совсем, я снова открываю глаза, но надо мной темно, вокруг меня всюду темно,
и в черном мраке плывут темно-багровые пятна, а среди них, где-то вдали,
словно одинокая звезда, смутно мерцает кружочек от лампочки.
рассеять тьму. Она внизу, у самого пола. Ты должен подняться..."
вниз. Я делаю новую попытку. Мрак несколько рассеивается. Ночь превращается
в сумерки. Бэнтон, сидящий у противоположной стены, вынимает пистолет...
Совсем нечем будет дышать... Я уже достаточно прочно стою на ногах, чтобы
подойти к нему, и... падаю. Встаю на колени, силюсь снова выплыть из мрака и
опять падаю, уже возле Ральфа. Вырываю у него пистолет без всякого труда. Он
едва удерживал его в руке.
задыхаюсь...
углу, возле передвижной стены. И снова сгущается мрак. Этот пятнистый мрак.
Черные и темно-багровые пятна. "Вот и все", - слышится голос. Я смотрю
вверх. Одинокая звезда погасла. Полнейший мрак. Значит, действительно все.
Наконец-то. Столько раз приходилось думать о смерти. И как тут не думать,
если она ходит мимо тебя. Как тут не думать, если ты знаешь, что в один
прекрасный день она неизбежно остановится возле тебя. Одни считают, что
смерть страшна. Для других - это отдохновение. Словно непробудный сон после
трудного дня. Настало время тебе самому увидеть, как оно там, у Любо, по ту
сторону жизни.
задержалась поблизости дольше обычного и заглянула мне в глаза. И, подумав
немного, дала отсрочку.
узкий, но его оказалось вполне достаточно, чтобы я ощутил в помещении,
насыщенном окисью углерода, дуновение жизни. Здесь темно, однако это не
загробный мрак, а обычный: старая лампочка не привыкла к длительному
употреблению и просто-напросто перегорела.
к щели и замираю. Хочется вдыхать струящийся сквозь нее воздух полной
грудью, но я замираю.
гробу я утратил всякое представление о времени. Погребенных оно не
интересует. Но вот я вдруг чувствую, что просвет становится шире. Стена
бесшумно отодвинулась, чтобы открыть свободный доступ воздуху и свету. Она
проследовала всего в нескольких сантиметрах от меня. Достаточно одного
рывка, и я на той стороне, вне зоны удушья и смерти. Но поспешные движения
рискованны. И я жду, затаив дыхание.
бетонного пола ложится большая тень. Тень женщины. Она начинает
перемещаться. Женщина осторожно входит в бункер, и режущий луч карманного
фонаря полосует открытую кассу - она пустая, - спускается ниже, на
чемоданчики, и задерживается на них...
наружу, достигаю кранов и нажимаю на первый. Там, в бункере, у меня было
достаточно времени, чтобы сообразить: раз второй открывает, то первый, по
всей вероятности, служит для закрывания. Стена и в самом деле бесшумно
перемещается, и просвет исчезает.
сразу, однако скорее, чем я ожидал. Подышав полной грудью всего несколько
минут, я окончательно оживаю. Очищается кровь, и мысли делаются яснее. Мысли
о тех, что в бункере. А также о тех, которые, несомненно, караулят меня
снаружи.
другой. Проверяю, насколько они способны слушаться и держать меня. Сперва
одну, затем другую. Потом делаю первые шаги. Не блестяще получается, но
падать не падаю. Надо выждать еще немного, пока кровообращение сделает свое
дело. А теперь мне пора приниматься за мое.
образуется щель - узкая, сантиметров десять: я поторопился отпустить
рычажок.
щели.
восстановить атмосферу интимности, что может служить хорошим началом
взаимопонимания.
слов на ветер не бросаю?
дурака. Нажми-ка покрепче на рычажок вон того, второго крана и дай нам
выйти.
мерещилась. "Сезам, откройся!" Разве не помнишь? Вот она и открылась.
голос Ральфа, бессильный и апатичный голос, который, кажется, целую вечность
зудел у меня в ушах, зудел, зудел... до умопомрачения. Фраза доходит
откуда-то снизу, как будто из-под земли, Флора отстраняет свою массивную
ногу, и я вижу бледное лицо американца - он все же дополз сюда, к просвету,
как умирающий от жажды доползает до спасительной лужи,
провели эти кошмарные часы...
вы не отняли у меня пистолет и будь у меня силы, я бы сейчас всадил в вас
пулю, чтобы вы не торчали так вот и не злорадствовали...
ее, мне необходимо уцелеть. Так что первым делом бросайте-ка мне сюда
негативы, которые вынудили меня отдать вам.
пренебрежительно изрекает американец.
Подняв ее, вношу ясность:
разбирайтесь с Флорой. Она женщина сговорчивая...
женщина. - Нажимай-ка лучше вон на тот рычажок. А то я уже сварилась в этой
дыре.
остался жив-здоров, как видишь. Так что ничего не случится, если потерпишь
маленько.
подножия величественной дамы.
время пришлю кого-нибудь, чтобы выпустил вас на чистый воздух. Но только не
сразу, а немного погодя, когда я смогу в достаточной мере удалиться от
выстрелов ваших людей, Бэнтон.
бы. Осторожно преодолеваю лестницу, затем так же осторожно пробираюсь по
коридору. Открываю одну за другой двери - кухни, холла, столовой. Везде
пусто.
лежит Виолета. В гипсе. И хорошо упакована. Еще одной повязкой ее, вероятно,
снабдила Флора. Видать, пустила в ход все подручные средства, и прежде всего
шнуры от штор. А в довершение основательно запечатала жертве рот кружевной
скатертью тончайшей работы.
жадно вдыхает большие порции воздуха - хорошо знакомый мне рефлекс - и
только после этого произносит слабым, беспомощным голоском:
вынудила-таки сказать, где что находится, а после этого - видите, что
сделала, - оставила меня, словно вязанку дров...
ангел по сравнению с вами.
подкупающей наивностью это милое существо. - Что я могла сделать голыми
руками, когда меня осаждали со всех сторон все эти люди...
позавчера эта ваша приятельница, Розмари, с присущим ей нахальством
приезжала сюда, в Лозанну, к моей подруге, чтобы узнать, где мой дом... Та,
разумеется, не настолько наивна и не стала ей объяснять, но когда кто-то
вроде Розмари пускается в расспросы, то узнать адрес не такое хитрое дело...
Да и вы при встрече со мной там, в "Меркурии", клонили к этому. Я стала
лихорадочно соображать, что вас так тянет сюда... и где может находиться то,
что вас привлекает. Я сама толком не знала, где что спрятано... Поэтому
решила перебраться снова сюда...
Суворов Виктор
Земляной Андрей
Акунин Борис
Сертаков Виталий
Суворов Виктор
Афанасьев Роман