вам есть обязанности хозяина.
получив вызов на встречу со своими товарищами по Первой Сотне.
которых она знала по учебе в Римском университете. Старший, которому было
сейчас около тридцати, ей всегда очень нравился. Высокий, но сутуловатый,
он носил очки в золотой оправе. Он был замечательным ученым, которому
предстояла блестящая карьера профессора в области этрускологии. В личных
отношениях он отличался деликатностью и добротой. К политическому насилию
его толкнула жестокая алогичность капиталистического общества. Звали его
Джанкарло.
партий. Великолепный оратор, он получал удовольствие, толкая толпу на
насилие, но сам всегда оставался в стороне. Однако все изменилось, когда
его схватили люди из особого отдела полиции по борьбе с терроризмом и
подвергли суровому допросу. Иными словами, как предполагала Анни, они
выбили из него все дерьмо, и после этого он месяц пролежал в больнице. В
результате Саллю - так его звали - стал меньше разговаривать и больше
действовать. Теперь он один из Христов Насилия, один из Первой Сотни.
итальянской службы безопасности по борьбе с террористами. Эту встречу они
организовали с большими предосторожностями. Анни вызвали в Палермо и
проинструктировали, чтобы она бродила по улицам и любовалась
достопримечательностями, пока с ней не установят контакт. На второй день
она столкнулась с женщиной по имени Ливия, которая привела ее на встречу в
маленький ресторанчик, где они оказались единственными посетителями. На
это время ресторанчик для посетителей закрыли, видимо, его владельцы и
официант были своими людьми. Потом из кухни вышли Джанкарло и Саллю.
Джанкарло вырядился поваром и глаза его блестели от удовольствия, в руках
он нес большую миску со спагетти, покрытых мелкими кусками моллюсков. За
ним шествовал Саллю, который нес в корзине золотистый хлеб и бутылку вина.
любопытных взглядов с улицы их скрывали плотные занавеси.
блюдо с розоватой ветчиной и черно-белый крошащимся сыром.
улыбкой сказал Джанкарло, выглядевший совершенно раскованным.
Однако чувствовалось, что он нервничает.
они не должны были вести себя, как принято женщинам, тем не менее, они
казались довольными. Они пришли сюда получать приказы от мужчин.
что не попали под подозрение после пасхальной операции, поэтому мы можем
использовать вас для выполнения нашей новой задачи. Вы в высшей степени
квалифицированны, обладаете большим опытом и что еще важнее, у вас есть
воля. Вот поэтому вас и вызвали. Но я должен предупредить вас. Это дело
опаснее, чем было на Пасху.
поинтересовалась Ливия.
вскипела Анни. - Мы что, пришли сюда есть эти мерзкие спагетти? Раз мы
здесь, значит согласны.
торопился, продолжая есть, и задумчиво произнес. - Спагетти совсем не так
плохи. - Все рассмеялись, а он продолжил. - Операция направлена против
президента Соединенных Штатов. Господин Кеннеди увязывает нашу организацию
со взрывом ядерной бомбы в Нью-Йорке. Его правительство планирует создание
команд специального назначения, которые будут охотиться за нами повсюду. Я
приехал со встречи, на которой наши друзья со всего мира решили
сотрудничать в этой операции.
деньги, каналы связи, конспиративные дома и где наберем команду
обеспечения? И кроме того, как вести наблюдение? У нас нет базы в Америке.
Будут задействованы и люди, которые узнают только то, что необходимо.
есть тайная поддержка. Это очень могущественные люди. Они помогут тебе
подготовить надежные конспиративные квартиры и каналы связи. Ты будешь
располагать счетами в определенных банках. А ты, Анни, отправишься позднее
как руководитель операции. Так что тебе отводится главная роль.
операцией. Наконец-то она сравняется с Ромео и Ябрилом.
нападут на наш след, то тебя не тронут, чтобы раскрыть всю операцию. А к
тому времени, когда начнет действовать Анни, ты уже вернешься в Италию.
гораздо большему риску.
успех?
провалится, все равно будем в выигрыше. Мы докажем нашу невиновность.
установки специальной радиосвязи.
который весь день висел в воздухе:
ситуации?
потом он кивнул.
Ябрил все еще живы, и мы надеемся освободить их. То же самое я обещаю и
тебе, если тебя схватят.
преподобным Бакстером Фоксуортом, самым влиятельным и обаятельным черным
лидером в Америке. Судя по всему, голоса негров-избирателей могут
оказаться решающими.
кинозвезда, обладал гибкой фигурой, а цвет его кожи свидетельствовал о
вторжении белой крови, против чего он так предостерегал своих черных
братьев. Волосы у него курчавились и стояли дыбом, как у африканцев. Войдя
в офис Оддблада Грея, он выпалил:
сидеть в Овальной комнате и раздавать дерьмо.
руку. Преподобный всегда раздражал его, но они оказались по одну сторону
баррикады, союзниками в этой схватке. Оддблад Грей был слишком умен, чтобы
не понимать, что, хотя методы преподобного и противоречат его, Грея,
убеждениям, но столь же необходимы в битве, которую они ведут.
нет времени на всякое дерьмо. Наша встреча неофициальная, о ней знаем
только ты и я.
белыми, а Оддблада Грея он воспринимал как белого. Он не обиделся за то,
что Грей воспользовался его кличкой. Уж если Оддблад Грей назвал его
Вертлявой Жопой, значит, назревают серьезные неприятности в Белом доме или
на рынке хлопка.
танцоров Нового Орлеана. Он двигался с кошачьей грацией, а кличку эту дал
ему отец. Оддблад Грей напоминал Фоксуорту его отца. Оба они были крепко
сбитыми мужчинами, оба пренебрежительно относились к религии,
придерживались жестокой дисциплины и презирали пылкое бунтарство Бакстера
Фоксуорта.
подстрекателем во взаимоотношениях между черными и белыми политическими
лидерами. Его крайние позиции мешали ему занять какой-либо политический
пост, но он к нему и не рвался, во всяком случае, заявлял так.
что-то сделать для бедняков-негров в Америке, но надежды эти рухнули. Он
поддерживал Кеннеди и относился к нему с уважением. Кеннеди пытался
что-нибудь предпринять, но конгресс и Сократов клуб оказались сильнее. Так
что теперь Фоксуорт залег на тлеющих углях в ожидании новой возможности
разжечь пожар.
того, прав тот или виноват. Это преподобный Фоксуорт возглавил марши
протеста в защиту убийц, схваченных с поличным. Это преподобный Фоксуорт
требовал осуждения полицейских, застреливших черных преступников. Это он
публично заявил по телевидению с присущей ему одному ухмылкой: "Для меня
это ясно, как белое и черное".
традиции либерализма и даже имело под собой некое логическое оправдание,