некоторое время прима, как и полагается, начала прилежно прибавлять в
животе. Под давлением мстительного директора молодой комсомольский
начальник вынужден был жениться на балерине - не хотел парень под суд.
Впрочем, он особенно не переживал из-за случившегося: прима была хороша
собой, характер имела средней степени стервозности и начальнику со всех
сторон понравилась. Единственно, после падения в оркестровую яму и
трагических приключений в доме командира батальона дамочку стали изредка
посещать легкие припадки раздвоения личности. До родов ей трижды чудилось
наяву: то она была Мессалиной, то Клеопатрой, то почему-то (совсем из
другого колхоза) - Прасковьей Брюс, наперсницей великой Като. Врачи,
однако, утверждали, что это временное явление и беспокоиться не стоит -
вскоре все само собой пройдет. А комсомольский начальник и не беспокоился
- его гораздо больше волновало другое. Как всякий образованный человек, он
хорошо знал, что сооружать ребенков в пьяном виде не рекомендуется -
печальная практика показывает, что от этого могут получиться такие уроды,
от которых общество потом в ужасе шарахается и плачет горькими слезами.
Опасения комсомольца были вполне обоснованными: он прекрасно отдавал себе
отчет, что в момент впрыска семенной жидкости был до того нетрезв, что
совершенно не помнил ни сам впрыск, ни где, собственно, он вообще с этой
распрекрасной примой познакомился. Что хорошего можно было ожидать от
такого непродуманного акта?
Но вот минуло ровно семь с половиной месяцев после памятного
возгорания поселкового клуба, и бывшая балерина благополучно разрешилась
от бремени мальчиком.
- Недоношенный... Не урод ли? - первым делом поинтересовался
комсомольский начальник, прибыв в роддом. - Дураком не будет?
- Красавец, - успокоила его зав. отделением, почтительно провожая по
коридору и на ходу пристраивая гостю на чело марлевую повязку - хоть
комсомольское, а все же начальство. - Вес - три восемьсот, рост -
пятьдесят один сантиметр. Норма.
- Ну и что - норма, - пробубнил из-под повязки начальник. - Знаете
ведь, как бывает - растет себе, растет как все, а как заговорит, тут сразу
всем понятно - УО "УО - умственно отсталый (устар. аббр.)"! И сразу в
интернат его...
- Господи, какие глупости вы говорите! - возмутилась зав. отделением.
- Которые УО - сразу есть признаки. А этот по всем статьям хорош. Вылитая
ваша копия! Да вот - сами полюбуйтесь... - В этот момент они вошли в
палату, где лежали полтора десятка спеленатых младенцев. Врачиха,
соотнесясь по бирке, ловко выдернула из кучи новорожденных пеленчатый
сверток и всучила его комсомольцу.
- Как две капли! - льстиво повторилась заведующая, с умилением
наблюдая за трогательной сценой.
Комсомольский начальник чуть не прослезился от радости. Заведующая,
конечно же, по-доброму врала: младенец как две капли был похож на всех
остальных новорожденных, находившихся в этот момент в палате, и пока
никакими признаками, кроме цвета кожи, не подтверждал свою идентичность с
папанькой. Но то, что он имел нормальную стать и родился без видимых
физических отклонений, наполнило душу аппаратчика невероятным облегчением.
- Будет Серегой, - взволнованно пробормотал комсомолец, вручая
сверток заведующей. - В честь деда. В наш корень удался! Этот задаст жару
девкам...
Вот так и появился на свет маленький Серж - Сергей Павлович
Лиховский, рожденный по злой воле прихотливого случая, управлявшего
чувствами мерзких пакостников, которые ради удовлетворения своей
сиюминутной похоти не пощадили беззащитную молодую женщину. В последующем
мы с вами убедимся, что Его Величество Случай, которому Лиховский и обязан
своим появлением на свет, довольно часто взбрыкивал в судьбе этого
человечка. А пока давайте немного понаблюдаем, как креп и мужал наш
случайный парень - в этой истории он играет далеко не последнюю роль...
Серж рос как и полагается всем нормальным детям. Вопреки опасениям
папеньки, УО он не стал: титьку употреблял правильно, прудил не более, чем
положено, заговорил вовремя - причем, как это зачастую принято в
комсомольских семьях, сначала заорал "ДАЙ!!!", а уже потом, спустя неделю,
милостиво согласился поименовать маму. Папу, как ни старались домочадцы,
дитятко упрямо не желало эксклюзивно вычленять из окружающей среды. До
известного момента всех особей мужеска пола - в том числе и отца - Серж
фамильярно обзывал странным термином: Ыгун. Бывалоче, папанька к манежу
подойдет, Серж радостно пустит слюни и как заорет: "Ыгун"!!!
- Японскому учите? - как-то поинтересовался пьяненький папин
начальник, забредший по какому-то недоразумению к подчиненному после
очередного фуршета. - Однако! Не рановато ли? Ходить толком еще не умеет...
- Ыгун! - задорно крикнул Серж, обращаясь к папиному начальнику и
протягивая к нему руки.
- Но-но... - опасливо отстранился начальник - пьяный, сволочь, а
разумеет, что почем! - Я тут ни при чем - ты это брось... вот он, твой
Ыгун.
- Да он так всех мужиков навеличивает, мерзавец, - расстроенно
пояснил отец Сержа. - Японский тут ни при чем. Такого понятия, как "папа",
для него пока не существует. Мы для него все на одно лицо. Ыгун - и все
тут. Откуда что берется?...
Недоразумение вскоре прояснилось. Глуховатая маман бывшей балерины -
Марья Петровна, бессменно пребывавшая при молодой семье в качестве няньки,
постоянно торчала в зале у окна и наблюдала за улицей - скучно ей было.
Увидит, как зять возвращается с работы, и орет на всю квартиру: "А вот и
наш попрыгун скачет! Опять нажрался, гадина..."
Так же нелестно она отзывалась о друзьях зятя - все они были для нее
попрыгунами. И знаете, не без оснований. Специфика работы диктовала свои
условия: комсомольский начальник вынужден был частенько участвовать в
различных "активах" и конференциях, неизбежно завершавшихся фуршетами, и,
как следствие, прибывал домой изрядно навеселе. Друзья и приятели, которых
он приводил в гости, также не отличались особой трезвостью: как и хозяин
квартиры, они перемещались шаловливой прыгающей походкой, вполне
оправдывающей суровое отношение старой антисоветчицы (бабка происходила из
знатного дворянского рода и непонятно каким образом выжила в кровавой
карусели послереволюционных реформ).
Когда Сержу исполнилось шесть лет, родители его переехали в
Ленинград. Пасмурная северная столица, каждый камень которой был насквозь
пропитан мрачным духом российской истории, оказала мощное влияние на
формирующийся характер нашего героя. Мальчишка рос тихим и замкнутым,
сторонился шумных ребячьих компаний и предпочитал большую часть времени
проводить в одиночестве. Родители были страшно заняты: папахен неутомимо
шарахался по служебной лестнице, которая оказалась крутой и скользкой -
вроде бы поднялся на верхнюю ступень, сделал пару неловких движении и
опять скатился. Кроме того, сын не спешил радовать папашу ярким
проявлением наследственных черт, свидетельствующих о его (сына)
принадлежности к славному роду Лиховских, - с течением времени он. также
не стал походить на мать, и вообще непонятно было, в кого же молодец
удался.
Орлов Алекс
Шилова Юлия
Шилова Юлия
Акунин Борис
Сертаков Виталий