Чтение 16–й страницы книги ~Господин Никто~

- Сам объясняй! Я фотографией не занимаюсь и в чужих ящиках не роюсь.
Может, кто и лазил в ящик, но какое ты имеешь право утверждать, что сделал
это я?

- Слушай, Бобев, - жестом останавливает меня Димов. - Твои увертки
бесполезны. Мы все тут друг друга знаем. Тебя только не сразу разгадали.
Но теперь и ты раскрылся. В ящик лазил ты, и никто другой. Значит, с этим
вопросом покончено. Тебе остается признаться, на кого ты работаешь.

- Мне не в чем признаваться. Раз вы решили воспользоваться версией...

- Дело твое. Не скажешь, тем хуже для тебя. Разумеется, твоя судьба
решится в зависимости от того, на кого ты работаешь. Может, мы просто
выставим тебя из Центра. А может, и ликвидируем.

Димов выжидающе смотрит на меня маленькими сонными глазками.

"Дождешься!" - говорю я про себя, тоже глядя на него в упор.

- Раз молчишь, значит, предпочитаешь второе, - вздыхает Димов и
бросает взгляд на часы.

Затем обращается к Ворону:

- Все готово?

- Все чин чином, шеф, - ухмыляется тот, обнажая свои лошадиные зубы.

- Постойте-ка, так с бухты-барахты дело не делается! - подает голос
Младенов, снова перемещаясь в кресле.

- Чего тут ждать? Новых побасенок? Да его вранью конца не будет! -
рычит Кралев.

В тот же миг Димов делает своей пухлой рукой, держащей ключи, едва
заметное движение. Уж с Вороном набрасываются на меня. Один скручивает за
спиной руки, другой заталкивает мне в рот свой грязный платок. Руки у этих
двоих как железные клещи.

- И без всякого шума, как условились! - предупреждает Димов.

- Какой может быть шум?! Сначала головой в ванну, а потом в Сену.
Докажи попробуй, что не утонул, раз ты утонул, - ухмыляется мне в лицо
Ворон, обдавая гнилым запахом.

Димов повторяет короткий равнодушный жест. Меня ведут в ванную.
"Конец! - говорю я себе, так как ничего ободряющего не приходит мне на ум.
- Иди теперь, жалуйся отцу с матушкой".

В ванной и в самом деле все уже подготовлено: ванна наполнена водой,
а в сторонке валяется черный пластмассовый мешок, предназначенный, как
видно, для моего тела. Будто сквозь сон слышу возражения Младенова: "Не
торопитесь", "Так нельзя" - и, как во сне, соображаю, что вряд ли это
поможет.

- Надень ему наручники! - приказывает Ворон.

В тот же миг на моих руках, скрученных сзади, щелкает железо.

- Пришел и твой черед, - цедит сквозь зубы Ворон, едва не оторвав мне
ухо своей пятерней. - Эх, с каким бы удовольствием я расквасил тебе
морду... Да вот шеф возражает, не велит оставлять следов... Как бы я тебя
разукрасил...

В разгар его мечтаний раздается пронзительный звонок у входа и кто-то
колотит кулаком в дверь.

- Отворяйте, полиция! - ясно слышу я, и этот обычно зловещий приказ
звучит в моем израненном ухе как "Лазарь, встань!".

- Не смейте отворять! - предупреждает Кралев.

И тут же слышится мягкий голос шефа:

- Тони, открой!

В ванную заглядывает человек в штатском, у него за спиной три
жандарма в черной форме, вооруженные автоматами.

Штатский пристально изучает обстановку, потом действующих лиц,
несколько дольше останавливает взгляд на мне и, обращаясь к Ворону и Ужу,
приказывает властным жестом:

- А ну, марш отсюда!

И вот Центр снова в полном составе в моей "студии", на сей раз в
присутствии четырех представителей местной власти.

- Документы! - коротко требует штатский.

Все покорно достают свои бумаги, за исключением меня, так как я все
еще в наручниках - Ворон только платок успел вынуть у меня изо рта.
Штатский, переходя от одного к другому, просматривает документы и
небрежным жестом возвращает их по принадлежности.

- Кто главарь банды?

- Мы не бандиты, - без пафоса возражает Димов.

- А, значит, вы главарь! - кивает штатский. - Не будете ли так
любезны объяснить, что это за экзекуцию вы тут затеяли?

- Какую экзекуцию? - удивленно разевает рот Димов, а у меня мелькает
надежда: может, вывалится наконец его конфета.

- Видите ли, господин, я не запомнил вашего имени, мы не из
церковного хора, а из полиции. Человек с кляпом во рту и в наручниках,
полная ванна воды, пластмассовый мешок плюс эта парочка с рожами и
ухватками наемных убийц - этого для нас предостаточно, чтоб задержать вашу
компанию и начать следствие в связи с попыткой совершить убийство. Ежели у
вас хватит изобретательности измыслить другое объяснение всей этой
пантомимы, извольте выплюнуть его!

- Это просто шутка, - кротко объясняет Димов, тупо глядя на
инспектора своими сонными глазами.

Штатский вопросительно смотрит на меня. Я не говорю ни "да", ни
"нет". Пускай малость попотеют эти удальцы. Надо хоть чем-нибудь им
отплатить.

- Говорите же, я жду! - поторапливает инспектор.

- Нельзя ли сперва освободить мне руки?

- Кто запирал наручники? - спрашивает инспектор, окидывая взглядом
весь синедрион.

Уж угодливо протягивает ключ штатскому, и тот собственноручно
освобождает меня.

- Ну?

Я медленно оглядываю публику и с удовольствием констатирую, что все
следят за мной с предельным напряжением - вот-вот глаза вылезут из орбит,
потом оборачиваюсь к инспектору:

- Это и впрямь была шутка. Хотя довольно глупая.

- Так и быть! - пожимает он плечами. - В таком случае наше появление
здесь тоже может сойти за шутку. Но предупреждаю вас, господа: если вы
попытаетесь повторить подобного рода шутку, мы повторим свою в такой
форме, что от вашего Центра не останется и следа. И не воображайте, что
кто-то сможет за вас заступиться. Вы во Франции и обязаны подчиняться
французским законам. Больше предупреждать не будем!

Штатский делает знак жандармам и вместе с ними покидает "студию", не
взглянув на нас.

- Извини меня, Кралев, за прямоту, но ты все же скотина! - мягко
говорит Димов, вставая на ноги.

На меня эти слова действуют как бальзам, хотя мне пока не ясно, за
что именно Кралев удостоен такого комплимента.

С нависшего неба падают длинные струи проливного серо-зеленоватого
дождя. Мы ютимся под навесом буфета в городском парке; с трех сторон дождь
льет такой густой и обильный, что мне кажется, будто мы ограждены
какими-то блестящими полупрозрачными завесами.

Уже два понедельника подряд я прихожу на это условленное место,
заказываю неизменный кофе и достаю зеленые "житан", но человек с заурядным
лицом, которого я про себя называю банальным именем "мсье Пьер", не
приходит, чтобы произнести свое: "Разрешите?" - и тоже достать сигареты. А
сегодня вот появляется другой, садится, ни о чем не спрашивая, и вместо
зеленых "житан" достает измятую пачку "галуаз".

Мы сидим, огражденные завесой ливня, и военная физиономия мсье
Леконта столь мрачна, что я предпочитаю смотреть на мутные потоки дождя.

- Кто-нибудь шел за вами следом?

- Какой-то тип, чье лицо я вроде бы смутно припоминаю. Должно быть,
из эмигрантов. Оторвался от него на площади Республики.

- Вы уверены, что он был один?

- Вполне.

- Впрочем, это уже не имеет особого значения, - безучастно заявляет
мсье Леконт. - Мы считаем вашу миссию законченной, и пришел я на свидание
лишь с целью сказать вам об этом.

- Меня упрекать не в чем, - оправдываюсь я. - Сделал что мог.

- Не спорю, - сухо отвечает мсье Леконт. - Все дело в том, что вы уже
вышли из игры. Мы не дали ликвидировать вас, но вы теперь вне игры.

- Я продолжаю работать в Центре...

- Да, но они терпят вас только потому, что не хотят иметь дела с
нашей полицией. Отныне не вы за ними будете следить, а они за вами. Вы
амортизированы, если вам понятен смысл этого слова.

Очень даже понятен. Я понимаю и то, что, не будь проливного дождя,
мсье Леконт, наверное, ушел бы с этими словами, оставив меня одного. Для
него я уже не существую. Бракованная деталь механизма, снятая и
выброшенная в железный лом. Завтра меня выбросят и из Центра, лишь только
пронюхают, что французские органы мною больше не интересуются. Иди
вешайся. Или ворочай мешки с картофелем на овощных рынках.

- У меня есть дельное соображение, - бросаю я наудачу. - Хочу
предложить радикальное решение задачи.

Разумеется, самое радикальное решение - закрыть Центр, однако я
уверен, что это не понравится не только американцам, но и французам.
Эмигрантский Центр всегда может пригодиться.